Симода - Николай Задорнов

– Ха-ха-ха! Что подарили! – переговаривались подвыпившие чиновники, издали поглядывая на маленькие хрустальные рюмки. – О-о! Драгоценные подарки! Такие маленькие стекляшки! От имени могучей страны!

«Это было похоже на детскую забаву, – записывал Кавадзи перед сном в дневник. – Чтобы поздравить меня с Новым годом, Путятин достал какие-то мелкие игрушки. И опять начались невыносимые путятинские манеры. Не зря мы звали его когда-то Трудный Варвар. Он уверяет, что это диамант. Я посмотрел по голландскому словарю, и диамант означает просто стекло, а Путятин важничал, как будто дарил часы с бриллиантами. Но, впрочем, сознаюсь, что у него ведь ничего нет. Он разорен и всего лишился... Путятин желал сделать мне приятное, и я должен благодарить его».

Кавадзи улегся под футон, край которого был прикреплен к чугунной жаровне с горячей золой. Голова у Саэмона, как жаровня с горячими углями, полна догадок.

Утром Кавадзи уезжал в Эдо. Вид его бодр и лицо свежо.

Четыреста моряков с оружьем выстроены колоннами от лагеря русских через весь пустырь, до храма Хосенди, из ворот которого вышли Кавадзи и Путятин со свитами.

Утро чистое, прохладное. Солнце еще не всходило из-за гор. Раздалась торжественная команда. Молодые офицеры в черных мундирах и киверах, стоявшие с палашами наголо впереди шеренг своих матросов, повторили ее, как эхо, и эхо в горах повторило их голоса. Четыреста матросов подняли враз свое оружие. Заиграл оркестр, и все невольно обратили внимание на его начищенную медь. Начался торжественный марш почетного караула.

«Зачем? Зачем все эти путятинские манеры?! – думал Кавадзи. – Зачем эта западная картинность? Они все стараются сделать очень картинно и обратить внимание на свое превосходство. Кому нужна такая пышность!»

Так думая, Кавадзи шел с холодным лицом наиважнейшего вельможи, которого ничем нельзя удивить и сбить с толку. Казалось, он не в первый раз принимает церемониальный марш западных морских войск.

После отъезда Кавадзи в столицу в тот же день, под вечер, в храм Хосенди явился Уэкава и просил дежурного офицера доложить, что покорнейше просит адмирала принять его на другой день утром.

Назавтра Уэкава явился и был принят. Путятин полагал, что пора наконец с головой погрузиться в дела. Он ждал Уэкава.

– Милости прошу садиться, Деничиро-сан. Уэкава Деничиро – восходящая звезда! Человек новой Японии будущего!

Уэкава щуплый, ловкий, верткий и юркий, с маленькими глазами. Прибыв в Хэда, он быстро стал менять деревенский стиль работы японцев на самый передовой и современный. Очень жизнерадостный, шутливый и приветливый японец, всегда отзывчивый и деловой до мозга костей. Но чувствуется, что опасный человек. Что будет, если все японцы усвоят его деловые манеры и хватку! Не один ли он из тех, которые найдут средства со временем гордо противостоять иностранцам?

Деничиро давно терся около русских, но до сих пор на него никто не обращал особенного внимания рядом с послами из Эдо, с губернаторами и важными чиновниками. А сами японцы, кажется, давно оценили этого невидного молодого человека. Ведь он привозил теплые халаты и продукты еще в Миасима, когда после гибели «Дианы» команда мерзла и голодала. Эти халаты теперь служат как одеяла и в казармах, и у офицеров, живущих при двух соседних храмах.

Уэкава стал деловым человеком в пору интриг иностранцев, приходивших в Японию с разными требованиями. И как знать, что кроется за его улыбкой? Впрочем, Путятин не раз слыхал от своих офицеров и сам видел, что Уэкава старательно учится всему, что видит, и много полезного находит для себя у русских.

Разговор о делах закончился, Уэкава поднялся и поклонился несколько раз, пятясь спиной к двери, но замешкался и приостановился.

– Что-нибудь еще, Уэкава-сан? – спросил его адмирал из-за стола.

Уэкава подошел поближе:

– Ваши матросы, адмирал, получили ваше строгое приказание не приближаться к жителям Хэда.

– Особенно к женщинам я запретил строго подходить, – ответил адмирал.

Уэкава поблагодарил и поклонился.

– Японские женщины, – продолжал он, – очень целомудренны и даже никогда не смотрели на иностранцев, но... табу, кажется, не действует... Это табу нарушается...

