Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - Андрей Константинов

Если меня завтра-послезавтра заберут или просто прикончат, считай, всё было напрасно, всё зря… Думай. Думай! Где же ты, Родина…»

Он забылся тревожным сном уже перед самым рассветом. И конечно же, во сне увидел проклятые зелёные глаза того «англичанина»…

6

…Ещё утром следующего дня Борис и представить себе не мог, какие события развернутся в крепости к вечеру. Он понимал одно: его время вышло. Поскольку наступивший день был пятницей, скорее всего, с ним «разберутся» в субботу, ну, может, в воскресенье. Пятница — это ведь священный день молитв и отдыха для всех правоверных. Кстати, в основном именно по пятницам моджахеды заставляли узников чистить оружие, естественно предварительно изъяв боеприпасы.

Но эта пятница выдалась какой-то особенной. С самого утра в крепости началась какая-то нездоровая суета, будто «духи» ждали кого-то или чего-то. Вскоре прошел слух, будто в почти достроенную лагерную мечеть должен прибыть на пятничную молитву пешаварский имам, а с ним вместе чуть ли не сам Раббани. Они якобы должны благословить курсантов-выпускников на «ратные подвиги»… Этот слух органично ложился на то, о чем раньше рассказывали афганцы Аман и Рашид. Курсантов благословят, проводят воевать в Афганистан, помашут платочком вслед… а с пленными что? Да, в общем, понятно, что…

Глинский с самого утра ковырялся в японском джипе майора Каратуллы — он немного «заглючил», а начальник лагеря в чужие машины не садился из принципа. Спеси в майоре было хоть отбавляй, ну как же: он академию в британском Сандхерсте окончил, не хухры-мухры… Непонятно только, почему же он после этой своей академии так неважно знал английский, ну да Аллах с ним, с этим майором…

Борис почти уже закончил возиться с этим джипом, когда в крепостной двор въехал грузовик с пакистанскими военными номерами. Опять боеприпасы? Но куда их столько, склады же под завязку забиты…

«Духи» засуетились, немедленно погнали пленных на разгрузку, даже Мастери припахали, хоть он и пытался что-то объяснить, показывая на майорский джип…

Поскольку на складах действительно не было уже места, ящики с патронами пришлось и заносить в башню, и затаскивать на крепостные стены. Выглядело всё это несколько странно, так, будто «духи» собрались отстреливаться… Вот только от кого? От пакистанцев, что ли? (На самом деле, складирование боеприпасов прямо на крепостной стене должно было послужить зримым фоном намечавшихся «торжеств» по отправке курсантов вести джихад, так сказать, наглядно свидетельствовать о вооруженности курсантов не только верой. А уже на следующий день все крепостные боеприпасы предстояло перегрузить в целый караван моджахедовских тойот для последующей доставки в район афганской границы. Да и вся эта курсантская «сотня» должна была до времени лишь охранять караван. Но пленные, разумеется, ни о чём об этом знать не могли…)

Когда Борис и афганец Сайдулла затаскивали очередной ящик на стену, на посадку в Пешаваре стал заходить какой-то большой самолет. Какой точно — из-за дымки было не различить, но вроде не военный…

Охранник, привычно игравший сам с собой в коробок, прищурился в сторону самолета и сказал уверенно и равнодушно:

— Не американский. Значит, бакшишей не будет.

У Глинского ёкнуло сердце. А что если… А вдруг это «тот» самолет? Может, Москва специально выбрала пятницу, день, когда моджахеды общаются с Всевышним?

Между тем с крепостной стены было хорошо видно, как в сторону аэропорта выдвинулось несколько машин, среди которых Борис различил и ремонтированный им лично лимузин главного пешаварского «раиса». А вон и джип американских советников, куда подсел «безлошадный» Каратулла… «А это что такое?»

Борис закусил губу, чтоб не выругаться: метров за пятьсот от лагеря, вдоль дороги, пакистанцы стали выставлять посты военной полиции — через каждые двадцать — тридцать метров…

«Всё… Если это прилетели наши — их в лагерь ни за что не пустят. Можно даже нас и не прятать, всё равно — кричи — недокричишься… Если это наши — надо дать знать им, что пленные на месте… Но как? Какой знак подать? Генерал советовал нараспев читать суру „корова“, но это бред, никто не услышит… Что же делать? А если это не „тот“ самолет?»

Нервное состояние Глинского словно бы перекинулось и на крепостную охрану. Пулемётчик, тот, кому Мастери язву залечивал, вдруг принялся сопровождать поворотом ствола чуть ли не каждый шаг грузчиков…

Время шло. Наконец грузовик уехал. А в лагерь тем временем прибыл пешаварский имам со свитой. Судя по всему, пятничная молитва в лагерной мечети действительно должна была пройти в атмосфере особой «духоподъемности». Курсантского муллу начал долго и нудно инструктировать привезённый имамом муэдзин.

