Отец - Георгий Соловьев

Волгу он назвал богатым проспектом, украшавшим страну. Строительством Куйбышевской ГЭС он был просто потрясен. Его одинаково радовали нефтяные вышки в Жигулях и цементные заводы Вольска. На больших стоянках он первым сходил на берег и, увлекая за собой всю семью, торопливо осматривал города.

В Саратове Поройковы побывали у памятника Чернышевскому. Разговорчивый паренек, фотографировавший девушку у монумента, сказал им, что на этом самом месте до революции был памятник палачу мужественного революционера — царю Александру Второму.

— Видишь, как вершит свой суд история, — сказал, словно подумал вслух, Александр Николаевич.

Варвара Константиновна видела, что ее муж будто все больше и больше наполнялся жадностью к жизни.

— Как вернешься, отец, да как доложишь врачам про поездку, они после этого всем пенсионерам будут прописывать путешествия по Волге, — пошутила она как-то.

— И правильно сделают. Новое, как видишь, оно всегда бодрит. Да вот беда какая: не припомню я старую Волгу. Годы, что ли, прошли долгие, и оттого у меня в памяти все осталось каким-то серым. Даже в больших городах было много деревянного: хоть пристани возьми, хоть баржи, деревянные, черномазые, и набережные пыльные, булыжником мощенные. А теперь речные вокзалы, цветники, бетон да асфальт, и баржи все железные, белые, самоходные, и радио на них. — Александр Николаевич помолчал и, словно жалуясь, закончил: — Никак с прошлым в уме сопоставить не могу, оттого, наверно, и памятных мест не узнаю.

Очень значительным пунктом для путешественников был Ульяновск. Особенно ждали его дети: им сказали, что обязательно сводят в дом, где жил Володя Ульянов. Алешка пересказал Лидочке все книжки о детстве Ленина, читанные им самим и вслух его матерью. Рассказывал он по-мальчишески коротко, но с такими интересными деталями, что его внимательно слушала и маленькая Танечка.

В дом вошли не сразу. Александр Николаевич задержал всю семью, потянувшуюся было за торопливыми экскурсантами, сказав:

— Остепенитесь. Не в кино спешить место занимать. — Он оглядел фасад дома и медленно, словно запоминая, проговорил: — Окон-то десять, значит. А вот это по-хозяйски, от пожара защита, — он указал на кирпичные высокие стены, отгораживающие двор дома от соседних домов. — Вот и довелось нам побывать здесь, Варя… А помнишь, как с Ильичом прощались?

Не ответив мужу, Варвара Константиновна пристрожила горевших нетерпением детей:

— Смотрите не забалуйтесь. — И взяла Танечку за руку. — Идем? — спросила она старика. Тот кивнул головой и первым ступил на ступеньку крылечка.

Экскурсовод, молодая женщина, вела экскурсию как-то по-особенному, по-домашнему, что ли. Ее комментарии были кратки и при необычайной простоте очень глубоки по смыслу, который, пожалуй, никакими словами и не воспроизвести; она словно понимала, что само посещение этого дома уже акт нравственного самовоспитания. Тут все было не такое, как в любой большой семье, и все было именно такое: простые кровати, накрытые простыми одеялами, и столы, и стулья, и вся остальная мебель, и книги, и немногие сохранившиеся игрушки.

Александр Николаевич остановил жену около корзинки со спицами и мотком шерсти. «Понятно, как и какие люди здесь жили?» — спросил он взглядом потеплевших глаз. Варвара Константиновна и сама находилась в атмосфере домашности, будто порядок в доме, все вещи, храня следы прикосновения к ним рук Марии Александровны, открыли ей заботливую, ласковую и строгую душу матери, давшей миру величайшего человека.

После осмотра дома Александр Николаевич вышел на улицу посуровевший и просветленный. Он вдруг стал таким, каким Варвара Константиновна помнила его во время их редких встреч в революцию, в гражданскую войну — полным отваги бойцом, готовым отдать жизнь за правое дело, и жизнелюбом. «Ах ты, морская душа», — подумала она, глядя на худое лицо, на сухую фигуру мужа.

Кама по сравнению с Волгой показалась Александру Николаевичу не так сильно изменившейся за послереволюционные годы. И вода в реке была все такая же красноватая, как он говорил, будто настоенная на корье, и лесистыми остались красные крутые берега, и дождило, как встарь.

В гражданскую Александр Николаевич воевал на кораблях, действовавших на Нижней Волге и Каспии. Однако он знал, как сражались братки-балтийцы и на Каме. Когда «Короленко» стал приближаться к Красному Бору, старику взгрустнулось.

