Цыганский барон - Дженнифер Блейк

— Что же нам делать?

— Мы можем принять здесь реформистов в пятницу, как и было задумано, чтобы быть в курсе их планов. Или мы можем занять выжидательную позицию в надежде, что Луи Филипп сумеет поступить как подобает королю, чтобы исправить положение.

Увы, Луи Филипп так ничего и не сделал.

На следующий день улицы были заполнены бесконечными демонстрациями и маршами. Люди выкрикивали лозунги и распевали «Марсельезу». Родерик в сопровождении гвардии уехал рано утром, да так и не вернулся. Рольфа пригласили в Тюильри — предположительно, на совещание к Луи Филиппу для выработки плана действий. Женщины остались одни.

День выдался облачный, но удивительно теплый, хотя чувствовалось, что погода меняется. После второго завтрака бабушка Элен прилегла вздремнуть, остальные тоже разошлись по своим комнатам. Мара заглянула к бабушке, потом села у огня, рассеянно перелистывая модный журнал «Фолле». Она нервничала, не находила себе места, беспричинно беспокоилась о Родерике и остальных. Где они? Что с ними?

Она подскочила от неожиданности, заслышав стук в дверь. Вошла горничная.

— Прошу прощения, мадемуазель. К вам посетитель.

— Кто это?

— Он не назвался, сказал только, что пришел по поводу суммы, которую задолжала ваша бабушка. Я провела его в приемную внизу: мне показалось, что он торговец. Надеюсь, я правильно сделала?

Мара молча кивнула. Ее лицо как будто окаменело. Де Ланде. Это не мог быть никто другой. Он больше не имел над ней власти и не мог ей навредить, и все же лучше было не пускать его в парадные комнаты. Она понятия не имела, что ему нужно — столько времени прошло! — но и мысли не допускала, что его можно представить другим обитателям дома, как уважаемого гостя. Ей хотелось бы отказать ему в приеме. Если бы только она посмела! С каким удовольствием она передала бы ему через слуг, что не желает его видеть, и велела бы лакеям вышвырнуть его вон! Но нет, она не могла так рисковать. Придется его выслушать.

Мара прошла по коридору к главной галерее и спустилась по лестнице. Приемная, о которой говорила горничная, представляла собой небольшое помещение чуть ли не под черной лестницей, холодную и голую комнату для торговцев и иных посетителей, не причисляемых к гостям. Здесь не было ни камина, ни накрытого стола с вином и закусками, ни шнура со звонком, чтобы позвать лакея, одна только простая скамья и вытоптанный до основы ковер. Из окна открывался вид на кусты в западном дворе.

Де Ланде поднялся с лавки, когда она вошла, и то же самое сделал его спутник — высокого роста и простоватого вида молодой человек с глупой улыбкой.

— Как это прелестно, — сказал де Ланде, поглаживая бородку узкой рукой с длинными тонкими пальцами. — Вы тут у принца неплохо устроились, как я погляжу.

— Вас это не должно интересовать. Что вам здесь нужно?

— У нас все еще осталось не улаженное дельце с деньгами, которые мне задолжала мадам Делакруа, ваша бабушка. Я слыхал, она больна. Не хотелось ее беспокоить, да в этом и нужды нет, как я полагаю. Мы с вами один раз уже пришли к соглашению и можем сделать это снова.

— Долг моей бабушки полностью оплачен. Я сделала то, о чем вы просили, и не моя вина, если покушение на жизнь короля прошло не так, как вам хотелось. Большего вы не можете от меня требовать.

— Вы весьма высоко себя цените, не так ли? — заметил он издевательски вежливым тоном. — С чего вы решили, будто ваша жалкая попытка мне услужить аннулирует долг?

Мара проигнорировала его уничижительный отзыв о том, что она сделала.

— Я пришла к такому выводу на основании ваших слов.

— Ваш вывод был ошибочным.

