Дар волка. Дилогия (ЛП) - Энн Райс

— Были ли они смертны? — спросила Лаура. — Умирали ли они?

— Да, действительно, очень даже смертны, — ответил Маргон. — Постоянно умирали от такого, от чего их с легкостью вылечили бы мои дворцовые лекари. Загноившийся зуб, который надо было вырвать, сломанная нога, неправильно сросшаяся, с последующим заражением. Да, они были смертны. И они считали меня самым выдающимся волшебником, поскольку я мог лечить некоторые болезни и травмы. В их глазах это было великой силой.

Он снова замолчал.

Тибо, до этого шутливо говоривший, что не хочет слушать, сейчас внимательно слушал Маргона, зачарованный, будто никогда не слышал от Маргона этих подробностей.

— Так почему же они обратились против тебя? — спросил он. — Ты никогда не рассказывал.

— Все то же самое, — ответил Маргон. — За два года я достаточно выучил их примитивный язык, достаточно, чтобы сказать, что не верю в их богов. Я желал обрести силу. А сила не приходит от богов. Пойми, у них не было такой сложной религии, как в городах, построенных среди плодородных земель. Не было сложной системы храмов, сбора податей, этих проклятых алтарей. Но у них были боги.

Они всегда были добры ко мне и с удовольствием учились у меня тому, что я мог дать им. Они смеялись над моим желанием обрести силу, как я уже говорил, над самой мыслью о том, что ее можно обрести. Ты не можешь получить то, что не дали тебе боги, говорили они. Боги дали силу им, но не другим, таким, как я.

Но теперь, когда они окончательно поняли мое неверие в их богов, всю глубину и еретичность моих попыток обрести силу, они объявили меня нарушителем закона, худшим из всех возможных. Окружили меня и в бешеном танце совершили превращение.

Для них это было нелегко. Не все из них согласились на такое. Некоторые остались в стороне. Некоторым я спас жизнь, некоторым вылечил больных детей. И тогда я воочию увидел, как трудно этим ужасным созданиям принести вред невиновному. Не знаю, какой запах они чуяли тогда, сходясь на меня, и никогда не узнаю.

Но я знаю, какой запах почуял я, — мерзкий, кислый запах, запах злобы, угрожающей моей жизни. И они накинулись на меня, словно волки.

Если бы они растерзали меня, как делали они с врагами и преступниками, то на этом бы и закончилась вся история. Мое путешествие во времени прекратилось бы, окончившись, как у любого смертного. Но они этого не сделали. Что-то сдерживало их, остатки уважения, восхищения или неверие в свою правоту.

Вполне вероятно, что после тех легких укусов, которые я получил от них ранее, после тех телесных соков, которые я принял в себя, в моем теле выработался мощный иммунитет, огромный запас жизненной силы, который позволил мне выжить после их нападения.

Меня искусали с головы до ног, и я пополз в джунгли, чтобы умереть там. Это было худшее из мучений, пережитых мной когда-либо. Я был зол, взбешен, что моя жизнь окончится вот так. Они решили, что я наверняка умру. Я тоже так думал. Но им не хватило решительности прикончить меня. Они танцевали вокруг меня, то приближаясь, то отходя, спереди, сзади, по бокам. Превращались обратно в свои обычные тела и проклинали меня.

А потом я превратился.

Превратился прямо на их глазах.

Обезумевший от звука и запаха их злобы, теперь уже я превратился и набросился на них.

Его глаза расширились, будто видя то, что мог видеть лишь он сам. Все сидели в молчаливом ожидании. Теперь Ройбен понял, откуда в Маргоне такая скрытая сила, как он может сохранять ощущение превосходства, не говоря ни слова, лишь держа себя царственно, говоря ровно, как бы взволнован он ни был, сохраняя потрясающую сдержанность и самодисциплину.

— Не им было тягаться со мной, — пожимая плечами, продолжил Маргон. — Они были против меня, будто тявкающие щенки с молочными зубами. Я же стал яростным чудовищным волком, наполненным человеческой решимостью и уязвленной гордостью. В них просто никогда не было подобных чувств! Ничто в их жизни не было так им необходимо, как мне было необходимо убивать их.

Ройбен улыбнулся. Такой прекрасный штрих к картине убийственной жестокости людей.

— Родилось нечто, намного более смертоносное, чем они или я прежний, — сказал Маргон. — Человек-волк, вервольф. То, чем мы теперь являемся.

Он снова замолчал. Казалось, он борется сам с собой, желая что-то высказать, но не имея на это сил.

