За семью замками. Снаружи (СИ) - Акулова Мария

Просьба выходит из горла с новой порцией рыданий. Костина рука на секунду тормозит… Он всё так же рядом. Он прижимает её к себе. Он знает, что она имеет в виду…

— Я не жалею.

Он отвечает правду.

Меняет все победы на одну.

Эпилог

Прошло полгода.

Длинный мерседес медленно заехал на территорию элитного поселка, будто бы по-позерски блестя своими гладкими боками.

Костя, как всегда, был на заднем. Смотрел в окно, отмечая, как эти дома отличаются от тех, которые остались в прошлой жизни.

И пусть в салоне тихо-тихо, но всё равно слышно, как колеса трещат попадающими под них камушками. А ещё Косте кажется, что слышно, как бьется его сердце.

Уже быстро.

Ещё до встречи.

Он без оглядки тянется за лежавшим на диване телефоном, смахивает, открывает переписку с пользователем «За семью замками».

Читает крайние сообщения, улыбается…

Они, как всегда, сладко-колкие. Где-то между свойственной им с Агатой природной язвительностью и внезапно родившейся неповторимой нежностью.

Ещё до вылета Костя думал о том, чтобы написать жене, что будет сегодня. Смог сдержаться. Не сообщил ни будучи там, на вроде как родной для них земле, ни уже тут — на чужой, к которой им предстояло привыкать.

Хотел сделать сюрприз. Надеялся, получится прекрасный.

Причем для обеих. Потому что она будет рада до безумия. А он сможет эту радость впитать.

Машина заезжала всё глубже в поселок, Костя откинулся на подголовнике, закрывая глаза, чувствуя, что легонько потряхивает… И ему хорошо.

Полгода назад он стал убийцей.

За всё это время ни разу не пожалел. Не искал для себя оправданий. Просто не нуждался. Даже ночами не просыпался в холодном поту. Не ходил ставить свечи и вымаливать прощения. Ада не боялся. Он свой ад сам же и закрыл. На семь, сука, замков. Пятью, нахер, выстрелами.

В его голове всё было сделано правильно. Он просто защитил своё.

В тот день не было времени ни на размышления, ни на отчаянье.

Правда состояла в том, что ебучая власть, которая всё никак не могла смириться, допустила очередную ошибку, платить за которую предстояло Агате.

Костя не знал и знать не хотел, как и в чьей голове родилась гениальная идея, но она сводилась к тому, что тряпку-Вышинского хотели использовать в последний раз. С ним скорее всего провели идеологическую беседу. Наплели с три короба. Пообещали… Наверное, сытое спокойствие в загранке, если сам же «подметет» свой косяк. Говоря простым языком: если грохнет Костю.

Это было пошло. Абсолютно не тонко. Лишено деликатности… Но по факту Костя даже понимал: отчасти это решило бы проблему. Его партия — харизматичного типа. Она зиждется на персоналии лидера и символе — Агате. Потеряй эти люди Гордеева — их отлично удастся скупить, переманить, убедить. Парламент снова станет «своим». Идея новых людей сама себя дискредитирует. К президентским выборам всё снова поутихнет.

Волна возмущения из-за убийства Гордеева, которую избежать скорее всего не удалось бы, была бы нейтрализовано элементарно — виновник (Вышинский) был бы жестоко наказан (пристрелен при задержании или всё же показательно осужден)… И все довольны. Сраная стабильность, потерей которой чины так пугают, в сохранности. Продолжаем растягивать прямую кишку, продвигаясь глубже в жопу.

Но произошел так называемый эксцесс исполнителя — Вышинский притворился, что понял, принял, согласился… А сделал по-своему.

