История одного крестьянина. Том 2 - Эркман-Шатриан

Думается, нет нужды описывать, какие лица были у тех, кто читал этот отчет.

— Значит, — сказал Шовель, — у нас нет больше флота, лучшие наши войска находятся за шестьсот лье отсюда, в песках, среди арабов и турков, не имея возможности ни вернуться во Францию, ни получить подкрепление, чем, конечно, не замедлят воспользоваться англичане, итальянцы и немцы и все вместе навалятся на нас. Мы уже имели дело с одной коалицией во времена Учредительного и Законодательного собраний, а потом Конвента, теперь будем иметь дело со второй. Вот когда мы до конца насладимся благами, которые даровал нам гражданин Бонапарт.

Вскоре после страшной вести о разгроме нашего флота мы узнали, что прославленный Нельсон, возвращаясь со своим флотом из Абукира, зашел в Неаполь, где был принят с распростертыми объятиями королем Неаполитанским, что он чинил там свои корабли, пировал и наслаждался победой.

А потом пришли вести, что русские двинулись на нас через Польшу, что король Неаполитанский напал на Римскую республику, а в Пьемонте и Тоскане — восстание. Шампионне[207], командовавший нашими войсками в Риме, двинул свою армию навстречу неаполитанцам. Он дал им бой и отбросил жалкие остатки их к Неаполю. Из города на подмогу солдатам высыпало множество нищих, так называемых лаццарони. Шампионне пришлось пустить в ход картечь, чтобы разогнать этот сброд, и поджечь их лачуги. Дядюшка Гурдье, который был там, рассказывал мне потом, что эти люди, как скот, спят прямо под открытым небом, среди бела дня, на церковных папертях и едят одни макароны. Что ж, я верю ему. Вот до такого состояния хотели низвести и нас бывшие наши короли, владетельные сеньоры и епископы, чтобы самим жить, ничего не боясь. Гордое сознание человеческого достоинства, смелость, образованность — все это им помеха. При таких господах люди постепенно совсем выродятся и станут чем-то вроде лаццарони или улиток и гусениц. Но господам-то что до этого? Им оно только спокойнее: и глубокая нищета, царящая вокруг, и уничижение ближнего не помешают этим людям считать себя представителями бога на земле.

Так или иначе, лаццарони порядком досталось, а король Фердинанд, который был для них почти как господь бог, королева Неаполитанская, сестра Марии-Антуанетты, смертельно ненавидевшая всех нас, и весь их двор трусливо бежали, увозя с собой свои сокровища и предоставив нищим по мере сил и возможностей защищаться самим.

После этого Шампионне основал Партенопейскую республику. Это была пятая республика, основанная нами в Италии, столь же прочная, как и все остальные.

Пока Шампионне продвигался к Неаполю, Директория, дабы помешать королю Сардинскому напасть на него с тыла, приказала Жуберу[208] захватить Пьемонт. Король бежал на Сардинию, а мы заняли все крепости, слили его армию с нашей и стали теперь хозяевами всей страны от Альп до берегов Сицилии.

Было это в декабре. Год 1798 подходил к концу.

Глава тринадцатая

Новый год — и это уже чувствовалось — обещал быть не менее тяжелым, только по-иному: Павел, ставший по милости своей матери Екатерины и своего отца Петра III, которые многие годы держали его взаперти, — душевнобольным и опасным маньяком, вступил на российский престол; он тотчас же провел насильственный набор в армию, принял к себе на службу наших эмигрантов и во всеуслышанье объявил себя другом Людовика XVIII. Он считал, что Бонапарт, завладев Мальтой, нанес ему личное оскорбление, ибо ведь он провозгласил себя великим магистром ордена мальтийских рыцарей, что вообще ни с чем не вязалось, поскольку мальтийские рыцари (а их было всего двести или триста человек) объединились в свое время, чтобы защищать христианство от турок. Мы видели, как они его защищали: двадцать пять волонтеров 92-го года, выходцев из простых крестьян, куда лучше сумели бы отстоять свою честь и свои права. Но тут уж ничего не поделаешь: маньяк повелевал миллионами людей, и никто не посмел объяснить ему всю нелепость положения. А получалось, что ради мимолетной прихоти этот взбалмошный человек готов был послать на смерть и истребление тысячи солдат, — вот вам они, блага деспотического правления. Существуй на свете только люди такой породы, человечеству давно бы уже пришел конец. По счастью, если деспоты думают лишь о том, как бы побольше уничтожить себе подобных, люди простые, не обуреваемые гордыней, не кричащие, что они — посланцы господни, приносят своим ближним столько же пользы, сколько те, другие, приносят зла.