Каратулла и имам вызвали Азизуллу и распорядились, чтобы на торжественной молитве присутствовали и все охранники, за исключением нескольких занятых на крепостной стене и у крепостного склада. Пленных, чтоб не путались под ногами, предполагалось запереть в их норы…

Азизулла, как наскипидаренный, примчался в крепость, выкрикнул какие-то распоряжения и снова убежал к мечети, около которой было уже очень много народу — курсанты, их инструкторы, многочисленные гости…

Пленных постепенно загоняли в норы, лишь Мастери ещё возился с джипом, да Пилипенко с Олегом и афганцем Сайдуллой всё выравнивали во дворе штабеля из ящиков под присмотром складского караульного.

Двое из четверых «духов», охранявших крепостные стены, спустились во двор и тоже потянулись к мечети.

В какой-то момент в крепости остались только три охранника: двое на стене и один у оружейного склада.

«Сейчас они нас разгонят по норам, и всё…» Бориса начала бить нервная дрожь — надо было что-то делать, а он никак не мог придумать, что именно…

И в этот момент заглох бензогенератор, работавший внутри крепости, на первом этаже «радийной» башни. Там полетел ремень. Мастери ещё три дня назад предупреждал, что такое может случиться. Вот и случилось. Соответственно, у мечети, запитанной от этого генератора, пропало электричество. Погасли все лампы, гирлянды, вырубились все микрофоны. Как обычно это и бывает — в самый неподходящий момент. Майор Каратулла очень нехорошо посмотрел на начальника лагерной охраны. Азизулла, как сумасшедший, начал орать охраннику на стене, чтобы тот взял срочно Мастери и проверил, что случилось с генератором.

Охранник, тот самый «приветливый» Мансур кстати, прямо с ручным пулеметом спустился во двор крепости и подозвал Мастери. Глинский ещё раз оглядел крепостной двор и стены и понял — это шанс. Тот самый, который называется единственным. Другого не будет…

Борис быстро поменял на генераторе ремень и запустил его. В мечети появилось электричество, и через несколько секунд динамики взорвались громкими призывами муэдзина.

Глинский отёр пот со лба тыльной стороной ладони, улыбнулся Мансуру, легкомысленно сместившемуся от двери вовнутрь помещения, сделал два быстрых шага к нему и вогнал отвертку в ухо по самую рукоятку. «Дух» умер, даже не поняв, что с ним произошло. Ни выстрелить, ни закричать он не успел. Борис посидел на охраннике, дождался, пока затихнут последние конвульсии, потом снял с его пояса нож и, выглянув из генераторной, позвал самым естественным тоном Васю Пилипенко — якобы нужно помочь. Ничего не подозревающий Пилипенко вопросительно взглянул на своего охранника, но тот, сидевший у стены в полудреме, лишь равнодушно махнул рукой: иди, мол…

Вася зашёл в генераторную и, увидев мёртвого пулемётчика, открыл рот. Но кричать не стал, лишь шумно сглотнул и вопросительно уставился на Глинского:

— Это… Чё это? А?

— Вася, это дохлый «дух». Не узнал?

— Так, а это…

— Вася! Времени нет. Слушай внимательно. Самолёт, который сел — ты же слышал, — это, возможно, за нами. Это наш шанс. Другого не будет. Нам надо продержаться только пару часов. Пока за нами приедут. Держи нож — надо уделать вашего «душару». А я возьму того, кто остался на стене. Потом запрём ворота и выпустим остальных наших. Понял?

— Так это…

— Вася, не тупи, времени нет, ты понял?!

— Понял.

— Сделаешь?

— Так точно…

— Давай. Олег с Сайдуллой помогут, они парни крепкие. Ну, с Богом. Аллаху акбар! Дай мне три минутки наверх на стену подняться… Давай.

Ошалелый от такого неожиданного и стремительного развития событий, Вася кивнул и спрятал в рукаве нож, а Борис напутствовал его сжатым кулаком.

…Единственный оставшийся на крепостной стене охранник ничего не видел и не слышал, поскольку спорил с кем-то из тех, кто стоял у мечети. Спор получался абсолютно бессмысленным, поскольку охранник всё равно не мог переорать муэдзина, вдохновенно распевавшего через динамик аяты. Видимо поняв тщетность своих усилий, пулемётчик махнул рукой и перестал перегибаться через стену. Он решил, что доспорит потом. Но доспорить ему было уже не суждено, потому что подкравшийся со спины Глинский дёрнул его за ноги, опрокидывая на настил, а потом сразу же ударил в глаз той же отвёрткой. Это был тот самый охранник, которому Борис когда-то залечил гниющую язву на руке. «Дух» потерял сознание. А Глинский взял его кинжал и ударил для надёжности ещё и под правую ключицу. Мельком глянув на тусовку у мечети, Борис быстро сбежал вниз.