Принцип суперпозиции - Евгений Белоглазов

Черный кадиллак, своего рода знак устойчивого благополучия, стоял припаркованный в тесной щели среди громад небоскребов. Даже снаружи было заметно, что отделка салона не уступает внешнему виду. Я сел на переднее сиденье, и вскоре мы влились в поток автомобилей, заполнивших улицы в разгар часа пик.

Агуарто уверенно выбирал дорогу, ловко лавировал между рядами движения и, казалось, был целиком поглощен этим занятием. Я поудобней расположился на упруго податливом, обтекающем тело кресле, откуда рассеянно следил за мелькающими с обеих сторон машинами и старался ни о чем не думать.

После многочисленных поворотов и остановок на перекрестках мы наконец вырвались на главную магистраль и помчались в направлении центра.

Успокоенный мерным покачиванием, я закрыл глаза и, следуя наказу, стал готовиться к предстоящему визиту. Скорость ничуть не ощущалась. Только шорох шин и едва слышный шум отлаженного мотора выдавали движение. Неужели и я вот так… когда-то?! Но какой же длинный путь предстоит еще пройти! Как много пережить! Да и возможно ли такое? Кто я такой? Один из многих без роду без племени. Обездоленный идеалист, выступающий в роли несостоявшегося гения… букашка, которую ничего не стоит раздавить, стереть в порошок, не оставив ни следов, ни памяти. Не отшибут ли мне бока, а то и голову, за то, что осмелился приподняться, высунуться из безликой толпы в отчаянной погоне за призраком удачи? Не отшвырнут ли в сторону, как отработанный шлак после того, как выдавят все соки?..

Так или примерно так я размышлял, взвешивал все за и против, пытался разобраться в сонмище готовых стать неуправляемыми событий. Что будет со мной через сутки… месяц… год?..

Мягкий толчок вернул меня к действительности.

— Вот и добрались, — сказал Агуарто, после чего заглушил двигатель.

Затененный домами двор был похож на высокую клетку, только вместо крыши наверху светлело небо с полосками прозрачных облаков. Позади чернел зев старинной арки, украшенной по краям водосточными трубами. Литые чугунные ворота, распахнутые во весь створ, скорей напоминали антикварный экспонат, чем деталь современной архитектуры.

Место было совершенно не знакомым, но я был уверен, что мы находимся в районе деловых кварталов. Судя по всему, машина подъехала к запасному выходу одного из четырех построенных квадратом зданий.

Пока я не без любопытства осматривался, Агуарто подошел к обитой железом двери, открыл замок и пригласил меня войти. В тесном сумрачном подъезде было тихо и сыро, как на дне глубокого колодца. Между высокими лестничными пролетами пробивался слабый электрический свет, и его хватало лишь на то, чтобы различить контуры покрытых слежавшейся пылью ступеней и отгороженный сеткой ствол грузового лифта.

Не проронив ни слова, Агуарто зашагал наверх, да так быстро, что я с трудом поспевал за ним. На шестом или седьмом этаже я стал задыхаться, а после и вовсе сбился со счета. «Какого черта меня затащили в эту дыру? — на все лады повторял я себе, чувствуя, как липнущие к ступеням подошвы стремительно наливаются свинцом. — Неужто нельзя было войти так, как это делают нормальные люди? О каких серьезных делах можно вести речь, если я буду выглядеть, как загнанная лошадь, да еще весь в пыли и паутине?..»

Но вот подъем преодолен. С минуту я стоял, придерживаясь за стену, и никак не мог отдышаться. В то же время Агуарто выглядел так, словно ничуть не устал. Я с завистью смотрел на него и отчетливо понимал, что надо самым решительным образом менять свой быт, больше двигаться, заняться спортом и восстановить былую форму. Какие мои годы!.. Я еще хорошо помнил пружинящую легкость тела и силу натренированных мышц. Прожита всего половина жизни. Я еще не стар, хотя порой чувствую, что сдаю, потому как извожу себя до крайности…

Снова щелкнул замок, и мы проскользнули в длинный, чисто прибранный коридор какого-то солидного учреждения. О том свидетельствовали дорогая отделка стен под красное дерево, шикарная ковровая дорожка, устилавшая залитый глянцем паркет, и фигурно изогнутые керамические урны у массивных дверей с трехзначными цифрами.

— Следуйте за мной и ни о чем не спрашивайте, — бросил Агуарто и, не оглядываясь, зашагал вперед. Мне ничего не оставалось, как повиноваться. В конце коридора он остановился, пригладил волосы и придирчиво оглядел свой костюм, который, как я с удивлением заметил, совершенно не пачкался и не мялся.

Передо мной стоял другой человек. От его былой самоуверенности, основанной, как я полагал, на чувстве безграничного превосходства над остальными, не осталось и следа. На холеном лице появилось выражение почтительности, переходящей в откровенное благоговение. Еще не зная, что последует дальше, я вдруг заметил, как его состояние передается и мне.

Он толкнул угловую дверь, и мы оказались в светлом просторном холле, судя по всему приемной. За столом, прямо перед нами, в окружении кипы бумаг восседал короткостриженый блондин с фигурой тяжелоатлета и что-то вычислял на калькуляторе.

— Патрон у себя? — вместо приветствия спросил Агуарто.

Верзила молча кивнул и снова уткнулся в бумаги. Я проследовал за своим сопровождающим, мимоходом бросив взгляд в огромное, во всю стену окно. «Четырнадцатый или пятнадцатый этаж…» — обозначилась мысль при виде открывшейся с высоты панорамы. Ноги еще побаливали в икрах. Пытаясь ступать как можно тверже, я постарался принять бодрый вид, с тем чтобы никто не мог усомниться в моей самостоятельности. Спина Агуарто, как стрелка компаса, указывала направление. Она же красноречиво отражала и направленность его мыслей. В походке моего покровителя появилась кошачья вкрадчивость, шаги замедлились. Мне даже показалось, что остаток пути он проделал на цыпочках, так, чтобы как можно меньше шуметь.

Вот спина дрогнула и застыла в полупоклоне. Я отступил чуть в сторону и увидел, что нахожусь в громадном кабинете, обставленном с нескрываемой роскошью. С лепного узорчатого потолка свисала хрустальная люстра, сверкающая позолотой витых светильников, исполненных в манере средневековых канделябров. Угловые пилястры, обозначенные в виде античных скульптур, выглядели как живые, впечатляя рельефностью форм и линий. По бокам размещалась двойная мебельная стенка, украшенная росписью с цветистыми вензелями на фоне полировки. На застекленных стеллажах располагались тома дорогих изданий с неразличимыми издали названиями. Часть стены напротив входа была отделана плитками яшмы, в пейзажный рисунок которых вплетались инкрустации из нежно-розового с пурпурными прожилками родонита и вставки из вспыхивающего синими искрами, похоже, «лунного камня» — лабрадорита. В центре этого великолепия стояло строгое прямое кресло, больше походившее на царский трон, а от него тянулся длинный, как беговая дорожка, стол. Обстановку дополняли: персидский ковер во весь пол; тяжелые бархатные шторы под цвет мебели, волнами спадавшие с каждого из трех окон; ряды стульев, составленных впритык к столу; несколько легких кресел у журнального столика и цветочная ваза с россыпью алых гвоздик.