Страсти по Митрофану - Наталия Терентьева

– Вот и договорились! – Никита приобнял Элю и сразу сам пересел напротив. – Давай поговорим о деле. В январе будет хороший фестиваль в Стокгольме… Как раз на ваше Рождество, на наше то есть… на православное. Отпустят тебя?

Эля слушала, кивала и набирала сообщение:

 Больше не пиши мне.

Нет, это слишком слабо. Надо написать так, чтобы Митя понял, что это конец. Не надо ее трогать, не надо лезть. Она не будет с ним после такого предательства.

 Митя, ты мне не нужен. Я тебя не люблю.

Да, вот так. Это правильные слова. Эля некоторое время помедлила и отправила сообщение.

Митя молчал несколько минут, потом написал:

 Я подойду сегодня вечером к твоему дому, выйди на минутку.

 Ты хочешь меня убить?

 Нет, я хочу на тебя посмотреть. В последний раз.

 Ахахах! Какая романтика. Хорошо, я выйду. В половине девятого.

– Эля, ты меня слушаешь? Ты с ним переписывалась?

– А? Нет, мне наша классная писала…

– Зря ты так. Покажи мне вашу переписку.

Эля с сомнением протянула Никите телефон.

– Я думаю, такой псих может и убить. Хочешь, я буду с тобой?

Эля посмотрела на Никиту. Это будет хорошая месть Мите за предательство, за Тосю, за то, сколько она плакала этим летом, за все.

– Хорошо, Никит, конечно, спасибо. Вместе к нему выйдем. Хочешь, поехали к нам, папа образец царского хлеба привезет, попробуешь как раз.

– Вот почему ты от обеда отказалась! – засмеялся Никита. – Ну, поехали! А то все говорила «лавочка», «лавочка», я думал, у вас маленькая пекарня, а тут гляди ж ты – целая мануфактура.

– Это меняет дело, правда, Никит? – прищурилась Эля. – И красивая, да и с приданым…

– Ты злая такая стала… В июне ты была совсем другая. Вот какой вред от этого никчемного мальчишки. – Никита погладил ее по руке, забирая пальто из гардероба. – Но это все поправимо. Немножко золота, шоколада, верности… И это точно пройдет. Да?

– Не знаю, – пожала плечами Эля. – Я шоколад не люблю. Как-то к сладкому вообще остыла. Родителям моим предложи, они поесть любят, найдете общий язык.

Никита, посмеиваясь и покачивая головой, открыл Эле дверь. Два высоких кавказца с восхищением проводили ее глазами, цокнули языками, показали большой палец Никите.

– А то! – ответил Никита. – Так что пусть девушка говорит что хочет. Временно кусачая – это не страшная, не кривоногая. Разница есть, правда, Эль?

– Ты что-то сказал? – Эля обернулась к своему другу. – Нет? Мне показалось, значит…

Федор с Ларисой занеслись домой на сорок минут, привезли царский хлеб и еще много разных булок, батонов, плюшек, пирожных – свежих, ароматных, аппетитных.

– Пап, мам, куда столько? – удивилась Эля.

– Так гости же! – весело ответил Федор. – Ну, знакомь. – Отец, потирая руки, вышел в большую гостиную.

– Не понимаю причин такого бурного веселья, пап, – пожала плечами Эля. – Тем более вы знакомы уже.

– А теперь ты представь, как положено! Мать еще не знакома с Никитой Олеговичем…

– Ах, Олеговичем!.. – Эля покачала головой. Ловко Никита обработал ее такого ревнивого и подозрительного отца.

Никита поздоровался с родителями дружелюбно и сдержанно, Ларисе поцеловал руку, подарил букет и вообще вел себя очень скромно. Попробовал царский хлеб, высоко оценил его, подмигнув Эле, но к ней не подходил, рядом не садился. Федор успокоился окончательно, всерьез поговорил с Никитой о трех фестивалях, на которые может поехать Эля, о Никитиных планах на будущее.

– Как у тебя с семейным положением? – между прочим осведомился Федор. – В смысле…

– У меня отец. Мы живем вместе, у нас еще две большие собаки. Мама давно уехала в Канаду. У нее другая семья.

Эля удивленно взглянула на Никиту. Вот это да. Она даже не спрашивала, ей было неинтересно, она была поглощена своими собственными переживаниями. Да ей и сейчас неинтересно, и все время, пока она с Никитой, а особенно когда он пришел в гости, ее не оставляет чувство ужасного, бесстыдного вранья. Эля напряженно взглянула на часы. Двадцать пять минут десятого.

– Пап, мам, я пойду с Бубой прогуляюсь… – небрежно сказала Эля.

– Я с тобой, – тут же встал Никита.

– Да и мы побежали, ты уж извини. – Федор, который сразу же перешел с Никитой на «ты», протянул ему руку. – Линия новая, нужен глаз да глаз…

– Ночью? – удивился Никита.

– Так ночная смена самая ненадежная! К утру же хлеб печем, не останавливаемся.

– Почему другие капиталисты девять месяцев в году живут на островах и оттуда поглядывают за своим делом? – спросила Эля.