Она отвернулась от него и уставилась в окно. Ей вдруг пришло в голову, что было бы неплохо узнать, что он задумал. А кроме того, ей представилась возможность узнать наверняка, что именно произошло во время покушения, какую роль сыграл в этом деле Родерик.

Она спросила через плечо:

— Вы получили восстание, которого так добивались. Чего же вам еще нужно?

— Это всего лишь незначительные волнения. Не более чем возможность развязать настоящую революцию.

— Не вижу, чем я могу быть вам полезной в ваших грандиозных планах.

— Предоставьте мне это решать.

Последние слова прозвучали прямо у нее над ухом, и в них послышалось злорадное удовлетворение. Ее молнией поразила мысль о том, что она осталась совершенно одна с двумя мужчинами в этой маленькой комнате. Мара начала оборачиваться, но тут ей в нос ударил тошнотворно-сладкий запах. Чьи-то сильные руки заломили ей локти за спину, влажная ткань облепила лицо. Она открыла рот, собираясь закричать, и задохнулась, закашлялась, ее чуть не стошнило. Смутно, сквозь головокружение и дурноту, она почувствовала, как ее поднимают и то ли волокут, то ли несут вон из комнаты. Потом стало совсем темно, ее швырнули на что-то твердое — кожаное сиденье кареты. Оно вздрогнуло под ней, покачнулось, накренилось… Мара погрузилась в серую непроглядную мглу, вытеснившую свет дня и все вокруг.

17.

Мара промерзла до костей, все суставы ныли, ступни онемели, пальцы потеряли чувствительность. Ее била дрожь. Она тихонько застонала и открыла глаза.

Их пришлось тут же снова закрыть: к горлу подступила тошнота. И опять начался озноб.

Когда тошнота прошла, она решила действовать более осмотрительно и для начала чуть приподняла ресницы. Она лежала лицом вниз на кровати в алькове. Под ней был комковатый матрас, застеленный серым от грязи стеганым одеялом. Маленькая, почти пустая спальня находилась в мансарде — потолок был скошен под углом. Всю обстановку составлял колченогий стул и обшарпанный стол под окнами. Рамы перекосились и потрескались, по комнате гулял сквозняк. За стеклом виднелись серые сумерки. С приближением ночи воздух становился холоднее, особенно в сырой комнате, куда не заглядывало солнце.

Мара попыталась двинуться, повернуться и ахнула, когда боль пронзила ее руки и ноги. Она была связана, веревки врезались в плоть, перекрыв циркуляцию крови. Стиснув зубы, она медленно, постепенно приподнялась и перевернулась на спину.

Ей долго пришлось лежать неподвижно. Она старалась отдышаться, ее мутило. Когда тошнота отступила, а дыхание наладилось, стала возвращаться память. Де Ланде. Отвратительный запах какого-то лекарства. Карета.

Куда ее увезли? Что это за место? Трудно было судить по этой жалкой комнатенке с серыми оштукатуренными стенами в разводах от многочисленных протечек. Через грязные окна виднелась только какая-то крыша и кусок неба. Мара закрыла глаза, прислушиваясь. Сперва до нее не доносилось ни звука, но потом она различила вдалеке плач ребенка. Где-то хлопнула дверь, и плач прекратился. Послышался глухой шум голосов, постепенно перераставший в крик: по улице под окном проходила толпа мужчин. Голоса звучали возбужденно, но в них не было той ярости обезумевшей толпы, с которой два дня назад пришлось столкнуться ей, Труди и Джулиане. Голоса под окном, сопровождаемые топотом ног, стали раздаваться совершенно отчетливо, но вскоре затихли вдали. Значит, она все еще в Париже. Судя по комнате, в одном из бедных районов. Голоса на улице могли принадлежать студентам, а это означало, что она могла находиться на левом берегу, где-то в Латинском квартале. Это было всего лишь предположение, Мара ни в чем не могла быть уверена. И уж конечно, она представления не имела о том, зачем ее сюда привезли.