МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Владимир Казаков

— Все они одинаковые. Я уже рассказывал про Лаврова. Надо бы еще вам разобраться с другими, они тоже не лучше. Как чуть что не по их, сейчас с кулаками. Они всем нашим ребятам прохода не дают. Вот поговорите с Ворониным, он вам тоже расскажет.

Капустин продолжал говорить, а Дорохов думал, что он не может, просто не имеет права не преподать урока этому паршивцу вот здесь, сейчас, не откладывая на дальнейшее. Чтобы этот мальчишка понял, что наглость не может быть безнаказанной, чтобы этот урок он запомнил на всю жизнь и знал, в конце концов, что потребительское отношение к окружающим отнюдь не самая правильная линия поведения даже для «трудных». А может быть, «трудными» становятся только из-за нашего попустительства?

Полковник озабоченно взглянул на часы, время было не позднее — около восьми часов вечера. Он извиняющимся тоном обратился к Капустину:

— К сожалению, нашу интересную беседу я должен на некоторое время прервать, и если вы не возражаете, то мы ее продолжим минут через двадцать — двадцать пять, а пока я прикажу вас отвести к дежурному.

— Уж лучше в камеру, гражданин полковник, там как раз сейчас ужин.

— Хорошо, — согласился Дорохов и приказал дежурному его увести.

Через двадцать минут Капустин, довольный, улыбающийся, на правах, старого знакомого вошел в кабинет. Едва он осмотрелся, как лицо его от удивления вытянулось. Он рассчитывал застать одного чудаковатого полковника, которому, как он успел сообщить своему дружку Воронину, «залил мозги», а в кабинете оказались и Рогов, и Карпов, и его опекун Кудрявцев. Между ними стоял свободный стул, и полковник предложил его Капустину. Тот сел осторожно, на краешек, опасливо поглядывая на своих соседей.

— Ну что ж, Капустин, — предложил Дорохов, — расскажи о безобразиях дружинников. Хотя обо всех, в общем, не надо, поведай нам сначала о том, что творит Кудрявцев. Ты ведь в его бригаде работаешь?

Но Левку словно подменили. Не было уже уверенного в себе человека, небрежно ведущего беседу. На стуле молча сидел провинившийся мальчишка.

— Так вот, товарищи, если Капустин стесняется, я постараюсь точно передать вам, что он мне только что говорил. О безобразиях Лаврова он уже дал показания, потом я их вам прочту, но Капустин сожалеет, что не написал жалобу на других дружинников, занимающихся рукоприкладством. Кстати, он недоволен и вами, Кудрявцев. Вы что, били Капустина?

Семен, красный как рак, поднялся со своего стула:

— Бил, два раза. Только, товарищ полковник, я его еще выпорю. Пусть отсидит свои пятнадцать суток и вернется к нам в общежитие. Его отдали в мою бригаду, а меня назначили шефом. Я с ним носился, уговаривал, а он не хочет работать, и все тут. Отвернусь — он где-нибудь в закутке спрячется и спит. Мы его сколько раз всей бригадой обсуждали, уговаривали, и но помогает. Я его спрашиваю: «Будешь работать?», — а он мне отвечает, что он вор-законник, а им работать не полагается. Ну, я и согрешил: снял с него брючонки — и ремешком. Я этот способ на себе проверил, он подходящий. Батя у меня строгий был. А я подумал, что раз я шеф, так это что-то вроде нареченного отца, а раз отец, значит, имею право. — Семен повернулся к Капустину: — Что, Левка, рассказать, за что я тебя второй раз выпорол?

— Не надо, Сеня.

Парень совсем сник, в нем не осталось ни тени бесшабашности и наглости, что была совсем недавно.

Дорохов наблюдал за Капустиным и решил начатый разговор довести до конца. Он попросил заместителя начальника штаба рассказать, как составлялся акт о последнем хулиганстве Воронина и Капустина.

— Что тут рассказывать, — начал Евгений, — ты же, Лева, и сам знаешь. Вспомни, сколько мы с Семеном вечеров с тобой над математикой просидели. А Лена Павлова? Она тебе про грамматику и синтаксис, а ты ей — пакостные анекдоты. Знаете, товарищ полковник, Жора Старков с ним литературой занимался, так он мне говорил, что ему русские классики стали по ночам сниться.

Карпов снова повернулся к Капустину:

— Ты что думаешь, почему мы с тобой возились? Для отчета в горком комсомола? Нет, брат. Не все в тебе человеческое пропало, вот и решили не пускать тебя больше в тюрьму. Ты вот экзамены сдавал, а мы с Семеном под дверями в техникуме торчали. Болели за тебя. Ну, и с хулиганством этим, если бы мы всё в акт записали, как ты ругался, как Павла Звягина ударил, тебе бы год как пить дать дали. Значит, прощай техникум и все наше перевоспитание.

Семен Кудрявцев сидел молча, сосредоточенно, потом вдруг стал рассматривать Левины брюки, стряхнул с них какую-то пылинку, покачал головой:

— Эх, Левка, Левка! Дружинников хаешь, а ведь наши ребята скинулись и костюмчик с рубашкой тебе купили, твоей-то получки едва на босоножки хватило. А ты говоришь — дружинники. Лаврова ругаешь, а тот акт Олег составлял, ты его благодарить должен. А ты узнал, что человек попал в беду, и на него наврал.

Левка совсем согнулся, чтобы скрыть слезы, еще ниже опустил голову и молчал. Сейчас перед Дороховым сидел несчастный, запутавшийся мальчишка. Ушли дружинники, и они снова остались вдвоем. Полковник пододвинул к нему графин и налил в стакан воды.

Парнишка облизнул пересохшие губы, жадно сделал несколько глотков, по-детски кулаком протер глаза.

— Садись, Капустин, поближе, поговорим. Как же ты, Лева, в людях не научился разбираться? Неужели не понимаешь, кто у тебя друзья? Думаешь, те, что водкой поят в беседке? Нет. Ты вот прошлый раз за кражи из ларьков сел в тюрьму один?

— Один, — протянул настороженно Капустин.

— Герой! Никого не выдал. Все дело на себя взял.

— Так ведь за групповые больше дают.

— Ну и что же. Дружки, которых ты выгородил, что на свободе остались, передачи тебе в колонию возили? А когда освободился, пальтишко, костюмчик преподнесли? В техникум устроили?

— Ничего никто мне не преподносил. Избили за то, что с легавыми… ну, дружинниками… связался. Хотели еще раз бить, да Сергей не разрешил.

— Какой Сергей?

— Славин… парикмахер.

— И его послушались?

— Еще как!

Капустин разговорился. Александр Дмитриевич понимал, что ему удалось установить психологический контакт с парнем, и очень сожалел, что пришлось прервать разговор, не выяснив все окончательно. Прервать его было нужно: стали возвращаться с задания дружинники, а Дорохов обещал разобраться с каждой группой.

Снова собрались дружинники, все, кто был на задании. Они явно устали и были недовольны своим первым походом. Никому из четырнадцати человек не удалось узнать что-нибудь новое. Время было позднее, и Дорохов решил ребят не задерживать, всем ведь им утром на работу.