– Что? – вздрогнул Путятин. До сих пор, как ему казалось, он делал все возможное, чтобы пресекать всякие попытки сближения своих людей с местным населением, а особенно с женщинами. Но ему иногда казалось, что японцы сами ему в этом втайне противодействуют. Или скорее всего смотрят на это сквозь пальцы, и не по недостатку приверженности своей нравственному долгу или не по какой-либо низости понятий, а просто сознавая, что взяться за такое дело невозможно, не нарушая отношений с русскими, знания и умение которых так нужны при постройке шхуны. Тем более что случаи такие, как казалось адмиралу, очень редки. Сам он уверен, что его матросы дисциплинированные и богобоязненные. Похоже было, что японцы прощают им отдельные проступки, чтобы не затевать пустых пререканий, но, конечно, за всем следят внимательно. И вот Уэкава до всего добрался! Изложил все просто и прямо, по-джентльменски.

– У нас замужняя женщина никогда не сближается с посторонними мужчинами. За такое преступление, по закону, женщина карается смертной казнью.

– Да, это мне известно.

– И здесь, в деревне Хэда, этот закон также действует, но... русские очень нравятся японкам.

– Благодарю вас, Уэкава-сан, я все расследую. Случаи такие на самом деле были, если вам стало об этом известно. Но больше этого не будет. Я вернулся и теперь все расследую и твердо буду действовать. У нас, в России, женщины также никогда не изменяют мужьям. Это запрещено законом и религией. Всем известно у нас, что в семьях, где муж или жена верны друг другу, родятся умные, здоровые дети.

– Ваше твердое мнение, ваше превосходительство, очень приятно слышать. Я принимаю все, что вы сказали, с благодарностью.

Уэкава сказал, что все понимает и сочувствует.

– Русские матросы очень сильные и хорошо работают, но им очень трудно, долгая жизнь вдали от родины и семьи переносится ими очень тяжело, и это понятно.

– Да, это так! – согласился ободренный Путятин, чувствуя такт и гибкость суждения молодого японца.

Уэкава выслушал адмирала с видом снисходительности и сожаления.

– У нас существует особый вид молодых и сильных женщин, которых мы готовы доставить в Хэда для ваших матросов. Это совершенно не семейные женщины. Такой дом можно построить около вашего лагеря в два дня.

Вся кровь бросилась Путятину в лицо. Но он терпеливо выслушал японца.

– То, что вы мне сейчас сказали, не может быть нами принято. Это против наших понятий о чести и нравственности. Ни в коем случае! И когда вы об этом заговорили! Скоро у нас наступит пост, и все время будем молиться. Категорически отвергаю ваше предложение.

Татноскэ перевел, что сейчас пост и адмирал поэтому не согласен. Никаких связей моряков с женщинами Хэда вообще не может быть и не будет.

– Никто из наших людей никогда не нарушит воздержания, и вы можете быть спокойны, – продолжал Путятин. – Никто не посягнет на священные основы семей.

«Ну, голубчики юнкера... это, наверно, все вы... Стыдно вам будет потом перед вашими отцами!»

– Вы можете также убрать женскую прислугу из дома, где живут мои офицеры, хотя девушки там все приличные и ни в чем дурном не замечены.

– Нет, это дочери самураев, они хорошо воспитаны и могут там оставаться, – отвечал Уэкава, – как и сейчас.

– У нас наступает время воздержания и строгой молитвы.

– Мне приятно видеть труд русских матросов, но мы не знали, что предстоит пост, и... и мы не смеем идти против ваших законов, поэтому приносим извинения... Теперь мы будем спокойны за судьбы семей крестьян деревни Хэда.

«Японцы защищают свои семьи, а мы обязаны защитить честь своего мундира и знамени, честь нравственности христиан, – полагал адмирал, оставшись в одиночестве, – а то и нас, и их можно обвинить в попустительстве дурным наклонностям распущенных личностей, в беззаконье, в развале дисциплины и еще бог знает в чем. Но ведь я еще вчера, как только пришел в Хэда, почуял все это. Я был занят договором, но душа моя все время болела. Поэтому я вчера сразу же собрал офицеров и потребовал от них личной нравственности и чтобы прервали свои амурные делишки, если таковые завелись, и подавали людям пример. Я знал, с кого начать – с офицеров, разумеется, – и я объяснил им все!»

Глава 35

ВОСХОЖДЕНИЕ НА ХАКОНЕ

Кавадзи... всем нам понравился... Он был очень умен, а этого не уважать мудрено... каждое слово его, взгляд, даже манеры – все обличало здравый ум, остроумие, проницательность и опытность. Ум везде одинаков: у умных людей есть одни общие признаки, как и у всех дураков, несмотря на различие наций...

Кавадзи ехал через горы на север. Он увозил домой тяжкий груз забот, впечатлений и мыслей, которые следует претворять в дела. На это не хватит жизни.