Несущая свет. Том 2 - Донна Гиллеспи

— Речь здесь идет вовсе не о смелости, — возразил Витгерн, все еще более злясь на Ауриану за то, что она бросила его в этом споре, оставив один на один с Зигвульфом. — Все это тщеславная болтовня!

— А я чую, как от тебя просто воняет трусостью, — в сердцах бросил Зигвульф и повернулся к Витгерну спиной.

— Зигвульф, — резко вмешалась в их спор Зигреда. Она встала с дубового кресла, держа в руке маску вепря, которую надевала, когда зажигала костер. — Не произноси нечестивых слов!

С этими словами Зигреда бросила в костер веточку вербены, совершая обряд очищения после сквернословия Зигвульфа.

— Я не потерплю, чтобы слуги Водана учили меня, что и как мне говорить!

— Зигвульф, — это был голос Аурианы. Она взглянула снизу вверх на Зигвульфа, глаза ее полыхали огнем, лицо горело от жара исходившего от костра; казалось, что она только что пробудилась от сна. Все мгновенно обратились к ней, глядя на нее в полном молчании.

Зигвульф нахмурился, устремив на Ауриану нетерпеливый взор. Глаза Зигреды блеснули в свете костра, словно глаза ночного хищника, — она испытала приступ черной зависти от того, с каким вниманием и почтением все присутствующие моментально приготовились слушать Ауриану. Витгерн же ощутил наконец облегчение, радуясь, что Ауриана заговорила.

— Помните, ходили слухи, что на том пиру много лет назад, на котором Одберт хвалился убить Бальдемара, он до бесчувствия упился галльским вином? — произнесла Ауриана.

Зигвульф выразительно хмыкнул, как бы говоря: да, ну и что из этого?

Ауриана встала и подошла к Зигвульфу, который был на голову выше ее и казался рядом с ней буйволом, стоящим рядом с трепещущей ланью. Однако Витгерн подумал, глядя на них: «Ни у кого не вызывает никакого сомнения то, кого из этих двух человек племя признает военным вождем и с чьим мнением будет считаться».

— Зигвульф, ты останешься здесь, — негромко произнесла Ауриана, — но мы не должны понести потерь, поэтому ты убьешь Одберта и всех его дружинников — всех до одного человека.

Зигвульф свел на переносице черные косматые брови и проворчал что-то нечленораздельное, что должно было означать удивление и внимание.

— Мы снесем свой лагерь и приведем его в такой вид, как будто все мы впопыхах бежали на север, — продолжала Ауриана. — Одберт ненавидит Деревню Вепря лютой ненавистью, потому что, по его мнению, это селение — гнездо всех его врагов. Он непременно захочет выместить свое зло, отомстить хотя бы пустым стенам. Но сначала, конечно, он обшарит все в поисках добычи.

Ауриана вновь повернулась к костру, поплотнее закутываясь в плащ от студеного ночного ветра.

— Мы оставим здесь достаточное количество зерна и съестных припасов, чтобы они могли привлечь его внимание. Он наверняка подумает, что мы пришли в такой ужас, узнав о его приближении, что не успели даже погрузить свои запасы на повозки. Я прикажу Ромильде достать галльского вина, на это ей потребуется не более двух дней. Хотя нам придется дорого заплатить за него, но ничего не поделаешь, это необходимо будет сделать. Мы оставим в кладовых столько мехов с вином, сколько необходимо для того, чтобы напоить допьяна две тысячи человек. Витгерн, ты умеешь делать такого рода подсчеты и потому скажешь мне какое же количество вина мы должны приобрести. Я не сомневаюсь, что дружинники Одберта сразу же накинутся на выпивку, они не умеют ждать, у них нет никакой дисциплины. Кроме того, они непривычны к такому крепкому хмельному напитку, поэтому вскоре потеряют всю свою боеспособность. Возможно, нам следует также добавить в вино сонного зелья…

— Но это же нечестно, — вмешался Зигвульф, однако в глазах у него горел живой интерес. — Одберт должен умереть от меча, а не от яда.

