Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Документальные книги » Биографии и Мемуары » Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов

Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов

Читать онлайн Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 85 86 87 88 89 90 91 92 93 ... 253
Перейти на страницу:
(Илья Эренбург).

«Тля» (Иван Шевцов).

«Не хлебом единым» (Владимир Дудинцев).

«Секретарь обкома» (Всеволод Кочетов).

Прочитанный нами текст создал из нас единый фронт сочувствующих жертвам «большого террора». Студенты старше нас, не считая двух-трех исключений, не стремились подрывать порядок, в который уже успели врасти. Мои сокурсники высказывались радикальнее старшекурсников, и были наказаны способами, напоминавшими едва отошедшее сталинское время. «Мы хотим понять, почему на тридцать девятом году советской власти рабочему человеку плохо живется в нашей стране», – рассуждавший в таком духе мой сокурсник, с которым мы вместе отвечали за лекционную работу, погиб при невыясненных обстоятельствах. Другой, говоривший «Нам непонятно, и мы требуем ответа», получил разъяснение в традиционной, восходящей к царским временам форме: был отдан в солдаты, мы из летних военных лагерей вернулись, он так и остался в армии. Третий не спрашивал, а предлагал меры по преобразованию системы. Сделано это было в докладной Правительству. Предложения моего сокурсника сводились к двум пунктам: власть Советам и социализм, совсем не то, о чем тридцать лет спустя заговорил старшекурсник с другого факультета, сам ставший правительством и провозгласивший перестройку, – очередное извращение идей и понятий. «Больше социализма» у него означало как можно меньше, а у моего сокурсника всё было взято из книжек, по которым нас учили. Власть советская? Дадим власть Советам. Социализм? От каждого по способностям, каждому по труду! За углом, у юристов, правоверный (на словах) сторонник псевдосоветского режима, Михаил Горбачев, продвигаясь по комсомольско-партийной лестнице, успел получить диплом, а инициатива моего соученика была наказана. Один из самых способных студентов на нашем курсе, Валентин Недзвецкий (да узнает история это имя), предлагавший установить в Советском Союзе советскую власть, был задержан в аспирантском продвижении.

Виктор Петелин, вот кто высказался против социалистического реализма. Писания Абрама Терца-Андрея Синявского, которого считают первым сотрясателем основ нашего канона, и появились позднее, и по сравнению с разгромной петелинской речью, которую я прекрасно помню, Андрей Донатович издал апологетический лепет[155]. Виктор, в отличие от Андрея, доказывал, что реализм у нас не социалистический. Попало ему или нет, я не знаю (он был из редких смельчаков старшего курса), но на лицах у слушавших его, в особенности Василия Ивановича Кулешова, ещё совсем молодого преподавателя, который вёл собрание, выражалось ошеломление. Как унять словно с цепи сорвавшегося критикана и затушить этот пожар?[156]

Уже знакомый мне писатель Владимир Дудинцев, и тот дрогнул на обсуждении своего подвергшегося принципиальной критике романа «Не хлебом единым». Слушал он наших ораторов: они, отправляясь от его романа как повода, крушили псевдосоветскую действительность в традициях русской революционно-демократической критики, которая шла дальше литературы. Слушал-слушал Дудинцев, взял слово и начал нас осаживать. «Ребята, – говорит, – тормозить надо, вовремя тормозить!» А Константин Симонов и вовсе тягу дал. Придрался к слову, которое ему показалось неуместным: «Позвольте на записки, где подчеркнуто честно, не отвечать», и ушёл от острых вопросов.

В наших сердцах, по студенческой традиции тех стен, «горел огонь любви к истине». Наши сборища по своему накалу напоминали о революционных временах и проходили в той же Ленинско-Богословской аудитории, где некогда митинговали наши деды. Дед-эсер рассказывал, как в марте семнадцатого, предчувствуя поражение в дебатах, старый террорист-каторжанин шепнул ему на ухо: «Давай перережем ненаших». Говоря о ненаших, человек начитанный цитировал Герцена, а меры предлагал по нечаевскому катехизису. Там мы и дебатировали. Народу до отказа, не лекции – все места заняты и в проходах полно, плечом к плечу, между нами чуть ли не повис слепой. Росточка невысокого, его стиснули, он до пола едва достает и не ропщет, полувисит и слушает. «Стучи в барабан и не бойся!» – цитируя Гейне и ударяя о трибуну кулачком, взывал Гриня Ратгауз, внук поэта, сочинявшего слова для романсов Чайковского, и, хотя Гриню нам ставили в пример как будущего ученого, он не попал в аспирантуру. Неприятности обрушились на Гриню после бегства за границу его друга Алика.

С Аликом, первым невозвращенцем Александром Дольбергом, я был всего лишь знаком, но как-то после занятий он предложил мне пройтись. От Моховой до Пушкинской всю дорогу говорил Алик, говорил намеками, из которых я ни одного не понял. Лишь впоследствии осознал, что был выбран для предотъездной исповеди, воспринять которую оказался неспособен. Когда же стал я референтом и получил доступ в спецхран, попалась мне в зарубежной печати фотография Алика. Имя тоже, быть может, попадалось, но – псевдоним. Увидев знакомые черты, стал я себя спрашивать, зачем же будущий дефектор доверительно со мной говорил? Если задумал он побег, сообщник оказался бы обузой. Если рекрутировал, не от своего же лица! О его намерениях были осведомлены? Что же такое был на самом деле его неожиданное невозвращенство и дальнейшая антисоветская деятельность? Зубатовщина советского времени остается целиной, хотя в книге А. В. Островского «Солженицын. Прощание с мифом» среди провокаторов и называются лидеры диссидентского движения. Допущение невероятное? Бунтарство французских студентов 1960-х годов, как стало известно, направлялось подстрекателями. Дошла до меня книга, где сказано, что Алик был двойным агентом. Источник не считается надежным, но покаянные письма Алика работодателям из «Радио-Свобода» приводятся facsimile и verbatim[157].

Истинные герои, мои сокурсники, бескорыстные протестанты, забыты и остались вовсе неизвестными: боролись за принципы – не за место под солнцем. На волне антисталинизма вперед вышли деятели горбачевской складки, и власть остается у них в руках, меняются фигуры, но того же покроя, люди практические или, как теперь говорят, прагматики.

«Они были другие» – стало принято их отличать. Нет, по складу сознания они были в точности такие же, как и те, с кем они боролись, не за истину боролись, а за власть. Преуспев как сталинисты, продвинулись как антисталинисты, а в годы перестройки выступили на авансцену как антикоммунисты и, наконец, неохристиане и буддисты. Это они, обещая «больше социализма», исподволь устраивали для себя капитализм. Призывая вернуться к Ленину, передергивали ленинские высказывания, вкладывая в его слова смысл противоположный тому, что у него на самом деле имелось в виду. Отрекаясь от марксизма, которого никогда по-настоящему не знали, они принялись за расхищение государственной собственности, словно иллюстрируя главы «Капитала», где показано: прежде накопления было ограбление. Они следовали морали «готтентотской», теперь говорят двойной, но смысл один: себе разрешай, запрещая другим. Ложь, взяточничество, непотизм сходили им с рук, ибо они (кто же ещё?) само благородство. Обладатели лицемерного честного сознания, довольного собой, они совершали «подлость из честности»[158]. Они справляли именины и на Антона, и на Онуфрия, и моему рассудку не поддается, как же

1 ... 85 86 87 88 89 90 91 92 93 ... 253
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов торрент бесплатно.
Комментарии