Я уже рассказывал вам про доктора Швана, который вместе с нашей экспедицией хотел отплыть в Египет. Так вот славному этому человеку не повезло: прибыл он слишком поздно, когда все хорошие места были уже розданы. Через несколько месяцев, возвращаясь из Парижа, он снова заехал к нам и рассказал об одном удивительном открытии, которое, по его словам, явится необычайным благом для человечества. Но чтобы понять все значение этого блага, надо представить себе, какие опустошения производила у нас оспа до 1798 года. Это было страшно! Болезнь вспыхивала то в одной деревне, то в другой, она распространялась со скоростью пожара, и все содрогались от ужаса, а особенно отцы и матери.

— Вот она, объявилась! — говорили люди. — К нам приближается… Столько-то заболело… Такая-то женщина… такая-то девочка изуродованы… А такой-то окривел… А такого-то просто не узнать… Столько-то народу умерло, столько-то стало глухими, столько-то ослепло!..

Ах, какая была паника!

А потом через несколько недель бедные девушки и женщины, дотоле свежие и беленькие, появлялись в полном отчаянье, смущенно прикрывая лицо платком. Только по голосу их и можно было узнать.

— Боже мой! Да ведь это же Катрина… А это — красотка Луиза… А это Жакоб из такой-то деревни… Боже мой, надо же такому случиться!

Сколько таких несчастных видел я у нас в лавке! А сколько обещаний жениться было нарушено — можете мне на слово поверить.

Но больше всего жаль было детей. Поговаривали о том, чтобы нарочно их заражать. Когда оспа объявлялась в каком-нибудь месте, люди говорили:

— Пойдите туда, положите вашего ребенка рядом с больным — он тогда не так сильно болеть будет… Да к тому же — легче потерять маленького, чем схоронить большого!.. И кожа у детей нежнее, скорее заживает!

Мне самому говорили это сотни раз. И правильно говорили. Но представьте себе на минуту несчастного отца, который отправляется к больному с ребенком на руках; представьте себе, как он несет крошку, как прижимает к своей груди, а сам думает:

«Нет!.. Не сейчас!.. В другой раз… Еще успеется!..»

И, вернувшись, говорит старикам, которые со страхом его дожидаются:

— Знаете, дедушка или бабушка, не хватило у меня на это духу. Пойдите-ка вы с ним сами.

А старики тоже думают:

«Правильно он сделал… По-нашему, тоже лучше подождать!»

И ждали. А потом вдруг оспа объявлялась в городе — у тебя самого или соседа… После голода это было самым страшным бедствием, какое я помню. Три четверти жителей, — особенно в деревне, где легко простудиться, — были обезображены.

Раза два или три Шовель говорил мне, чтобы мы заразили малютку Аннету, но я не хотел это делать, да и Маргарита тоже.

Что же до Жан-Пьера, то я говорил себе:

«Ну к чему мужчине красота… Надо нам сходить в Сен-Жан или в Генридорф, там сейчас как раз оспа — и не очень свирепствует…»

Но всякий раз, перед самым уходом, мужество покидало меня.

Словом, когда ко всем нашим тревогам и неприятностям — тут и новые законы, лишавшие нас всех наших прав, и боязнь новой войны, — прибавилась еще и оспа, это было уж слишком.

Заражать своих детей мог лишь тот, у кого сердце жесткое. Нашим детям было тогда три и четыре годика, и я предпочитал положиться на милость божию, авось пронесет, ибо доводы Шовеля не казались мне такими уж бесспорными.

Тут, как я уже вам говорил, приехал к нам из Парижа доктор Шван. Да проживи я двести лет, никогда не забуду, как он рассказывал про новое открытие, сделанное в Англии, — про прививку «коровьей оспы». Он объяснил, что это — такие выжимки из коровьего вымени; детям делают укол, вводят в тело жидкость, и она спасает от болезни. Обнаружил это один английский доктор по фамилии Дженнер, который вот уже пятнадцать лет делает прививки; он проверил свое открытие на множестве народу — все подтвердилось. Да и вообще те, кто находится при коровах, — женщины, которые доят их, ухаживают за ними, — вечно ходят с нарывами на руках, но оспой никогда не болеют.

Сердце мое переполняло желание поверить ему. Я смотрел на наших детей и думал:

«Ах, если б это было правдой!.. Ах, если бы это в самом деле было так!.. Тогда, мои детки, вы на всю жизнь остались бы такими, как сейчас, и сохранили бы свои розовые щечки, ясные голубые глазки, пухлые губки и нежную кожу!»