Карнакки – охотник за привидениями - Уильям Ходжсон

— Что это у тебя на лице, дорогой? — Голос ее был полон тревоги. Я приложил руку к щеке. — Здесь! Под волосами, у самого уха. Только чуть ближе к виску.

Палец мой прикоснулся к наросту, и я все понял.

— Давай сперва займемся твоим пальцем, — предложил я. И она подчинилась, — лишь потому, что боялась прикасаться ко мне, прежде чем очистит его. Я обмыл и продезинфицировал ее палец, после чего она занялась моим лицом. Закончив с этим делом, мы сели рядом и начали разговор о многих вещах, ибо жизнь нашу посетили страшные мысли. Вдруг оказалось, что нам угрожает нечто более страшное, чем сама смерть. Мы подумывали о том, чтобы загрузить лодку провизией и водой и отправиться в море; однако на его просторе мы были беспомощны, и к тому же… к тому же лишай уже поразил нас обоих. И мы решили остаться. Пусть Бог совершит над нами Свою волю. И мы просто будем ждать ее исполнения.

Миновал месяц, другой, третий, пятна на нашей коже разрастались, появились и новые. И все же мы так усердно боролись с этим ужасом, что продвижение его было относительно медленным.

Время от времени нам приходилось возвращаться на корабль за необходимыми припасами. Лишай на корабле разрастался. Один из его наростов на верхней палубе уже поднялся вровень с моей головой.

Теперь мы уже отказались от всякой надежды покинуть остров. Мы поняли, что с такой болезнью нам просто нельзя появляться среди здоровых людей.

Приняв такое решение и понимая его причины, мы должны были экономить еду и воду; потому что в то время предполагали, что сумеем прожить таким образом много лет. Помню, что, обращаясь к вам, я назвал себя стариком. Считая по годам, это совсем не так. Но… но…

Он умолк и не сразу заговорил снова:

— Как я уже говорил, мы понимали, что должны экономить еду. Однако мы и представления не имели, насколько мало ее у нас оставалось. Уже через неделю я обнаружил, что остальные баки с хлебом пусты, а я-то считал их полными, и что, если не считать немногих консервных банок с овощами, мясом и еще чем-то, мы можем положиться только на хлеб во вскрытом мною уже баке.

После этого я попытался заставить себя что-нибудь предпринять и начал ловить рыбу в лагуне, однако без какого-либо успеха. Я уже начинал впадать в отчаяние, когда мне пришло в голову попытаться перенести свою ловлю в открытое море.

Здесь мне иногда удавалось поймать несколько рыбок; однако случалось это настолько нечасто, что моя добыча едва ли могла помочь нам избежать подступающего голода.

Мне казалось уже, что причиной нашей смерти станет голод, а не этот завладевший нашими телами лишай.

Мы пребывали в такой уверенности, когда завершился четвертый месяц нашего пребывания на острове. И тут мне пришлось сделать жуткое открытие. Однажды утром, незадолго до полудня, я вернулся с корабля, прихватив с собой часть оставшихся сухарей. Милая моя сидела у входа своей палатки и что-то ела.

— Что это у тебя, моя дорогая? — крикнул я, выпрыгивая на берег. Услышав мой голос, она смутилась и, лукаво повернувшись ко мне спиной, швырнула нечто к краю нашей маленькой прогалины. Предмет не долетел до зарослей, и в душе моей немедленно зародилось подозрение. Подойдя поближе, я поднял его — кусок серого лишайника.

Я подошел к ней, держа его в руке, и она сперва смертельно побледнела, а потом покраснела.

Я ощущал странное головокружение и испуг.

— Дорогая моя! Дорогая! — промолвил я, не имея силы сказать что-то еще. Тем не менее, она горько расплакалась, услышав эти слова. Постепенно моя милая успокоилась, и я узнал от нее, что она попробовала есть эту растительность только вчера. Я заставил ее пообещать на коленях, что она более не прикоснется к лишайнику, сколь бы ни был велик наш голод. Дав такое обещание, она сказала мне, что желание есть эту мерзость овладело ею внезапно, хотя до этого мгновения она испытывала к лишайникам крайнее отвращение.

В тот же самый день, ощущая странное беспокойство, потрясенный неожиданным открытием, я шел по одной из тех извилистых троп, что следуют жилам белого, похожего на песок грунта, среди грибовидных зарослей. Мне уже приходилось бродить по ним, но я ни разу не заходил настолько далеко. На сей раз, углубившись в полные смятения мысли, я и не заметил, как удалился от привычных мест.

Внезапно меня заставил очнуться странный хрип, прозвучавший с левой стороны. Торопливо повернувшись, я заметил странное шевеление в необыкновенной груде лишайника, росшей совсем рядом с тропинкой. Она натужно раскачивалась, словно обладала собственной жизнью. Я бросил на нее взгляд, и мне вдруг показалось, что очертания этой груды чем-то напоминают контуры, пускай и искаженной, человеческой фигуры.

Пока мысль эта проникала в мою голову, внутри груды что-то хрустнуло, и одна из похожих на руки ветвей отделилась от серой массы и направила свое движение в мою сторону. Нечто похожее на голову этой груды — бесформенный серый шар — наклонился в мою сторону. Я тупо замер на месте, и гибкая ветвь ударила меня по губам. Испуганно вскрикнув, я отступил на несколько шагов. Губы мои ощутили сладковатый вкус там, где к ним прикоснулась эта растительность. Я облизнул их, меня немедленно наполнило нечеловеческое желание. Повернувшись, я оторвал горсть лишайника. За ней последовала другая и следующая. Я не мог насытиться. Охваченный восторгом пожирания, я вдруг вспомнил об ужаснувшем меня утреннем открытии. Напоминание это было послано Богом. Я бросил на землю тот кусок, что оставался в моей руке, и в полном расстройстве, ощущая свою жуткую вину вернулся в наш маленький лагерь.

По-моему, следуя той чудесной интуиции, которой наделяет человека любовь, она поняла все, едва увидела меня. Безмолвное сочувствие несколько умерило мою боль, и я рассказал ей о внезапно овладевшей мной слабости, однако не стал упоминать о внезапно ожившем кусте: незачем было излишне пугать ее. Однако в моей памяти появилась неистребимая и мучительная зарубка, вселявшая чистый ужас в мой и без того измученный мозг, ибо я уже не сомневался в том, что видел смерть одного из людей, приплывших в лагуну на корабле; и страшная эта кончина предвещала мою собственную.

После этого мы упорно воздерживались от отвратительной пищи, хотя стремление к ней уже успело поразить нашу кровь. Тем не менее, безотрадное наказание уже поразило нас, ибо день ото дня с чудовищной быстротой нарост лишая покрывал наши несчастные тела. Мы ничем не могли остановить ход этого процесса, и в результате его… постепенно… прежде бывшие людьми превратились в… впрочем, с каждым днем это имеет все меньше и меньше значения. Увы… мы были некогда людьми… я мужчиной, а она девушкой!