Колючка - Интисар Ханани

Кестрин находит мою косу и запрокидывает мне голову, заставляя смотреть ему в лицо.

– Скажи это.

– Если ты скажешь вместе со мной.

Слова тяжело и медленно ворочаются на языке, но не их Кестрин ждал.

Его рука крепче сжимает косу и задирает мне голову еще сильнее, так что боль плещется белизной перед глазами.

– Будь ты проклята!

Он перехватывает кинжал. Вспарывает кожу у меня на шее, я резко вдыхаю, и он рывком отводит клинок, ждет. От его ярости мерцает воздух вокруг, но он не станет убивать колдовством. Он одарит меня смертью от холодного железа, медленной и страшной смертью. Кинжал в его руке потемнел от крови, она капает вниз так же, как с того клинка, что пригвоздил мать Дамы к стволу. Такая же темная, как кровь моей матери… три багровых капли на белом платке. Этот союз зависит от тебя.

Я перевожу взгляд с запятнанного клинка на его лицо. Я Дама, что потеряла свою душу. Выпрямляю спину и позволяю боли катиться сквозь меня волнами, приливами и отливами. Я принцесса, что потеряла свою сущность. Я гусятница, что потеряла свой путь. Встречаю его взгляд, защищаясь от черноты глаз всем, что ношу внутри. Я дитя, что больше не может кричать.

В этот миг я держусь ради всего, чем стала, чем была, что узнала, ради всех шепотков боли и воспоминаний о страхе. Все это – я, и все это дарит мне силы стоять и сражаться.

– Убери кинжал, Кестрин.

Он подбирается, будто ожидая нападения.

– Убери его, – повторяю я.

Он держит кинжал мертвой хваткой.

Я протягиваю руку и накрываю его ладонь своей, вместе с ним обнимаю пальцами рукоять.

Он бросает мою косу, отпускает меня и пытается отстраниться, но я только крепче держусь, повторяя его шаг.

– Решай, – говорю я. – Или убивай меня без попыток выбить признание, без спектакля о правосудии, или убирай клинок.

– Правосудие – это не спектакль. – Он снова пятится и выкручивает ладонь из моей хватки.

– Именно так все в твоей стране, наследничек. Спроси людей. Они идут к ворам за защитой и справедливостью, пока твои гвардейцы сидят в сторонке, а судьи приговаривают невинных. Так что не играй в правосудие и теперь, когда нет ни доказательств, ни судей.

– У меня есть единственно нужное доказательство. Ты убила мою мать.

Я не двигаюсь и смотрю на него. Гадаю, что сделала Дама с его матерью, как та погибла.

– Ты не можешь отрицать ее смерти, – говорит Кестрин, будто приняв мое молчание за вопрос. – Я знаю, что ты такое.

Я смеюсь, и от переливчатого звука принц ошеломленно округляет глаза.

– Ты не представляешь, что я такое, Кестрин. Не знаешь даже частички моей истории, как не можешь вообразить меня ребенком рядом с мамой, не можешь представить меня без колдовства.

– Ты во всем подменяешь смыслы. – Он снова заносит кинжал, кончик лезвия трепещет у меня над сердцем. – Ты убила мою мать. Больше мне ничего знать не нужно.

Он делает шаг, касается кинжалом моей груди и замирает.

– Как погубила и тебя, – тихо соглашаюсь я. Чувствую его дрожь через острие клинка, слышу рваное и резкое дыхание. – Если хочешь убить меня, Кестрин, если хочешь видеть мою смерть от твоего кинжала, не упускай возможности. Я безоружна, лишена защиты чар и слаба. Но не изображай правосудие. Содеянное будет единственно и вовеки убийством.

Кинжал падает на землю с глухим стуком.

Я жду, чуть покачиваясь, смотрю на Кестрина. Все кончено? Он поднимает руку к лицу, прикрывает ладонью глаза.

– Я хочу, чтобы ты умерла, – говорит хрипло и резко. – Здесь нет ничего от правосудия. Совсем ничего.

Взгляд у него темный, но уже не злоба горит на лице. Теперь отчаяние вытянуло его черты, обвело красным и опустошило глаза. Он отворачивается и бредет к устью пещеры, одной рукой опираясь на стену.

– Не ищи меня снова, чародейка.

Слова сыплются, будто мелкие камешки в пруд, исчезают, едва прозвучав. Когда он пропадает из виду, пещера вокруг сжимается, кружится и выплевывает меня обратно в сады.

Глава 41

Наступила ночь, луна заливает площадку сада серебристым светом.

Дама стоит напротив.

– Идем, – говорит она мне.

Я шатко поднимаюсь на ноги, потому что должна. Сад вращается вокруг меня, только это никакие не чары. Это тот же поток боли, что я терпела весь вечер, стал сильнее прежнего. Пыль клочками сыплется с сорочки, с плеч и волос. Я следую за Дамой в свои покои, не сводя глаз с белого пятна ее платья, чтобы не отставать. Сорочка липнет к телу, мокрая и тяжелая от ходьбы, каждый шаг – битва, что вот-вот будет проиграна.

Я падаю ничком на кровать, не в силах нормально лечь, и кусаю губу, чтобы не разрыдаться вслух. И тут Дама помогает мне перевернуться на спину. Я закрываю глаза, жду ее ухода, но она все стоит.

Потом я чувствую, как она закатывает мне рукав и обтирает руку влажной тканью. Распахивает сорочку и промывает раны на груди. Прикосновения уверенные, не бережные и не болезненные. Я задерживаю дыхание и таращусь в потолок, пока она тщательно промокает тканью разорванную кожу, стирает кровь с неглубокого пореза на шее.

Когда она отстраняется, я наклоняю голову и изучаю раны. На правой руке зияет глубокий порез, он до сих пор сочится красным. Не перебинтуй его Кестрин, я бы наверняка истекла кровью. Раны на груди не такие глубокие, они напоминают о когтях твари: два отпечатка, по четыре коротких разрыва там, где чудовище успело вскрыть кожу, когда обрушилось на меня. Такие не выйдет зашить, кусков плоти попросту нет.

Дама возвращается и садится рядом, мягко сложив ладони на коленях. Молча рассматривает мою руку, потом поднимает глаза к моим. Я жду, из раны медленно стекает струйка крови. Дама тихо вздыхает и опускает ладонь на порез, пальцы у нее прохладные, но чары из них льются теплые и мягкие, они заглушают резкую боль до едва заметной ноющей. Колдовство растекается у меня под кожей, мешается с кровью в венах и плывет вместе с ней к открытой ране. Я не смею дышать, пока оно стягивает края пореза, закрывает его искусней лекарской иглы. Потом безмолвно гляжу туда, где осталась только гладкая полоса кожи вместо разорванной плоти.

Дама заматывает мне руку, принимается бинтовать раны на груди.

– Зачем ты это делаешь?

Она опускает ладони на одеяло. Когда отвечает, голос у нее задумчивый:

– Ты мне интересна.

– Интересна?

Дама слегка улыбается:

– Да.

Она встает и разглаживает юбки движением таким обычным для всякой женщины, что я пораженно молчу. Хотя чему тут поражаться? Она же не только одержимая кровной местью чародейка.

– Постой, – зову я. – Я не понимаю.

Она замирает в изножье кровати, смотрит на меня сверху вниз. Объясняет:

– Побочный эффект от того, что я получила власть над тобой через заклятие твоей