Лунная долина - Джек Лондон

— Это стало прямо профессией, — продолжал Хастингс. — Таких арендаторов называют «перекати-поле». Они берут в аренду участок, за несколько лет выжимают из него все, а затем переходят на другой. Они действуют совсем иначе, чем китайцы, японцы и другие иностранцы. В большинстве случаев это просто ленивые, равнодушные лодыри. Такой тип делает одно: истощит почву — и пошел дальше, истощит — и пошел. А возьмите приезжих португальцев и итальянцев, как они относятся к земле? Совсем другие люди! Они приезжают к нам без гроша в кармане и работают на своих земляков до тех пор, пока не научатся языку и не освоятся. Они не «перекати-поле». Они мечтают о собственной земле, которую будут любить, холить и беречь. Но вопрос в том, как получить эту землю? Откладывать заработок? Это слишком долго. Есть более быстрый способ: они берут участок в аренду. За три года можно выжать достаточно из чужой земли, чтобы обосноваться на собственной. Это величайшее кощунство, настоящее ограбление земли! Но кому до этого дело? Так уж повелось в Соединенных Штатах.

Он вдруг обернулся к Биллу:

— Послушайте, Роберте. Вы с женой ищете себе хороший участок, он вам до смерти нужен. Хотите знать мой совет? Безжалостный, жестокий совет: станьте арендатором. Арендуйте какую-нибудь ферму, где старые хозяева умерли, а молодые не желают жить в деревне, выжмите из нее все до последнего доллара, ничего не ремонтируйте — и через три года у вас будут деньги, чтобы купить собственную ферму. Тогда откройте новую страницу вашей жизни. Любите вашу землю, питайте ее хорошенько. Каждый доллар, который вы в нее вложите, она вернет вам сторицей. И не держите на своей ферме никакой дряни. Пусть лошади, коровы, свиньи, куры или там ягоды — пусть все будет у вас самый первый сорт.

— Но это же гадко! — вырвалось у Саксон. — Это гадкий совет!

— Что ж, мы живем в такое гадкое время, — продолжал Хастингс, угрюмо усмехаясь. — Повальное истощение земли — это — в наши дни — национальное преступление Соединенных Штатов. Я бы не дал вашему мужу такого совета, но я совершенно уверен, что, если он откажется истощать землю, это сделает за него какой-нибудь португалец или итальянец. Достаточно им приехать и устроиться, как они тут же выписывают всех своих сестер, двоюродных братьев, теток. Ну, а если бы вас мучила жажда и возле вас горел бы винный склад с запасами вина и превосходное рейнское вино лилось бы на землю — разве вы не протянули бы руку, чтобы зачерпнуть и выпить хоть глоток? Ну вот — наш национальный склад горит со всех концов, и бесконечно много всякого добра пропадает зря. Берите, хватайте! Не то все расхватают иностранцы.

— О, вы не знаете моего мужа, — поспешила вмешаться миссис Хастингс. — Он отдает все свое время заботам о нашем ранчо. Там больше тысячи акров леса, и он ходит за ним и постоянно очищает его, прямо как хирург, не даст срубить ни одного деревца без разрешения, он даже подсадил сто тысяч деревьев; вечно возится с осушением участка и рытьем канав, чтобы остановить эрозию почвы, и делает опыты с кормовыми травами. То и дело покупает он соседние истощенные фермы и принимается восстанавливать силы земли.

— Поэтому я знаю, о чем говорю, — прервал ее Хастингс. — И повторяю мой совет. Я люблю землю, но если я завтра окажусь на улице, то, при данных обстоятельствах, готов загубить пятьсот акров, чтобы приобрести двадцать пять. Когда вы будете в долине Сономы, загляните ко мне, и я познакомлю вас с положением вещей: вы увидите обе стороны медали. Я покажу вам и восстановление и разрушение. И если вам попадется участок, обреченный на гибель, хватайте его и спешите выжать из него все соки.

— Да, а кто по уши влез в долги, чтобы вырвать пятьсот акров леса из рук угольщиков? — засмеялась миссис Хастингс.

Впереди, на левом берегу Сакраменто, где таяла вдали гряда Монтезумских холмов, показался городок Рио-Виста. «Скиталец», легко скользя по спокойным водам реки, шел мимо верфей, пристаней, мостов и товарных складов. Оба японца вышли на палубу и стали на носу. По команде Хастингса кливер был спущен, и «Скиталец» пошел по ветру, пока Хастингс не крикнул: «Отдать якорь!» Якорь погрузился в воду, и яхта так близко подошла к берегу, что ялик оказался под ивами.

— Немного выше по течению мы пристаем прямо к берегу, — сказала миссис Хастингс, — и когда утром просыпаешься, видишь прежде всего ветви деревьев, которые тянутся в окна каюты.

— О! — пробормотала Саксон, показывая руку, на которой появилась маленькая опухоль. — Поглядите, москиты!

— Рановато для них, — заметил Хастингс. — Но позже они будут просто отравлять существование. Однажды их было в воздухе столько, что я не мог расправить кливер.