Он — лучший пример слабака, пытающегося спрятаться от себя же под маской силы. Он никогда не любил своего сына, как личность. Он просто боялся смерти и видел в нём свое же продолжение. На самом деле, сына он стыдился. И не находил на него времени. Требовал подчинения, не замечал протеста. Во что это вылилось — всем очевидно. И что дальнейшим своим поведением Вышинский тоже не спасал свою кровинку, а прикрывал собственную жопу — тоже. Но чтобы признаться в этом себе — нужна смелость. Судя по всему, куда большая, чем отдать приказ ждать, когда ребенка расстреляет произведенный тобой сумасшедший. За которым ты недосмотрел. На которого забил. Который для тебя ценности тоже не представляет, по которому ты даже не горюешь. Просто боишься, просыпаясь каждое утро, что правда вскроется. И ненавидишь за это ребенка, способного вскрыть. Ребенка, а не себя за всё, что сделал.

Вышинский не вкладывал в руку сына пистолет. Но он долго и настойчиво закрывал глаза сначала на колокольчики, потом на колокола.

Пока не зазвонило по нему.

Осознав в тот день, что происходит, Костя оказался в ситуации, которая не снилась в страшном сне. Его Агата снова, как двенадцать лет назад, должна бороться за жизнь с теми, для кого её жизнь — пыль. Для кого её смерть — облегчение.

И он тоже должен бороться, но впервые ему мешают делать это… Эмоции.

Вышинский снова всех подставил. Главный очевидно был зол… Но сраная система сработала, как всегда. Телодвижения в сторону поисков Агаты — слишком вялые. Всем будто было понятно: они уже ищут труп. Так какой смысл напрягаться? Жопу рвать — бессмысленно. Уже нужно думать, что делать дальше, как оправдываться и выруливать.

Чувство падающего неба переживал один единственный человек. И он пытался его удержать.

В тот день Костя понял, что доверять, как себе, в этом мире может двоим. Но Агаты рядом нет. Есть только Гаврила.

А на карте хуева туча точек, которые Вышинский мог выбрать для расправы над ней. Костя допускал даже, что повезет в тот самый город. Сраный фетишист.

Гордеева рвало на части от понимания: остальные будут имитировать. Для действий есть он и Гаврила.

Костя всегда осознавал себя везучим, но в тот день боялся взывать к везению, просто надеялся, что чуйка приведет, ведь второго шанса у них не будет.

От мысли, что и первый, возможно, уже всё… Становилось жутко до того, что перехватывало дыхание.

Уроды выбросили телефон Агаты не сразу. Это позволило хотя бы определиться с направлением.

Потом они искали возможные локации.

Тот лес прочесывала группа, но как палкой в говне колупалась, поэтому стрелять пришлось ему.

Пришлось бы — землю рыл. Что-угодно делал бы.

Но когда убил… Полегчало.

Агата об этом ни разу не спрашивала, Костя с разговорами тоже не лез, но чувствовал именно это.

А ещё, кажется, они с Агатой теперь легально одинаковые…

Подумав об этом, Костя усмехнулся, отталкиваясь затылком от подголовника, глядя перед собой…

Желания закрыться за семью замками после случившегося у него не было. Было желание расквитаться с теми, кто всё это допустил.

Кто позволил весь этот беспредел, просто закрыв на него глаза. Как это сделать — Костя знал. Он убил свою политическую карьеру. Поведи он себя как благородный честный идиот, готовый отдать себя на суд фемиды — этим непременно воспользовались бы, расследуя его превышение необходимой обороны как умышленное убийство и присаживая за него на максималку. Это очень легко сделать в стране, где права на защиту у человека фактически нет. Где в этом видят большую опасность.

Но это уже не важно.

«Честного» суда над ним не будет. Зато будет импичмент.

Ведь самого Костю нельзя ни задержать, ни обвинить, пока на нём — депутатская неприкосновенность. И это забавно, ведь инструмент, который так бережно писался для защиты своих преступных интересов его предшественниками, прекрасно сработал против них.

У Кости есть парламентское большинство — они уже запустили процедуру снятия главного.

На улицах — волнения. Люди не понимают, что происходит. Но понимают, что они голосовали не за то.

Костя для них — не мессия. Главный для них — новый Вышинский…

И снова правда жизни льется на улицы. И снова все замерли. На сей раз за шаг до революции.

Только у Кости другие планы. И видение теперь другое.