Эта покорная тварь – женщина - В. Гитин

«Городской совет постановил, что за все это время каждый может получать вино из постоянного открытого погребка (вообще двору и свите устраивалось роскошное угощение), а также был отдан приказ, чтобы в домах, где прекрасные женщины торговали собой, придворные принимались гостеприимно и даром».

А император путешествовал на восьмистах лошадях. Света его, следовательно, не мала. Император остался, по-видимому, весьма доволен оказанным приемом и в особенностями куртизанками, ибо в другом месте говорится:

«Впоследствии, в обществе князей и господ, король не мог нахвалиться этими двумя ему оказанными почестями: вином и женской лаской. Городу пришлось тогда заплатить по счету, предъявленному «красавицами из переулка».

В протоколах Вены, относящихся к 1438 г. зарегистрированы расходы города во время пребывания в нем Альберта II после его коронации в Праге, между прочим, и расходы по части публичных женщин:

«Вино для публичных женщин — 12 ахтерин.

Плата публичным женщинам, встретившим короля — 12 ахтерин». При въезде в Вену короля Владислава в 1452 г., по словам одной хроники, бургомистр и городской совет снарядили «вольных дочерей» встретить короля у Венской Горы, а после его возвращения из Бреславля такая же почетная встреча была ему устроена в Верде (ныне второй округ Вены).

Когда в 1450 г. австрийское посольство отправилось в Португалию за невестой короля Фридриха IV, то таким же образом поступил городской совет Неаполя: «Женщины в домах терпимости были все оплачены и не имели права брать деньги. Там можно было найти арабок и всяких других красавиц, какие только угодно душе».

Но из приведенных аргументов не следует делать вывод о том, что в эпоху Ренессанса проститутка вдруг стала вполне уважаемым и равноправным членом общества. Отнюдь. Просто если в прежние времена к ней относились как к необходимому, но скрытому от глаз общественности злу, то теперь оно стало открытым, но по- прежнему оставаясь злом, а то, что его представительницы присутствовали на муниципальных приемах, то это можно расценивать не более как присутствие красивых борзых собак на пиршествах феодальных баронов.

Как отмечает далее Э. Фукс, это «было ничем иным, как концентрированной рекламой. Да и сами зрители видели не что иное, как рекламу, если те, прыгая и бегая, поднимали юбки так высоко, что «их белые бедра были видны довольно-таки бесстыдным образом».

Так что социальный статус изменился, но только в своих чисто внешних проявлениях.

Несколько иное положение было у куртизанок, которые находились на содержании у представителей знати. Они приравнивались к предметам роскоши, к редким, драгоценным зверям, которых окружают заботой и лаской. Им дарили роскошные особняки и кареты, у них устраивались пышные приемы. Некоторые богатые дворяне содержали и целые гаремы из двух, трех и больше жриц свободной любви.

Естественно, что этими гаремами пользовались не только их содержатели, но и их друзья, которые часто собирались в этих раззолоченных притонах, где устраивались самые разнообразные оргии, включавшие в себя, кроме различных видов парного и группового секса, элементы садо-мазохизма, зоофилии и прочих половых извращений.

Что поделать, за красивую жизнь надо платить...

Впрочем, эти женщины были, достаточно испорчены, чтобы в них полностью атрофировалось чувство униженности и зависимости своего положения.

Движение Ренессанса, Возрождения, было направлено на восстановление гуманистических и культурных традиций классической греко-римской древности, и не только в областях науки или искусства. Возрождение коснулось всех сторон жизни, в том числе и института свободной любви.

Эта тенденция возродила и забытьи! в средневековье тип гетеры, свободной образованной женщины, которая могла рафинированностью и красотой заработать достаточное количество средств, чтобы из рабыни превратиться в независимую госпожу.

Так эпоха Ренессанса вывела на сцену новую гетеру — высшего класса кокотку, чьего расположения добивались самые богатые и могущественные люди.

Итальянский писатель и публицист Пьетро Аретино (1492—1556) описал несколько характерных типов итальянских кокоток, одна из которых, Вероника Франко, так писала одному из своих поклонников:

«Вы прекрасно знаете, что среди тех. которые сумели покорить мое сердце, я более всего дорожу теми, кто интересуется наукой и свободными искусствами, мне столь близкими и милыми, хотя я только невежественная женщина. С особенным удовольствием беседую я с теми, кто знает, что я могла бы всю жизнь учиться, где и когда только случай представится, и что я все свое время проводила бы в обществе знающих людей, если бы то позволили мои обстоятельства».

Другая «интеллектуальная куртизанка», по словам Аретино, писала стихи и читала в подлиннике латинских философов.

О третьей, Лукреции, он пишет следующее: «Она похожа, по- моему, на Цицерона, знает всего Петрарку и Боккаччо наизусть, а также множество прекрасных стихов Вергилия, Горация, Овидия и многих других поэтов».

Некоторые исследователи той эпохи склонны считать «новых гетер» чуть ли не интеллектуальной элитой, на что Э. Фукс отвечает довольно вескими контраргументами:

«Так как видная куртизанка была провозглашена эпохой самым драгоценным предметом роскоши, самым желанным предметом наслаждения, то она, по необходимости, должна была щеголять всеми теми ценностями, которые повышали тогда значение человека. А этими ценностями прежде всего было искусство и наука. Хотя каждая куртизанка усерднейшим образом позировала в требуемой эпохой роли, зная, что публика хотела, чтобы даже и продажную любовь ей подносили на золотом блюде, все же поведение ее было не больше, как подделкой, видимостью.

Гетера уже не могла стать тем, чем она была в античном мире, так как содержание брака значительно изменилось. В имущих и господствующих классах законная жена уже перестала быть простой производительницей законных наследников, чем она была в Греции, она сама стала предметом роскоши. С того момента, как совершился этот переворот, куртизанка была и оставалась только суррогатом. Оба явления тесно связаны между собой, а сущностью суррогата всегда является поддельность».

Следует отметить еще одну роль куртизанки в ту эпоху — роль модели.

Эти женщины позировали всем великим живописцам Ренессанса, и именно их изображениями любуются вот уже не один век миллионы восхищенных зрителей. Они смотрят на нас с полотен Мурильо и Гольбейна, Тициана и Вермеера, Гальса и Рембрандта.

Да, вот такие они были...

Одни восторгались ими, другие считали их всего лишь необходимым злом, третьи пользовались ими лишь как постельными принадлежностями и сношали их в очередь со своими друзьями, слугами и собаками, но тем не менее, вовсе не эти женщины определяли колорит общей картины нравов эпохи Возрождения, а другие, которые, получив внезапно свалившуюся на них свободу, начали широко пользоваться ею со всей детской непосредственностью и со всей непредсказуемостью женского характера.

--------------------------------------------------------------------------------------------------

«В Неаполе не так давно один бедняк женился на красивой, прелестной девушке по имени Перонелла; он был каменщик, она — пряха, и на скудный свой заработок они кое-как сводили концы с концами. Случилось, однако ж, так, что некий юный вертопрах увидел однажды Перонеллу, пришел от нее в восторг, воспылал к ней страстью, стал усиленно домогаться ее расположения — и добился своего.

Касательно свиданий они уговорились так: ее муж вставал спозаранку и уходил либо на работу, либо искать работу, а молодой человек должен был в это время находиться поблизости и поглядывать, ушел ли муж, а так как улица Аворио была ненаселенная, то молодому человеку не составляло труда тотчас после ухода мужа неприметно прошмыгнуть к нему в дом. И так они проделывали неоднократно.

Но вот в одно прекрасное утро почтенный супруг удалился, а Джаннело Скриньярио,— так звали молодого человека,— прошмыгнул к нему в дом и остался наедине с Перонеллой, а немного погодя муж, уходивший обыкновенно на целый день, вернулся и толкнул дверь,— она оказалась запертой изнутри; тогда он постучался, а постучавшись, подумал: «Благодарю тебя, Господи! Богатством ты меня не наделил, но зато в утешение послал мне хорошую, честную женку! Ведь эго что: только я за порог, а она скорей дверь на запор, чтобы никто к ней не забрался и как-нибудь ее не изобидел!»

Перонелла по стуку догадалась, что это муж. «Беда, ненаглядный мой Джаннело! — сказала она.— Не жить мне теперь на свете! Это же мой муж, пропади он пропадом! И что это ему вздумалось нынче так скоро вернуться? Может, он видел, как ты входил? Ну, была не была! Полезай- ка вот в эту бочку, а я пойду отворять. Сейчас узнаем, что это его так скоро принесло».