— Вот ты об этом и позаботишься, Зигвульф. Ты будешь поджидать удобного случая в укрытии за горным кряжем Куницы. Твой противник скоро впадет в такое невменяемое состояние, что тебе вовсе не понадобится половина нашего войска, ты вполне управишься со своей дружиной. Я двинусь в поход со всем войском на рассвете. В тот день, в который, по нашим предположениям, Одберт должен явиться сюда, наступит полнолуние, а это значит, тебе вполне хватит света для того, чтобы убить две тысячи лежащих на земле, мертвецки пьяных вражеских воинов.

Зигвульф широко ухмыльнулся и в его черной колючей бороде блеснули белые ровные зубы. Ауриана знала, что ему понравится та особая роль, которую ему предстояло сыграть и прославиться тем самым среди соплеменников.

— Клянусь богинями Судьбы! — воскликнул он радостно и хлопнул Ауриану по спине с такой силой, что она чуть не упала в костер. — Этот подлый нидинг на этот раз не избежит смерти!

Ауриана выдавила из себя слабую улыбку, но глаза ее оставались грустными.

Она приказала вынести кубки с лучшим медом для того, чтобы выпить за этот план. Несколько позже Витгерн сказал Ауриане, понизив голос так, чтобы его кроме нее никто не слышал:

— Не нравится мне все это. Ведь усадьбу Бальдемара могут снова сжечь.

Ауриана взглянула на дом, который притаился в темноте, похожий на огромное добродушное животное, и почувствовала смутно в глубине души, что видит его в последний раз.

— Меня это не очень огорчает, Витгерн. С тех пор, как римляне спалили нашу старую усадьбу и была построена вот эта, я всегда ожидала, что рано или поздно и она погибнет в огне, — произнесла Ауриана и оборвала себя. — Нет, конечно, все это не совсем так, как я говорю. Частица моей души будет оплакивать этот дом — но только малая частица. Рамис как-то сказала, что в происходящих переменах слышно биение живого сердца Фрии. И мне так хочется жить правдой этих слов и дышать ею, но эта правда пугает меня. Я успокаиваю себя тем, что, когда свершится священная месть над Одбертом и мы увидим его поверженный труп, тогда мы забудем сожженную врагами усадьбу Бальдемара.

Витгерн кивнул. Он заметил, что в глазах Аурианы блеснула набежавшая слеза, и дружески обнял ее за плечи, а она склонила свою голову к нему на грудь. К досаде Витгерна близость Аурианы, запах полевых цветов, исходивший от ее волос, вновь пробудили в нем хорошо знакомое мучительное желание. Чуть не плача, Витгерн усилием воли подавил свои несбыточные мечты.

На рассвете следующего дня хаттское войско выступило на юг. Во главе его скакала Ауриана, держа в руках боевой штандарт — кошачий череп на высоком древке. Рядом с ней скакали Витгерн, Коньярик, Торгильд и дюжина боевых прославленных соратников Бальдемара. За ними двигались Священные Жрицы в серых плащах с оружием в руках, предводительствуемые Главными Жрецами и Жрицами многочисленных священных рощ. Только Зигреда и Груниг скакали верхом, остальные шагали пешком, среди них была и Фастила. Одежда жриц и жрецов была подпоясана для того, чтобы им легче было передвигаться, единственное оружие их составляли деревянные копья с закаленными на огне остриями. За этим священным воинством шагало остальное войско, разбившись на отдельные неравные части. Воины шли, разделившись на дружины и свиты отдельных больших и малых вождей, а независимые воины разделились по родам. Многих сопровождали жены, отправившиеся в военный поход для того, чтобы врачевать раны, а также подбадривать своими неистовыми криками родичей на поле битвы. Позади всех двигался обоз Ромильды с запасами питания. В одной из повозок сидела Суния, которая теперь была женой воина и ждала ребенка. Когда повозку начинало трясти и подбрасывать на камнях, она проклинала все на свете и особенно свою судьбу дочери Ромильды, ответственной за военный обоз. На другой повозке находилась сейчас скрытая под медвежьими шкурами катапульта, захваченная много лет назад у римлян. Те же соплеменники, которые были слишком стары или больны для участия в военных действиях — среди них брат Бальдемара, Тойдобальд, его сестра Сисинанд и Ателинда с домочадцами — шли вместе с войском в течение трех дней, а затем распрощавшись с родичами, повернули на восток к горной крепости Тавна, названной Пятью Родниками, которая находилась вдали от предполагаемой линии фронта.