– Не знаю, дочка, – засмеялся Федор. – Дело у них явно другое какое-то. Ты уж прости нас. Никита, видишь, дочь у нас заброшена, так что ей забота и ласка не помешают. Участие, внимание…

– Ну, ты даешь, папа! – Эля замерла с щенком на руках. – Заботливый отец, молодец! Куда же твоя ревность подевалась? Ты сплавить меня хочешь, да? Всех денег никак не заработаешь?

– Дочка, ну зачем ты так…

– Да не зачем, папа! Кому все ваши деньги нужны? Куда столько? Вот ты сколько булок можешь съесть за раз? Я – одну.

– Дочка, дочка… – заторопился Федор, на взволнованные голоса вышла и Лариса, переодевшаяся и готовая выезжать.

– Элечка… Ну ты другая, мы и не настаиваем, чтобы ты этим же занималась…

– Ага, я – эскимос!

– Почему эскимос? – засмеялся Никита.

– Эскимосы хлеба не пекут! – ответила Эля.

Родители стали переглядываться, смеяться, совершенно не обижаясь на Элин резкий тон.

– Да ну вас!.. – Эля, не оглядываясь, вышла, за ней поспешил Никита, жестами успокаивая ее родителей, мол, пока она с ним, все будет в порядке.

В маленьком скверике, примыкавшем к их закрытому двору, Эля обернулась. Мити нигде не было видно. Эля спустила собаку.

– Здесь можно гулять с собакой? – удивился Никита. – Прямо так вот?

– У нас все можно, – пожала плечами Эля. – Ты просто забыл. Ты давно, кстати, уехал?

– В третьем классе.

– Забыл, значит. Куда он побежал!.. Буба, ну-ка иди ко мне, не ходи туда! Очень непослушный пока щенок… Буба, Бубенцов, ко мне, ко мне!

– Как оригинально ты назвала щенка… – Никита прикусил губу.

Эля увидела, как из-за дерева появился Митя. Она чувствовала, что он где-то здесь. Услышав свою фамилию, он вышел. Мальчики все-таки дебилы.

– Привет, Бубенцов! – громко сказала Эля. – А я собаку назвала твоей фамилией, ты не против? Мне Никита подарил собаку. Очень дорогую, породистую. И шерсть на ощупь – прямо как твои волосы.

Эля, чувствуя, как от собственных слов кровь приливает к лицу, коротко взглянула на Никиту. Уйдет? Да ни за что, только шагнул к ней. Никита, сдержанно улыбаясь, стоял близко к Эле, но ни за руку, ни за плечи ее не брал.

Митя нерешительно подошел к ним.

– Привет, – сказал он. Подумав, протянул руку Никите.

– Мальчики – дебилы! – уже вслух повторила Эля. – Зачем ты руку ему жмешь? Мужское братство превыше всего? А то, что он ко мне приехал, это нормально? Собачку погладь еще, она не кусается! Тезка твоя! Шалун Бубенцов! Шалунишка!

Щенок прыгал рядом и тявкал, словно поддакивая хозяйке.

Митя пожал плечами, не найдя, что сказать, опустил голову, стал отбрасывать ногой сухие листья.

– Ну, говори, что ты хотел сказать, зачем рвался меня увидеть?

Митя поднял на нее глаза. Чужая. Красивая, злая, совсем чужая. Золотые волосы заплетены сейчас в косу. Коса – как золотая плетка. Митя загляделся. На мягкой замшевой куртке, шоколадно-коричневой – длинная золотая коса, кончик ее так задорно завивается. В свете уличного фонаря было видно, как раскраснелась Эля – от вечернего холода, от гнева… Сердится – хотя бы не отворачивается равнодушно.

– Я хотел тебя увидеть, – сказал Митя, не обращая внимания на Никиту.

– Зачем?!

Тонкие ноздри раздуваются, глаза сверкают от ярости. Красивая, другая совсем.

– Хотел сказать…

– Что?!

– Так, ничего.

Что он скажет, когда она вышла во двор с собакой, которую назвала его фамилией, и с Никитой, их общим знакомым из Юрмалы. Никита приехал в Москву и встречается с ней… Думать об этом сейчас просто невозможно. Не получается думать, перегорает в голове.

– Эля… Давай поговорим… – Митя посмотрел на Никиту. – Никит, мне надо с Элей поговорить…

– Говори… – усмехнулся Никита. – Ты псих такой. Я ее одну с тобой не оставлю.

Что он говорит? Почему он так говорит? Какое он имеет право? Что Митя может сказать? Что… Взрослый, богатый, холеный, успешный Никита и он, сопливый, никчемный, осмеянный… Вон бежит собака по фамилии Бубенцов…

Митя отвернулся и пошел из двора. Больше ему здесь нечего делать. Да, не зря ему отец говорил, еще раньше говорил… Митя остановился. Нет, он так не уйдет. Он должен ей сказать… Сам не знает что…

Мальчик вернулся. Эля так и стояла с Никитой, ничего ему не говоря, молча наблюдая за щенком, который теперь весело возился с мячиком.