Гипнотический роман - Густав Эмар

— А это храм, — сказала Сита, указывая на черную массу.

Только в Индии можно встретить такие величественные памятники старины! Развалины Пальмиры, Ниневии, Фив и Мемфиса, которыми восхищались, восхищаются и будут восхищаться еще долгое время путешественники, кажутся ничтожными в сравнении с развалинами, сплошь усеивающими Индостан. Что такое пирамиды Египта? Гигантские постройки из камня — и больше ничего. Правда, они стоили неимоверных трудов, над их возведением работали иногда целые поколения. Но никогда и нигде не было такой смелости, грандиозности и в тоже время легкости, как в сооружениях индусских храмов. И Пензоне безмолвно созерцал темнеющую перед ним громаду, отдавая должное смелому архитектору. Для постройки храмов индусы, обыкновенно, выбирали, — как было и в этом случае, — гранитную гору или скалу. И эта гора, выдолбленная внутри и разделенная на огромные валы, украшенная скульптурной работой такой тонкой, что она казалась кружевом, сотканным из камня, — гора эта, являясь плодом целого ряда чудес человеческого гения и терпения, — превращалась в храм!

Но у Пензоне не было времени предаваться археологическим размышлениям.

— Через этот вход мы проникнем в храм? — спросил он у девадаси.

— Нет, только не отсюда. Назначенное время еще не наступило, и кустарники, окружающие храм, полны людей, поставленных жрецами, чтобы останавливать всех приходящих и не пропускать тех из них, кто не знает условных слов.

— А какое же слово — пропуск?

— Анкайяль Каннамайя.

— Что это означает?

— Это одно из имен богини Кали, которая, как вы, вероятно, знаете, имеет до пятисот различных именований. Но это имя неизвестно непосвященным и означает: богиня с глазами кайяль.

— А что такое кайяль?

— Кайяль — рыба, водящаяся почти вдоль всего Ма — лабарского побережья и в водах Цейлона. Когда вы увидите изображение богини, вы поймете, почему ее так прозвали. Представьте…

Девадаси не окончила. Она задрожала: настолько изображение, которое она собиралась описать, вселило страх в нее.

— Ну, а раз мы знаем пропуск, — настаивал Пензоне, — то что нам мешает войти?

— Все — таки будет лучше пройти вам через потайную дверь, ведущую в святилище, от которой у меня есть ключ. Она находится на задней стороне храма, в десяти минутах пути.

— Вы правы, — сказал Пензоне.

И по указанию Ситы, он направил зебу в чащу. Через десять минут девадаси снова велела остановиться.

— Мы приехали, — сказала она. Пойдемте же.

Все вышли из palki — ghari. Пензоне позаботился привязать животных к толстому дереву, чтобы сразу отыскать их в случае необходимости. — Вход здесь, — проговорила Сита, указывая своим спутникам на маленькую дверь, ведущую в проход, выложенный камнем. Таким образом через этот подземный ход храм сообщался с лесом.

Этот ход, весь покрытый в своем начале землею и листвой, мог легко сойти за незначительную возвышенность. Дверь, указанная Ситой, была почти совершенно скрыта роскошной растительностью, так что нужно было быть посвященным во все тайники храма, чтобы заметить этот замаскированный ход.

— Вы отворите дверь этим ключом, объяснила девадаси, протягивая молодому человеку небольшой металлический ключ, вынутый ею из — за пояса. — Затем вступите в галерею, которая приведет вас в святилище. Там вы будете в безопасности, по крайней мере некоторое время, потому что святилище отделено от храма завесою, которую только я одна, по нашим обрядам, имею право поднять. Я вас буду ждать здесь. Ступайте, и пусть боги покровительствуют вам.

Пензоне взял ключ, который протягивала ему молодая девушка.

— Спасибо за ключ, — сказал он, — но прежде чем я им воспользуюсь, я хотел бы попросить у вас еще кое — что. Выслушайте меня, Сита, и вы также, Дебора. Мы сейчас будем актерами тяжелой драмы, или смешного фарса. Завеса в храме еще не поднята. Приступим же, в ожидании этого, к генеральной репетиции.

VI

Растянувшись во всю длину своего худого тела на сухой траве, скрывавшей его с головой, пария — скоморох провел весь день в джунглях, где он спрятался.

Ничего не подозревая о только что разыгравшихся событиях, которые, быть может, весьма близко касались его, он терпеливо ожидал, когда спустятся на землю ночные тени, чтобы выйти из своего убежища.

Не подавая ни малейшего признака жизни, подперев продбородок ладонями рук, упиравшихся в землю, устремив взор в пространство, он мечтал.

