Путь Никколо - Дороти Даннет

Он так замерз, что едва мог дышать. И еще одна насмешка судьбы, но у него уже не было сил смеяться. Бочонок ударился о деревянный скат, и Клаас наконец смог нащупать ногами дно, а затем попытался, почти ничего не соображая от холода, вытолкать бочонок наружу. Изо всех сил он пытался сделать это, когда внезапно чьи-то тени заслонили ему свет, и кто-то уверенно ухватился за его бочонок, подтянул выше, а затем с силой отодрал крышку. Прежде чем он успел разглядеть, кто перед ним, ему на голову натянули какую-то ткань, и знакомый голос сердито произнес:

— Ну почему мы повсюду наталкиваемся на этого пьянчугу? Эй ты! Ты ведь, кажется, приятель Поппе?

Голос Кателины ван Борселен. Продавец пряников в бочонке.

— Вы трое, — продолжила она. — Посмотрите, он даже не может стоять на ногах.

Она еще не знала, способен ли он идти. Очень медленно Клаас поднялся, по-прежнему запертый в бочке, из которой торчали лишь его ноги и голова с каким-то странным предметом, который она нацепила ему сверху. Карнавальная маска. Перья.

Послышался мужской голос.

— Я отвел Поппе домой пару часов назад. Я думал, он дома.

— Значит, снова выбрался. Разве не видите?

Господи Иисусе, детский голос. Сестра. Обе девочки ван Борселен здесь.

Гелис. Ну, конечно же. Гелис все видела из башни и узнала двоих подставных пьяниц. И предупредила старшую сестру, чтобы та не выдавала его. Но как они объяснят, почему Поппе здесь, весь промокший насквозь, в мокром бочонке?

Ничего не понадобилось объяснять. Просто окружить заботливой толпой, где все принимали его за Поппе. Так никто не сможет причинить ему вреда, пока они не доберутся до дома Поппе.

Бочонок был невероятно тяжелым. Возможно, у того, который использовался для наказаний, внутри имелись ручки или опора для плеч. Этот ему приходилось волочь на себе, а люди, как назло, напирали с боков и сзади. Провожать его собралась целая толпа. Похоже, он пользуется всеобщей любовью, этот Поппе. Интересно, где он живет?

Клаас осознал, что то и дело спотыкается, и если бы рядом не было людей, то он бы давно уже повалился на дорогу.

Время от времени сквозь прорези в маске он замечал некрасивое лицо девочки, бледное от волнения. А порой и лицо демуазель, с морщинкой меж черных бровей, но без тени тревоги. Скорее, на лице ее отражалась гневная сосредоточенность.

Люди замедляли шаг. Люди останавливались. Дом Поппе, а там, должно быть, и он сам, мирно спящий с женой в окружении домочадцев. Но почему демуазель совсем не тревожится? Он видел, что она подошла ближе, а малышка Гелис — с другой стороны.

Кто-то воскликнул:

— Поднимайте!

Бочонок двинулся вверх, и демуазель прошептала:

— Выбирайся и беги!

Он хотел сказать, что едва ли сумеет сделать пару шагов, прежде чем упадет, но едва он высвободился из бочонка, как она схватила его под руку и потащила прочь. Бочонок остался позади.

— Гелис, — заявила демуазель. — Сейчас она поставит бочонок, а потом исчезнет. С ней все будет в порядке. Гелис всегда выходит сухой из воды. Я велела ей отправляться к Вейрам.

У него стучали зубы. От этого стука, казалось, вот-вот расколется голова. От холода вчерашний порез на щеке болел, как от удара топором. Мозг тоже замерз.

— Я отведу тебя на Сильвер-стрете, — заявила она. — В доме пусто.

Помнится, его удивило, почему ван Борселены не запирают заднюю калитку. Помнится, затем его проводили в кухню, освещенную лишь огромным очагом, и там он замер, как вкопанный, на пороге, а затем осознал, почему остановился, и вновь уверенно двинулся вперед. Уверенно — не совсем подходящее слово. Его по-прежнему била дрожь. Он отчетливо помнил, как демуазель велела ему:

— Раздевайся!

Он сказал: «Нет». Она не теряла зря времени, надо отдать ей должное. Вытащила деревянную бадью, налила из кувшина холодной воды, затем, надев кухонные рукавицы, сняла с огня огромный котел и наполнила бадью кипятком. И наконец заявила:

— Я тоже переоденусь в сухое. Раздевайся и залезай.

Дорогая синяя ткань треснула, когда он попытался стащить с себя дублет. Он единым комом, не развязывая, стянул с себя все. Ему пришлось даже прислониться к стене кухни. Он ухватился за край ванны, но все равно рухнул в нее, расплескивая воду. Погрузился в кипяток по самый подбородок, чувствуя, как все в голове начинает кружиться, сознание возвращается, а затем покидает его окончательно. Огонь, разведенный девушкой перед уходом, горел сильно и ярко, поддерживая тепло.

Он заснул.

Глава 20

Много времени спустя Клаас, урожденный Николас, проснулся и лениво повернул голову. Кухня. Ухоженная, опрятная, хорошо оборудованная кухня в состоятельном доме, где пахнет теплой курятиной.

Он повернул голову чуть дальше. Деревянная ванна. Тщательно выскобленный стол, под который задвинуты два низеньких лежака на колесиках, на каких обычно спят поварята. А на столешнице несколько сальных свечей. Стена, увешанная мисками и кастрюлями, железными и медными, половниками и ухватами с длинными деревянными рукоятями. Приоткрытый буфет, где стоят деревянные и глиняные горшки, а также оловянные и медные тарелки. Медный кувшин для воды на полу. Ящик для мяса И пустая бадья. Бочонок с сахаром. Ящичек с солью. Скамья, на которой сидит молодая темноволосая женщина в просторном домашнем платье.

И он, совершенно обнаженный, в ванне с водой. Сперва он никак не мог вспомнить причину всего этого. Девушка являла собой образчик абсолютного спокойствия, которое дается лишь воспитанием, хотя в нем и скользила нотка насмешки. Понятия не имея, какого ответа она ждет от него, он уставился на нее с той же невозмутимостью. От усилия даже закружилась голова Она и без того болела. Все тело его болело. Он отвел взгляд от девушки и перевел на горящий очаг. Там, перед огнем, была разложена его сохнущая одежда.

Теперь он все вспомнил. Это Кателина ван Борселен, переодевшаяся в сухое. Теперь на ней была рубаха из тончайшего льняного полотна, а на плечах — просторная накидка, и волосы она оставила распущенными.

Ладно. Начнем по порядку. Он убедился, ради собственного спокойствия, что в нынешнем своем положении являет из себя не столь уж и вызывающую картину. Он вспомнил, что она говорила, будто в доме пусто, когда они только пришли сюда Вновь обернувшись к ней, он обнаружил, что она по-прежнему наблюдает за ним. Не следит, просто смотрит, так, как разглядывает Колард картину, принесенную незнакомцем.

— Кажется, я заснул, — заметил он.

— Час, — ответила она. — В доме по-прежнему никого нет.

— Спасибо, что высушили мои вещи.