Не так страшен черт - Алексей Калугин

- Держите, - Алябьев кинул мне портфель, оказавшийся настолько неожиданно легким, что я едва не выронил его.

- Что это? - растерянно спросил я.

- Материалы работы Николая Соколовского, - ответил Алябьев.

Голос его был так же невообразимо скучен, как и тот, что объявляет названия станций в поездах метро.

Я ошарашенно уставился на Алябьева. А тот не спеша составил все содержимое вытяжного шкафа на прежнее место, ногами затолкал тряпки под лабораторный стол и, боком пройдя мимо меня, уселся на прежнее место.

По-прежнему обеими руками прижимая к себе оранжевый дерматиновый портфель, я опустился на обитый линолеумом табурет.

Алябьев стал говорить, не дожидаясь, когда я начну задавать ему вопросы. Возможно, он понял, что вопросов от меня теперь дождешься не скоро. А быть может, ему просто нужно было выговориться. Чувствовал ли он себя в ответе за смерть Соколовского? Не знаю. Но, несомненно, события, невольным свидетелем которых он стал, лежали на душе Алябьева тяжким грузом. Однако голос его, лишенный какой-либо эмоциональной окраски, звучал, как всегда, бесстрастно и ровно. История о последних днях жизни и смерти если и не близкого друга, то уж, по крайней мере, человека, которого Алябьев знал не первый год, в его исполнении была похожа на сухой лабораторный отчет.

- Когда Николай посвятил меня в свой план и попросил сопровождать его во время поездки в Ад, я вначале даже не знал, что ответить. Все это здорово смахивало на авантюру, позаимствованную из какого-нибудь приключенческого романа. Самому же Николаю разработанный им план представлялся безупречным, и в конце концов ему и меня почти удалось в этом убедить. Но уже на второй день нашего пребывания в Аду я начал замечать, что с Николаем происходят странные перемены. Вначале это было просто повышенная нервозность. Николай сделался раздражительным, вздрагивал от каждого громкого звука, то и дело оглядывался по сторонам, когда мы шли по улице, а в номере не находил себе места, постоянно бегал от стены к стене, словно зверь, посаженный в клетку. Он и сам замечал, что ведет себя необычно, но считал, что это как-то связано с преобразованиями, происходящими в его организме под воздействием процедур нейропластики. Но с течением времени состояние его только ухудшалось. Как-то раз, когда мы сидели за столиком в кафе, Николай неожиданно оборвал разговор на полуслове, вскочил на ноги и кинулся к выходу. Но, не добежав до дверей, он вдруг резко остановился и замер на месте. Затем он повернулся в мою сторону, и на губах его появилась растерянная улыбка. Вернувшись к столу, он признался, что не имеет представления, куда направлялся с такой решимостью. На следующий день то же самое произошло, когда мы были в художественной галерее. Но на мое предложение обратиться к врачу Николай ответил решительным отказом, сказав, что сделает это не прежде, чем обзаведется новой личностью.

В гостинице мы жили в смежных номерах, и дверь между нашими комнатами всегда была открыта. Как-то раз ночью я проснулся от того, что услышал шум в комнате Николая. В его комнате горел свет, и когда я вошел в нее, то увидел, что. Николай одет, держит в руках свой портфель и собирается куда-то идти. Подойдя к нему сзади, я положил руку ему на плечо. Николай вздрогнул и, стремительно обернувшись, удивленно посмотрел на меня. Затем не менее удивленно он посмотрел на свою одежду и на портфель, который держал в руке. Он снова не знал, куда собирался идти.

То, что произошло ночью, здорово напугало Николая. На следующее утро он пошел в аптеку и накупил транквилизаторов, надеясь, что они помогут ему спокойно спать. И все же, на всякий случай, вечером он попросил меня последить за ним.

Наглотавшись таблеток, заснул Николай быстро. Но спал он беспокойно, что-то невнятно бормоча во сне и то и дело переворачиваясь с боку на бок. Примерно через полчаса он вдруг скинул с себя одеяло и, рывком поднявшись с постели, принялся быстро одеваться. Он прекратил свое странное занятие только после того, как я окликнул его.

Я не специалист в психиатрии, но, на мой взгляд, то, что происходило с Николаем, очень напоминало сомнамбулию. Если, конечно, не принимать во внимание того, что, в отличие от людей, страдающих истинной сомнамбулией, у Николая приступы случались даже среди бела дня. Он вдруг впадал в состояние прострации и, не замечая никого и ничего вокруг, порывался куда-то идти. Сам же он утверждал, что никогда прежде не страдал ни провалами памяти, ни лунатизмом.

С каждым днем Николай становился все более взвинченным и нервным. Он почти не спал по ночам, потому что боялся, что с ним случится очередной приступ. Если днем он чаще всего сам приходил в себя после приступов, длившихся всего несколько секунд, то ночью он мог выйти из своего странного состояния только в том случае, если я оказывался рядом и каким-то образом - голосом или прикосновением руки - приводил его в чувство.

Как-то раз я, задремав, пропустил очередной приступ и, заглянув в соседний номер, с ужасом обнаружил, что Николая в нем нет. Мне удалось догнать его только на улице. Водитель такси, которое остановил Николай, сказал, что он хотел, чтобы его отвезли к Вратам. Сам же Николай, как обычно, ничего не помнил.

Во время последнего визита в кабинет нейропластики, пока Николай находился у врача, проверявшего результаты своей работы, я успел поговорить с дежурившей в приемной медсестрой, которая заверила меня, что изменения внешности с использованием нейропластики никогда не сопровождаются какими бы то ни было видами нервного расстройства. Да я и без этого прекрасно понимал, что дело вовсе не в нейропластике. Но вот в чем именно, я понять не мог. Я и сейчас не понимаю, что произошло с Николаем. Одно только могу сказать с уверенностью: если это была и болезнь, то причины ее следует искать в том, что произошло с Николаем с того момента, как он начал работать на святош.

Как-то раз во время очередного своего ночного приступа Николай не пришел в себя, как обычно, после моего прикосновения, а принялся кричать на меня, осыпая проклятиями и бранью, какой прежде мне никогда не доводилось от него слышать. Не знаю, кого он видел в этот момент перед собой вместо меня, но, брызжа слюной, он орал мне в лицо, что никто и никогда не получит его открытие.

Я боялся оставлять Николая одного, но самому мне пора уже было возвращаться в Москву. Да и Николай, не желая вешать на меня свои проблемы, принялся убеждать меня, что чувствует себя уже гораздо лучше. Наверное, мне просто хотелось в это верить. К тому же новое лекарство, которое приобрел пару дней назад Николай, позволяло ему спать беспробудно всю ночь. Правда, утром он поднимался с темными кругами под глазами, уставший и изможденный, словно после тяжелого трудового дня, но оба мы старательно делали вид, что не замечаем этого.