Лев в тени Льва. История любви и ненависти - Павел Басинский

Это был страшный тупик, в который он Лев Львович опять загонял себя, загипнотизированный своим отцом и тем удивительным, ни на что не похожим местом, которое тот создал на земле – Ясной Поляной.

16 июня 1904 года из Алупки, где Дора долечивала нефрит, он пишет отцу проникновенное письмо, в котором подготавливает почву для возвращения в Ясную Поляну. Для него это очень важно! «Милый папа́, так как я не раз обращался к твоим и моим с просьбой выслать мне твою статью о войне и они ничего мне не посылают, очень прошу тебя “приказать” им поскорее мне сделать это. Интересуюсь этим не попусту. Если бы написал мне, очень бы обрадовал. Соскучился по тебе и всех вас, но не еду потому что еще не пришло время».

Больна Дора. Ей нужен крымский климат и морские купания. Но в письме родным еще из Хелуана он всерьез предлагает, чтобы в Крым приехали сестра Татьяна с мужем, освободив его для поездки журналистом на фронт. Отказавшись от этой мысли, он рвется в Ясную Поляну обсуждать с отцом вопрос о войне и участии в ней России. Он уверен, что отец его поймет, и подробно излагает свой взгляд на события.

Как отец, он пока стоит на антивоенных позициях и осуждает войну. «Тебе, еще яснее видящему всё ее безумие, как следствие заблуждения человечества, конечно, всё это понятно. И хуже всего ведь то, что народы, глядя на японскую войну, не возмущаются ею, – исключаю единичных людей, – не спешат скорее прекратить эти ужасы, снять тяжесть милитаризма, разоружиться, а напротив, лихорадочно строят еще новые броненосцы, ассигнуют еще миллиарды на военные издержки, вытягивая их из земли и принося народам бедствие. Если такое озверение и тьма в людях будут продолжаться и развиваться, то что же будет?..»

Кажется, он во всем солидарен с отцом, даже еще не прочитав его статью «Одумайтесь!» «Всякая нравственность, всё доброе может исчезнуть с лица земли, и духовный прогресс может не только задержаться, но совершенно прекратиться, – пишет Лев Львович. – В такой резне не может быть сильнейшего раз и навсегда. Сегодня побеждают японцы; завтра – русские; послезавтра – буры, потом англичане, американцы, немцы, потом опять сначала и так без конца, пока люди не опомнятся…»

Он словно на расстоянии чувствует мысли отца. Ведь и Толстой писал то же самое:

«Люди, десятками тысяч верст отделенные друг от друга, сотни тысяч таких людей, с одной стороны буддисты, закон которых запрещает убийство не только людей, но животных, с другой стороны христиане, исповедующие закон братства и любви, как дикие звери, на суше и на море ищут друг друга, чтобы убить, замучить, искалечить самым жестоким образом.

Что же это такое? Во сне это или наяву? Совершается что-то такое, чего не должно, не может быть – хочется верить, что это сон, и проснуться.

Но нет, это не сон, а ужасная действительность».

Их взгляды на экономические последствия войны тоже совпадают. «Не могут просвещенные люди не знать того, что поводы к войнам всегда такие, из-за которых не стоит тратить не только одной жизни человеческой, но и одной сотни тех средств, которые расходуются на войну (за освобождение негров истрачено во много раз больше того, что стоил бы выкуп всех негров юга)…» («Одумайтесь!»).

Еще не прочитав статью отца, он уже знает и ее главное положение: спасение мира в религиозном сознании. «Зло, от которого страдают люди нашего времени, происходит оттого, что большинство их живет без того, что одно дает разумное руководство человеческой деятельности – без религии…» («Одумайтесь!»).

«Ты думаешь, что религия спасет от всего этого, и ты, конечно, прав, – пишет Лев Львович. – Но разве нет ближайших средств, в существующих формах жизни, для того же? Мне кажется, что, если бы политика народов стала нравственной, если бы дипломаты не были бы дипломатами в слепом смысле этого слова, а стали бы христианами, и с ними вместе – правительства, то очень легко мы могли бы избегать войны. Уступить японцам, что они просят. Убраться из Порт-Артура. Очистить Маньчжурию. Если бы правительство поняло, что такие внешние захваты никогда не бывают прочны, что только мирным путем, трудом и торговлей можно прочно победить страну, оно бы непременно сделало это. Но оно рассуждает иначе и от этого войны, смерти, разорение, страдания и всякое зло».

Главное различие в их взглядах было одно. Сын верил, что высокие нравственные принципы можно претворять в уже существующие формы жизни. А отец – нет. Сын верил, что можно правильно «пасти народы» с помощью существующих государственных, общественных и религиозных институтов, которые нужно реформировать, но не разрушать. А отец – нет. Всего-то, чего добивался сын – чтобы отец делегировал ему право: нести свет отцовской истины в существующие формы жизни. Влиять именем сына Толстого не только на общество, но, может быть, и на самого государя. Не это ли он мечтал обсудить с отцом, когда всей душой рвался в Ясную Поляну?

Не ко двору

Лев Львович не вел постоянный дневник, но, приехав в Ясную Поляну в июле 1904 года, подробно записывал свои впечатления от встречи с отцом. Возможно, потому, что в этот момент вновь решалась его судьба. Он остается жить в Ясной Поляне или нет?

5 июля: «Вчера приехал сюда из Крыма. Утром в 6 часов я лег отдохнуть после двух ночей в вагоне, но не мог спать от возбуждения. В 8 я опять встал и пошел на пруд купаться. Возвращаясь с пруда домой, я встретил отца в аллеях. Я подбежал к нему, и мы обнялись. Первое, что он сказал мне: “А я бегу всё за тобой”. Он окружил пруд, где искал меня. Это проявление его любви ко мне меня тронуло и показало ярко, как он горячо относится ко мне. Он стал расспрашивать меня про жену, боясь, что у нас с ней расстроились отношения. Слава Богу, что я мог утешить его».

Но уже через десять дней в его дневнике появляется другая запись: «Тяжелая, трудная здесь жизнь для человека, который ищет правды. Жизнь в Ясной Поляне полна лжи и зла, и несмотря на то, что ее хозяин искренне проповедывает христианство, он живет в ужасающем язычестве, несмотря на то, что он проповедует простоту и лишение, он живет в страшной роскоши и богатстве. Полный дом слуг, обжорство, праздность, суета сует. Формы жизни в Ясной Поляне очень тяжелы и, если бы не сущность ее, это был бы дом разврата».

Каким тоном это написано! Как будто пишет посторонний человек, впервые заехавший в Ясную Поляну, чтобы сверить свои представления о великом Толстом с реальностью, и глубоко разочарованный всем, что он увидел. По сути, Лев Львович повторяет в дневнике самые расхожие слухи о Ясной Поляне, где Толстой, проповедуя на словах одно, на деле купается в богатстве и роскоши. Где он это увидел? И почему не видел этого раньше, когда создавал «шведский оазис в русской пустыне»? И кто это пишет? Человек, который отказался жить в Хелуане в простом пансионате и снял для семьи роскошный номер в Tewfic Hotel, где останавливались англичане. Которого в Египте по внешнему виду принимали за богатого англичанина. Который снимал в Крыму дачу рядом с Воронцовским дворцом.