Саксон была слишком несведуща в морском деле, чтобы оценить гиперболу, но Билл понял и ухмыльнулся.

— В лунной долине не бывает москитов, — сказала она.

— Никогда, — подтвердила миссис Хастингс, а ее муж принялся сетовать на размеры каюты, не позволявшие ему предложить гостям удобный ночлег на яхте.

По насыпи мчался автомобиль, и сидевшие в нем юноши и девушки приветствовали Саксон, Билла и Хастингса криками: «Эй, ребята!» Хастингс, который, сидя на веслах, вез их на берег в своем ялике, ответил таким же: «Эй, ребята!» И Саксон, любуясь выражением его загорелого лица, полного мальчишеского задора, вспоминала мальчишеские проказы Марка Холла и всей кармелской компании.

ЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Перебравшись на каком-то допотопном пароме через Сакраменто несколько выше Рио-Виста, Саксон и Билл оказались в поречье. И то, что они увидели с верхней части дамбы, поразило их. Внизу, значительно ниже уровня реки, насколько хватал глаз, расстилалась равнина. По всем направлениям бежали дороги, и всюду были разбросаны бесчисленные фермы, о существовании которых Саксон и не подозревала, когда они проплывали по пустынной реке, за полосой ивовых зарослей, на расстоянии всего нескольких футов от берега.

Три недели они провели, странствуя по этим плодородным островам. Жители дни и ночи возводили плотины и выкачивали воду, чтобы их не затопило. Земля здесь была повсюду богатейшая, но пейзаж однообразен. Это однообразие нарушала только Чертова гора, — она была видна отовсюду, и ее зубчатая вершина то дремала в лучах полуденного солнца, то четко вырисовывалась на закатном небе, то возникала, как видение, в серебристой полумгле рассвета. Иногда пешком, чаще на моторках, они исходили и изъездили поречье во всех направлениях, вплоть до торфяных земель на Миддл-ривер, спускались по Сан-Хоакину до Антиоха и поднимались по Джорджиане до Уолнот-Гров на реке Сакраменто. Им казалось, что они попали в чужую страну. На полях работали тысячи людей, но Саксон и Билл знали, что можно пройти весь день и не встретить ни одного человека, который бы говорил по-английски. Иногда им попадались целые деревни, где жили только китайцы или японцы, итальянцы, португальцы, швейцарцы, индусы, корейцы, норвежцы, датчане, французы, армяне, словаки — любая национальность, но не американцы. Одного американца они встретили на нижнем плессе Джорджианы, где он кое-как перебивался, ловя рыбу запрещенными способами. Другой американец, метавший гром и молнию при любом разговоре о политике, был странствующим пчеловодом.

В кишевшем людьми Уолнот-Грове американцами оказались только лавочник, кабатчик, мясник, смотритель на подъемном мосту да паромщик. А между тем Уолнот-Гров состоял из двух процветающих городов — китайского и японского. Почти вся земля здесь принадлежала американцам, но они жили далеко отсюда и то и дело продавали отдельные участки иностранцам.

Когда Саксон и Билл сели на пароход «Апаш», который шел в Сакраменто, в японском городе происходило что-то необычайное, но был ли то бунт, или мирное празднество — они так и не поняли.

— Нас уже выставили за дверь, и мы сидим на крылечке, — возмущался Билл, — а скоро нас и отсюда выпрут.

— В лунной долине не будет никаких крылечек, — утешала его Саксон.

Но он не поддался утешениям и с горечью продолжал:

— А ведь ни один из этих окаянных чужаков не справится, как я с четверкой! — И добавил: — Но земледельцы они природные.

А Саксон, глядя на его помрачневшее лицо, вдруг вспомнила виденную ею в детстве литографию: индеец из прерий, с татуировкой и перьями, верхом на лошади, изумленно смотрит, как по только что проложенным рельсам несется поезд. Этот индеец растерялся перед волной новой жизни, принесшей с собой железную дорогу. И Саксон задумалась: неужели Билл и люди его склада тоже обречены отступить перед потоком невероятно деятельной и трудолюбивой новой жизни, которую здесь ведут люди, хлынувшие из Азии и Европы?

В Сакраменто они пробыли две недели. Билл нашел себе работу у одного извозопромышленника и получил достаточно денег, чтобы продолжать путешествие. Они привыкли к морю и в Окленде и в Кармеле, и жить вдали от него им было трудно. В Сакраменто слишком жарко, решили они, и двинулись вдоль железной дороги на запад, миновали область болот и добрались до Дэйвисвилла. Здесь они отклонились к северу от намеченного пути — их привлек прелестный Вудленд. Билл нанялся возить фрукты для одной большой фермы, а Саксон, с трудом добившись от него разрешения, проработала несколько дней на сборе фруктов. Она с важным и таинственным видом отказалась сообщить, что намерена сделать с заработанными деньгами, и Билл поддразнивал ее до тех пор, пока не забыл об этом. Умолчала она также о денежном переводе и синенькой квитанции, вложенных ею в письмо к Бэду Стродзерсу.