Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 - Эрих Редер

Хотя мое сопротивление этой атмосфере очарования было поначалу чисто инстинктивным, с течением времени я пришел к твердому убеждению по мере возможностей избегать встречи с ним. Моя духовная независимость была крайне важна для меня, лишившись ее, я не смог бы исполнять свой долг. Поэтому я стал ограничивать свои визиты, за исключением тех, когда мое личное присутствие было совершенно необходимым. Но, даже совершая их, я докладывал лишь по точно определенной повестке дня и только по тем проблемам, по которым я хотел бы получить определенное решение.

Гитлер обычно придерживался предмета дискуссии, задавая вопросы, демонстрирующие его живой интерес и часто касающиеся деталей. Весьма редко он начинал обсуждать те вопросы, которые выходили за круг проблем, решаемых отделом, в котором работал докладчик. Лишь по прошествии некоторого времени я понял, что это не личная его особенность, но часть сложившейся системы. Его стремлением было держать различных своих подчиненных строго отдаленными друг от друга, так, чтобы они никогда не смогли выступить единым фронтом. И соответственно каждый отдел должен был вырабатывать свое решение индивидуально. При такой постановке дела никто не мог поднимать вопросы, входящие в сферу компетенции другого ведомства. Если кто-то и пытался это сделать – как, по некоторым поводам, пытался я, – Гитлер, располагавший гораздо более обширными источниками информации, имел наготове такое множество убедительных доводов, что этому человеку оказывалось не так-то легко спорить с ним.

К тому же я начал понимать, что, требуя от других полной информации для себя, он был по характеру очень скрытным человеком и зачастую не делился информацией даже по тем вопросам, о которых я должен был бы знать. Даже когда мы с командующим сухопутными силами вошли в состав членов кабинета министров, никто из нас ни разу не был приглашен на заседания кабинета, если, конечно, такие заседания вообще имели место. Никогда не приглашали меня и высказать свое мнение по тем или иным вопросам международной или внутренней политики, за исключением тех случаев, когда эти вопросы затрагивали флот; а после разрыва отношений с Англией в 1939 году даже такие случаи сошли на нет.

Поэтому было весьма затруднительно нарисовать себе сколько-нибудь достоверный образ мыслей Гитлера или составить правильное представление об этом человеке. Он был непревзойденный мастер спора и обмана, а в разговоре буквально сыпал словесными увертками и двусмысленностями, так что было невозможно понять его истинные намерения и цели. Со временем я отказался даже пытаться разгадать эту загадку, но для себя сделал вывод, что, хотя он никогда явно не проявляет этого, его истинные предпочтения всегда гораздо радикальнее, чем высказанные.

Скрытность Гитлера в официальных вопросах была столь же велика, если не больше, чем его приводящая в смущение откровенность, граничащая едва ли не с преступной беспечностью, во время тех или иных общественных мероприятий. Во время больших банкетов и обедов он часто позволял себе самые несдержанные высказывания или критику в адрес ведущих немецких или иностранных политиков – даже в многочисленной и разношерстной компании. В ходе войны я с громадной осторожностью докладывал ему о планах готовящихся военных кампаний, чтобы быть уверенным в сохранении военных тайн.

Но все же в целом я могу сказать, что в начале его деятельности было вполне возможно иметь с Гитлером деловые отношения и добиваться от него положительного решения вопросов, вынесенных на его уровень.

Отношения с нацистской партией

Что же касается нацистской партии, то я старался держать военно-морской флот как можно дальше от нее. Но даже в те дни, когда до нас доходили известия о той или иной отвратительной выходке партии или тайной полиции – например, каком-нибудь непостижимом заявлении на государственном уровне, или нападках на церковь, или о жестокостях гестапо, – я все же оставался в убеждении, исходя из слов или поведения Гитлера, что подобные действия были не инспирированы им, но происходили по инициативе того или иного партийного функционера и без санкции Гитлера.

Безусловно, что касается флотских дел, то я выносил решения относительно повышения или назначения офицеров, совершенно не принимая во внимание их отношения с партией или их отношение к национал-социалистскому государству. Так, я назначил капитана 1-го ранга Патцига, предшественника адмирала Канариса на посту начальника абвера в Верховном командовании вооруженных сил, командиром нашего новейшего «карманного» линкора даже несмотря на то, что он находился в резком разладе с гестапо, СС (личная гвардия Гитлера) и партийными функционерами. После пребывания на этой должности я назначил его начальником управления кадров, и он оставался им значительную часть войны. В другой раз я разжаловал военно-морского адъютанта Гитлера, потому что этот человек вел себя недостойно офицера и джентльмена. Ни в одном из этих случаев я не имел неприятных последствий.

Конечно, между флотом и нацистской партией были некоторые трения, но мы научились преподносить их партийному начальству так, что дело обычно спускалось на тормозах. В этом отношении флот находился в гораздо более выгодном положении, чем армия. Личный состав флота был сконцентрирован в немногих крупных береговых базах, где он численно составлял большую часть населения, в то время как армейские части были расквартированы по гораздо большей территории, гражданское население которых намного превосходило число армейцев, так что в этом случае существовало гораздо больше вероятностей трения с местными членами партии. К тому же флот не был конкурентом партии в военном отношении, тогда как армия постоянно сталкивалась с поползновениями как CA (нацистские штурмовые отряды, иначе коричневорубашечники), так и СС (или чернорубашечники), личной гвардией Гитлера, созданной Генрихом Гиммлером – шефом гестапо.

Всякий раз, когда возникали трения между низшими эшелонами флота и местными нацистскими лидерами, я, как правило, был в состоянии их устранить путем прямых переговоров с высшими партийными деятелями. Возможно, одна из причин того, что мне это удавалось, заключалась в том, что я смело отстаивал интересы флота; другая возможная причина была в том, что флотские традиции патриотизма и служения стране были настолько хорошо известны, что даже нацисты не осмеливались покушаться на них. Для репутации партии ее препирательства с флотом были совершенно ни к чему.

Два партийных деятеля, с которыми у меня сложились самые напряженные отношения, были Рейнхардт Гейдрих, работавший под началом Гиммлера, и маршал Геринг, командующий ВВС. Я чувствовал, что должен быть постоянно начеку в отношении их обоих. Гейдрих сам был офицером флота с 1922 года, но в 1931 году был уволен в звании лейтенанта из-за недостойного поведения в отношении одной молодой девушки. Он никогда мне этого не простил и, вероятно, настраивал против меня своего начальника, Генриха Гиммлера.