Божественное вдохновение, которое он умел вызвать на своем лице, находясь среди толпы подобных ему нищих, и которое так гармонировало с лохмотьями гуссаина — теперь исчезло. На его лбу легли глубокие складки; глаза горели; крепко стиснутые губы указывали на сильное волнение, происходившее в нем.

О чем же мог мечтать пария? Что за личность скрывалась под этой маской голодного нищего? Читатели, как я полагаю, без труда догадываются, что это был факир Сукрийяна.

Опять он, и при том, снова живой после того, что с ним произошло!

Когда Пензоне выбросил его из шлюпки в море, Сукрийяна, менее всего ожидавший такого стремительного нападения, стал погружаться в волны. Стесненный узкой одеждой клерика, он успел — таки хлебнуть соленой воды. Однако, его необыкновенное хладнокровие не замедлило прийти к нему на помощь и он, вынырнув на поверхность, держа голову над водой, принялся сильно и мерно рассекать волны.

Через сотню — другую взмахов он мог уже разглядеть шлюпку, несомую течением к скалам и уносившую от него Пензоне и Дебору.

Факир испустил крик дикой ярости и, ускорив свои движения, стал делать нечеловеческие усилия, чтобы достичь исчезавшей с его глаз шлюпки.

Он знал, что его спасение только в этой посудине, черным пятном выделявшейся на беспредельном океане. Правда, он был уверен, что встретит там, на шлюпке, страшного врага, но разве это не лучше того, что он, Сукрийяна, пойдет ко дну, не отомстив за себя? Да, Сукрийяна не боялся борьбы. Он чувствовал во внутреннем кармане своего редингота лезвие ножа, который он не забыл унести с парохода. Неожиданное нападение Пензоне не дало ему времени пустить в ход свое оружие. Но с каким невыразимым удовольствием он всадит теперь нож в трепещущую грудь своих врагов.

Сукрийяна был превосходным пловцом, да кроме того, его силы умножились от инстинкта самосохранения, не говоря уже о жажде мщения. Но хотя шлюпка не особенно скоро продвигалась вперед, все — таки была от него на значительном расстоянии, и силы факира тратились в напрасном желании достичь ее.

Плывя по волнам с дикой энергией, Сукрийяна отчаянно боролся с течением, но с каждым новым взмахом руки он чувствовал, что расстояние увеличивается все более и более между ним и призрачной целью, к которой он стремился.

Погружаясь в волны, выплывая на поверхность, он только изредка мог различать шлюпку когда появлялся на гребне какой-нибудь волны. А расстояние, отделявшее его от ненавистных врагов, беспрестанно увеличивалось!

Неужели он так глупо погибнет?

Несмотря на весь свой фатализм, он чувствовал, что сердце его сжимается в смертельной тоске. Холодный пот на его челе смешался с пеной соленой воды. Мускулы отказывались ему служить: их сводила судорога от долгого пребывания в холодной воде. Еще несколько минут, и его покинули силы.

Вдруг что-то сильно ударило его в грудь. Это был обломок мачты или какой-нибудь снасти с затонувшего судна. И странное стечение обстоятельств! Это был тот самый обломок, на котором держался мистер Токсон, пока не был поднят в лодку.

Сукрийяна, конечно, этого не мог знать. Не долго думая, он с отчаянием уцепился за этот, посланный ему богами, обломок.

Но бревно выскользнуло из — под него; он сделал попытку вынырнуть еще раз, но потерял сознание и пошел ко дну…

Когда он пришел в себя, то увидел, что лежит на дне шлюпки, в которой сидело мокрых, почерневших от дыма, в разорванных платьях человек двадцать.

Эта шлюпка была единственная, пережившая гибель «Лаконии», а ее пассажиры и матросы — единственные свидетели взрыва.

Бог знает каким чудом уцелевшие, они носились по волнам, когда после ужасной ночи вдруг заметили в пол — сотне метров от себя, среди всякого рода обломков, шлюпку без видимых повреждений.

Двое из потерпевших крушение напрягли последний остаток сил и поплыли к спасительному суденышку, забрались в него и с невероятными усилиями бросились на помощь остальным.

Кто только остался жив, нашел место в лодке, которую направили к берегу.

В эту же шлюпку был подобран и факир или, лучше сказать, пассажир Иеремия Скидэм, пастор из Цинциннати.

Прих одится верить, что если Бог существует для добрых людей, то он существует равным образом и для других, потому что Сукрийяна был вырван из рук смерти только благодаря вмешательству, и кого же? — его жертв!