Король просторов - Феликс Крес

— Набор правил. Описание связей между Шернью и ее миром. Иногда они касаются возможных событий, но лишь возможных. Если что-то возможно, то не значит, что оно неизбежно. Понимаешь?

— Нет, господин… не вполне.

— Законы Всего крайне редко принимают форму Пророчеств. Я музыкант и проповедую Законы Всего в своих песнях, но Законы эти редко правдивы до конца… Оставим это, сын мой. Тебе вовсе не нужно это понимать. Достаточно знать, что Агары наверняка будут залиты кровью, так говорят Законы, а Рубин стремится их исполнить. Что произойдет потом — можно лишь догадываться. Однако Агары лишь начало некоего большего зла, и нужно, чтобы ты помог Рубину.

Раладан смотрел на него, мало что понимая. Старик невозмутимо пояснил:

— Нужно, чтобы всеуничтожающая сила Рубина нашла выход. Чем большую часть его мощи используют те две сестры (или одна, поскольку судьбы другой мы не знаем), тем меньше ее останется в Ридарете. Тогда принеси ей Шар. Сначала, однако, сделай все, чтобы исполнились планы младшей дочери.

— Значит, я должен…

— Да. Ты должен ей помочь. Всем, чем только сможешь.

— Это невозможно, господин. Ты требуешь неисполнимого. Ни одна из них не примет этой помощи… а уж тем более она…

— Послушай меня, сын мой. Возможно, что Риолата избавилась от сестры. Убила ее, скажем так, чтобы было понятнее. Конечно же, это вполне возможно. Тело — это только тело, мощь Рубина будет его оживлять, но лишь до тех пор, пока тело это будет существовать. А ведь его можно уничтожить без остатка. Хотя бы огнем.

Раладан почувствовал, как его пробирает дрожь.

— Если Риолата и в самом деле так поступила… Ты спрашиваешь, что из этого следует? Очень многое! Сила Рубина, разделенная до этого на три части, теперь заключена лишь в двух телах. Таким образом, в каждом из них ее больше, чем было прежде. Ее труднее победить. И вместе с тем все действия Риолаты может поддержать лишь сила Ридареты. Нужно сделать так, чтобы силы этой осталось в теле Ридареты как можно меньше, тогда сила Шара Ферена сможет победить оставшуюся часть и занять ее место, а не сгореть в неравной борьбе. Как же можно этого достичь? Создав младшей сестре достаточно широкий простор для действий, чтобы силы, содержащейся в ней самой, уже не хватило… Понимаешь, сын мой? Если на каждом из нас лишь часть доспехов, а я, бросаясь в битву, одолжу у тебя твою часть, то ты останешься беззащитным. Понимаешь? — снова спросил он.

— Если даже и понимаю… Повторяю, господин: ни одна из дочерей Ридареты не примет моей помощи!

— А я тебе говорю, сын мой, что ты ошибаешься. Ты снова доверяешь внешнему впечатлению, не пытаясь добраться до сути. Мощь Рубина, как я уже говорил, слепа, но неудержимо стремится ко всему, что ей благоприятствует. А кроме того, — подчеркнул старик, — из твоих воспоминаний ясно следует, что ты обладаешь немалой властью над этими женщинами. Одна из них была в тебя влюблена, моряк. Не знаю, может быть, даже обе.

Раладан, онемев, смотрел на него.

— Вот слепец, — вполголоса проговорил старик. — Не видит вещей огромных, как Просторы.

Лоцман продолжал молчать, не в силах связать двух слов.

— Кто тебе сказал, — продолжал старик, видя царящий в его мыслях хаос, — что любовь должна быть доброй? Ради Шерни, моряк, во имя этого чувства в мире совершено было больше преступлений, чем во имя чего-либо иного, не считая, может быть, власти! Это самое коварное, жестокое и убийственное чувство, какое только может овладеть человеком, ибо оно пробуждает в нем другие, а именно зависть, ревность и гнев. Все доброе, что есть в этом чувстве, касается лишь единственной живой души. Так что подумай, сын мой, прежде чем называть добрым это нечто, которое, по сути, есть не что иное, как убогая, извращенная дружба — само по себе чувство возвышенное и прекрасное. Говорю тебе, без любви мир был бы намного счастливее, при условии, что в нем осталась бы дружба.

— Нет, ради Шерни… — проговорил Раладан, думая совсем о другом. — Не могу поверить, что они…

Старик встал.

— Тем не менее.

Раладан понял, что разговор окончен.

— Кто ты, господин? Тот, который все знает… Почему ты скрываешься под личиной бродячего музыканта?

— Скрываюсь? Но я и есть музыкант! — ответил горбун, беря инструмент. Похоже, однако, ты кое-что мне принес, моряк?

Раладан встал, лихорадочно вытаскивая кошелек с золотом. Старик принял его с явным удовольствием.

— Даром тут не кормят, — спокойно сказал он. — Даже музыкантов. Теперь — скажи еще раз, как тебя зовут.

Лоцман поднял с пола плащ, рассеянно перебрасывая его с руки на руку.

— Раладан.

Горбун наклонил голову. Лоцман продолжал стоять, словно хотел еще о чем-то спросить, но почувствовал, что на этот раз ответа не будет.

— Прощай… господин.

Старик остался один.

Он долго стоял опустив голову. Когда он ее наконец поднял, на устах его блуждала полуулыбка.

— Раладан…

Он чуть прикрыл глаза.

— Прощай, князь, — произнес он в пустоту. — Прости, что я тебя обманул… но ты должен поступать в соответствии с Законами Всего. Твое предназначение — поддерживать Темные Полосы, ибо для этого Просторы отдали тебя миру.

Он крепче сжал инструмент и вышел из каморки.

Черная, отвратительная ночь полна была звуков: то приближавшегося, то отдалявшегося воя и лая собак, плеска стекающей с крыш воды, шума и свиста ветра, несшего мокрый, смешанный с дождем снег. Раладан кружил по улицам, не находя себе места, но наверняка не нашел бы его нигде на свете. Порой ему казалось, что стоило бы бросить меч, упасть в вязкий сугроб и ждать псов… Несколько раз он направлялся в сторону порта, ощупывая одежду в поисках золота, которым можно было бы заплатить за поездку — куда бы то ни было… Наконец он прислонился к холодной стене дома в переулке, с закрытыми глазами мысленно взывая к тому, кто превратил его жизнь в клетку, из которой не было выхода.

„Капитан, — говорил он, — ты несколько раз спасал мне жизнь… Неужели затем, чтобы присвоить ее себе? Ты получил свое; зачем же ты его отдал?! Ради Шерни, твоя последняя воля стала проклятием! Права была Ридарета: все, что с тобой связано, несет гибель! Повторяю вслед за твоей дочерью: пусть поглотит тебя море! И освободи меня, ибо я больше не хочу тебе служить!“

Черная мокрая стена без единого звука принимала удары его кулаков. Он стоял сжавшись в комок, словно нищий, словно бездомный бродяга. Какой-то голос, похожий на голос горбатого старика, казалось, отвечал: „Глупец! Ты не ему служишь, но ей! Ты сделал все, чего пожелал Демон, но теперь даже его приказ не разделил бы тебя и эту девушку! Ибо то, что ты чувствуешь, когда ее видишь, — единственное светлое пятно в твоей жизни! У тебя нет цели и никогда не было — кроме нее! Она тебе больше чем дочь, и ты желаешь ей счастья, хотя вас и не связывают кровные узы! Неужели ты этого не понимаешь, глупец из глупцов?“