— Так много в этом того, чего я не понимаю, — признался Маргон. — Но я знаю это, а теперь это известно и каждому человеку, что жизнь рождается и развивается в мутациях, превращениях, при случайных сочетаниях факторов. Знаю, что случайность является безграничным источником развития Вселенной, что ничто не развивается вне ее, без беспечности и глупости, будь то семена, несомые ветром из умирающего цветка, пыльца, переносимая на крохотных лапках насекомых, слепые рыбы, погружающиеся в подводные пещеры, чтобы поедать такие формы жизни, о которых и не ведают живущие на поверхности планеты. Случайность, случайность, точно так же, как было со мной и с ними — глупость, неверный шаг, и вот уже родился тот, кого вы назвали Человеком-волком. Родилось то, что мы называли Морфенкиндер.

Он прервался, отпивая кофе, и Ройбен снова подлил ему кофе в чашку.

Стюарт был просто заворожен, но в нем вновь пробудилось привычное нетерпение. Он просто не мог сдержаться.

— Большая добродетель в том, чтобы слушать рассказчика, думающего над тем, что он говорит, — сказал Феликс. — Когда понимаешь, что каждый раз он просто ныряет все глубже в поисках бесценной истины.

— Я понимаю, — ответил Стюарт. — Простите. Я понимаю. Просто я… мне так хочется…

— Тебе хочется полностью осознать услышанное, — сказал Феликс. — Я понимаю. И все мы.

Маргон погрузился в раздумья. Может, слушал ненавязчивую музыку, мягкие ритмичные ноты пианино, вздымающиеся и опадающие, как это часто происходило в музыке Сати.

— И вы смогли выбраться с острова? — спросила Лаура, не столько нерешительно, сколько с уважением.

— Я не выбирался, — ответил Маргон. — Из увиденного они сделали единственный вывод. Вывод о том, что их боги желали этого, и Маргон Безбожник оказался не кем иным, как прародителем их богов.

Феликс рассмеялся.

— От судьбы не уйдешь, — сказал он.

— Неужели? — спросил Маргон.

— И ты никогда не станешь царем нам, так? — сказал Феликс, откровенно, так, будто вокруг больше никого не было.

Тибо тихо сказал, что никогда не слышал, чтобы Маргон рассказывал все настолько подробно.

— Неужели вас не пьянило чувство того, что вы стали им богом? — спросил Стюарт.

Маргон расхохотался, не слишком громко, но совершенно легко, свободно. Но продолжил рассказ:

— Я долгие годы был их царем, — со вздохом сказал он. — Жил в полнейшей гармонии с ними, и, когда со всей неизбежностью снова пришли враги, повел их в бой. Я чуял зло, как чуяли его они. Я должен был уничтожать зло, как делали это они. Запах врага вызвал во мне превращение, как вызывал он превращение в них. Как и присутствие зла среди нас.

Но я страдал, страдал от желания наказать зло, от которого не страдали они. Я тосковал по запаху врага, а они не тосковали. Я готов был наброситься на врагов в их собственных землях, охваченный жаждой уничтожения врагов. Так неудержимо овладевал мною запах, желание уничтожить любое возможное зло, возможную жестокость, угрозу. В целом, я готов был спровоцировать нападение на себя, чтобы объявить это злом и уничтожить его.

Это было царское искушение. Возможно, цари всегда испытывают подобное. Я это знал. Я, первый Человек разумный, претерпевший превращение.

Так теперь и со всеми нами. Мы можем бежать от голосов. Мы можем прийти сюда, в этот величественный лес, надеясь спастись от дикости, живущей внутри нас, но со временем нас начнет мучить это воздержание, и мы вновь ринемся на поиски ненавидимого нами зла.

Ройбен кивнул.

— Как это верно, — сказал Феликс.

— И вскоре мы найдем его, — сказал Маргон. — А пока что будем охотиться в лесу, поскольку не можем противиться тому, что он дает нам, не можем противиться простоте такого убийства, в котором есть лишь грубая неизбежность, но не пролитие крови невинного.

Ройбен вздохнул. В его голове роились мысли и чувства. Он почувствовал во рту вкус крови лося, зверя с мягким взглядом, не убийцы по природе своей, но ставшего пищей для убийц. Грубая неизбежность, да. Лось не был злом, не мог быть злом, от него не мог исходить запах зла, нет.

— Я научился тому, как тайно вызывать превращение, — сказал Маргон. — Усилием воли. Я оставил себе это право, будто бог, право охотиться в личине волка по своей воле. Многое я узнал за эти месяцы и годы. Сначала я не понимал, что не могу умереть. Я видел, что люди племени практически неуязвимы в бою. Раны от ножей, копий — они почти всегда выживали, если находились в волчьем обличье. Конечно, я тоже обрел эту странную, необъяснимую силу. Но я исцелялся от любой раны намного быстрее, вне зависимости от того, находился я в волчьем или человеческом состоянии. Но не сразу понял, что это означает.