— К святому месту подходим, — сказал он жене. — Пойдем погуляем. Рассказать тебе должен.

— Красный Бор — пристань — будет скоро по расписанию. По-старому — это селение Пьяный Бор. Здесь погибла канонерская лодка «Ваня-коммунист», а на ней нашел себе могилу первый комиссар нашей военной флотилии Николай Маркин. Помню, бородку носил. В четырнадцатом году его только призвали во флот, а я уж к тому времени наслужился.

Рабочий был человек. И сразу же в подпольную партийную работу втянулся. А что это было тогда? Конечно, первым делом подъем масс на борьбу с самодержавием, за Советскую власть. Да ведь прежде надо было души наши просветлить и ленинскую правду в головы вложить. Теперь-то я так думаю; если бы нас такие, как Маркин, коммунисты не воспитывали, то и любовь у нас с тобой, Варя, другая тогда была бы. Кто знает, может, и сгибла бы ты от матросской любви… — Александр Николаевич обнял жену за плечи, накрытые пуховым платком. — В высшей степени коммунист был товарищ Маркин. Простой матрос, а сразу после революции в Народном Комиссариате иностранных дел работал. А потом, как гражданская война разгорелась, партия его послала в Нижний-Новгород, и он там организовал нашу военную флотилию. Молодым еще погиб. И сейчас бы жил. Тоже, конечно, в очень пожилых годах был бы.

Красный Бор «Короленко» проходил уже ночью. Александр Николаевич вышел из каюты и долго пробыл на палубе, всматриваясь сквозь дождь в темноту. Вернулся он опечаленный: так и не довелось ему увидать эти места.

В Пермь «Короленко» пришел днем. Снова до Астрахани он уходил на следующее утро. По случаю долгой стоянки Александр Николаевич вывел свою семью на берег, осмотрел, не торопясь, речной вокзал, остался доволен его помпезным видом (сказал, что как в столицу приехал) и нанял от вокзала шестиместный лимузин, велев шоферу прокатить его с супругой и внуками по городу, показать самое красивое.

Около оперного театра Александр Николаевич потребовал остановить автомобиль и немного погулял в сквере. Город порадовал его буйной зеленью, отличным асфальтом, а главное — окрашенными в палевый, или, как он сказал, в ленинградский, колер домами:

— Нашему городу далеко еще до такого. Наши еще не умеют. — Этими словами Александр Николаевич положил конец экскурсии и сказал шоферу, чтобы тот подъехал к лучшему ресторану.

Варвара Константиновна заметила, что, может, лучше зайти в магазин, купить закусок и попросту попить чайку на теплоходе. Старик даже не ответил ей.

В ресторане «Урал» он заказал такой обильный обед, что привыкшая к экономии Варвара Константиновна испуганно поежилась.

— Доведется ли еще нам с тобой, Варя, так-то попользоваться заслуженным? Что лишнего истратим, на обратном пути сэкономим. Теперь в дороге не проедимся: вниз по течению поплывем, живо дома будем. Подумаешь — расход: нам с тобой по бокалу вина да по пломбиру всем, — сказал Александр Николаевич с укоризной жене.

Когда же за обед пришлось отдавать семьдесят рублей, он смутился и, уже выйдя из ресторана, решил идти к вокзалу пешком: было близко, и для променада после обильного обеда не мешало — так он объяснил свое решение.

«Короленко» стоял у причала тихий и безлюдный. С его палубы видны были и Камская ГЭС — выше Мотовилихи, и железнодорожный мост ниже города, и сам город. Любуясь вечерней рекой и бледным золотистым закатом за Камой, Александр Николаевич вслух размечтался о том, что хорошо бы побывать за Уралом, в Сибири, поплавать по тамошним могучим рекам. Тут-то Варвара Константиновна осторожно и напомнила мужу о его обещании поехать с Лидой к Дмитрию.

Как ни хорошо, как ни весело было Лиде на теплоходе, она ждала обещанную дедом встречу с отцом и матерью, хотя и не говорила об этом. Обещание надо было выполнять. А это было трудное дело. Поэтому старик сразу не сказал жене ничего определенного, а в тот же вечер написал письмо Дмитрию, в котором коротко описывал семейное путешествие и велел назначить срок, когда к нему приехать вместе с внучкой повидаться.

— Это значит, пускай он пока пораскинет умом, пусть понимает, что перед дочерью он не все выполнил, — сказал он Варваре Константиновне. — А мы тоже еще подумаем об этом деле.

На обратном пути старики думали об этом, но никто не решался заговорить первым.

Когда «Короленко» снова вышел на Волгу и сухой горячий ветер заволжских степей напомнил о близком конце поездки, Александр Николаевич, наконец, сказал: