Русская история. Том. 3 - Михаил Николаевич Покровский

кризисом, и между тем нельзя не отметить характерного совпадения, что режим Николая I, так удачно реставрировавшийся 80-ми годами, сложился на почве такого же кризиса! Так сходные причины дают сходные последствия, на расстоянии далее пятидесяти лет. Но полного сходства мы стали бы ждать напрасно. При Николае I помещик, купец и крестьянин исчерпывали весь наличный классовый состав общества. Только к концу его царствования появился свободный рабочий. К концу царствования Александра III этот рабочий был уже крупной общественной силой. Не существовавшая в России первой половины XIX века классовая противоположность буржуазии и пролетариата, к 90-м годам этого века не только существовала объективно, но и сознавалась уже достаточно отчетливо. Реакция 80-х годов была попыткою возродить николаевский режим в обществе уже европейского типа. Реакции удалось на время завладеть деревнею: но можно было заранее предсказать, что в городе ее победа не может быть такой полной, какой была она в 20-х годах. Так и случилось.

Глава XVII

Внешняя политика буржуазной монархии

60-е — конец 70-х годов

Соперничество России и Англии — «борьба слона с китом» ♦ Русско-прусский союз 60—70-х годов ♦ Сан-Стефанский трактат

Казалось, что Крымская кампания навсегда покончила с империализмом николаевской эпохи. На двадцать лет исчезает со сцены наиболее бьющий в глаза его признак — промышленный протекционизм. Таможенные тарифы 1857–1868 годов были самыми льготными, какими пользовалась Россия в XIX столетии, если исключить короткий фритредерский период в царствование Александра I (1819–1822): чугун, например, был в это время обложен в 9—10 раз легче, чем теперь, машины — в 8 раз легче и т. д. Финансово-экономическая литература 60-х годов дает почти сплошной хор фритредеров, — голоса протекционистов почти не были слышны, и, во всяком случае, прислушивались не к ним. Одна из наиболее ранних — и наиболее простых и ясных в то же время — формулировок господствующих взглядов была дана «Экономическим указателем» Вернадского, самым популярным из журналов этого рода в те дни. «При свободе торговли положение государств земледельческих — самое выгодное, и, следовательно, Россия как представительница этих государств при осуществлении идеи о свободе торговли имела бы если не первенство, то, по крайней мере, огромный вес в системе мировой промышленности и торговли… Две крайние точки в системе современной производительности Европы составляют два государства — Россия и Англия, первая — в полном смысле слова земледельческая держава, вторая — мануфактурная. Обширность России, качество ее земли делает ее обильным, можно сказать, неисчерпаемым источником сельских произведений… обрабатывание этих самых произведений, сообщение им первой, необходимой для употребления формы должно быть естественным занятием России»[196].

Соперничество России и Англии было бы с такой точки зрения в самом деле «борьбой слона с китом». Делить тем, кто дрался под Севастополем, оказывалось, было совсем нечего. Восторжествовавший 19 февраля аграрный капитализм, по-видимому, окончательно оттеснил на задний план капитализм промышленный. А так как международные отношения строятся, в конечном счете, на отношениях экономических, то и вся система дружбы и вражды, характеризующая царствование Николая I, должна была подвергнуться радикальной перестройке. В 1855 году Россия воевала с Францией и едва не начала войны с союзницей этой последней — Австрией: всего 4 года спустя, в 1859 году, Россия действовала вместе с Францией против Австрии. Франко-русский союз оказался недолговечен: еще через четыре года Россия оказывается рядом с Пруссией против Франции[197]. Но экономическая подкладка союзов не переменилась: из союзницы одной «мануфактурной» державы Россия стала союзницей другой, враждебной первой, но тоже «мануфактурной». Русско-прусский союз 60—70-х годов, так помогший превращению Пруссии в Германскую империю, до смешного напоминает русско-английский союз начала XIX века. До перехода Германии к аграрному протекционизму (1879–1885) она была главным потребителем русской ржи и одним из главных — пшеницы, а по ввозу фабрикатов в Россию она занимала первое место, обогнав Англию, хотя на немного, впрочем. Только увидав перед собою барьер хлебных пошлин, ставший особенно заметным с 1885 года, русский помещик почувствовал, что перед ним по ту сторону Вислы не друг, а враг; немецкий фабрикант начал чувствовать охлаждение несколько ранее, с 1877 года, но окончательный разрыв дружбы и с этой стороны датируется тем же концом 80-х годов.

Русско-прусский (вначале, потом русско-германский) союз был осью, около которой вращалась русская внешняя политика в промежутке между польским восстанием и турецкой войной 1877–1878 годов. В официальных и официозных русских публикациях — других почти нет — можно найти очень красноречивые рассуждения насчет той пользы, какую извлекла из этого союза бисмарковская Пруссия. Россия в этих публикациях представляется бескорыстным и самоотверженным другом, которому заплатили — на Берлинском конгрессе 1878 года — черной неблагодарностью. Упомянутая выше в примечании английская секретная переписка — совершенно случайно попавшая в руки польских ученых и благодаря этой случайности ставшая достоянием науки, — служит достаточно внушительным примером того, какие сюрпризы скрывают тщательно охраняемые от взоров непосвященных дипломатические архивы различных европейских государств[198]. Закулисную историю русско-германского союза, составленную по документам, написать можно будет только, после Октябрьской революции. Но кое-какие сближения чисто внешних, объективных фактов возможны были уже и ранее, — возможны были и на другой день после событий; а кое-какие выводы можно сделать уже из одних таких сближений. Русско-прусский союз датируется февралем 1863 года (так назваемая Конвенция Альвенслебена); уже к осени этого года он достаточно «оправдал себя»: заступившиеся за Польшу державы, с Францией во главе, должны были отступить перед грозной аттитюдой Пруссии и России. А следующей весной, в мае 1864 года, вновь начинается прервавшееся в 1853 году наступление русских в Среднюю Азию. Как относилась к этому наступлению Англия (см. выше), мы уже знаем. В период русско-французского союза — весьма знаменательно — и речи не было о продолжении дела, начатого Перовским (взятие этим последним кокандской крепости Ак-Мечеть, теперешнего Перовска, было последним эпизодом