Новый Мир ( № 4 2006) - Новый Мир Новый Мир

Сергей Земляной. Клеймение града. Политический центр в силовом поле власти. — “Политический журнал”, 2005, № 43, 19 декабря.

“Коротко говоря, одним из атрибутов власти является стремление к ничем не ограниченному расширению области своего бытования и применения. Крупнейший теоретик власти в ХХ в. Рихард Зорге (курсив мой. — А. В .) для описания этой стороны власти ввел специальный термин — „перманентная экспансия”…”

Александр Зиновьев. Как иголкой убить слона. — “Наш современник”, 2005, № 10.

“В десятом классе школы я стал членом террористической группки, планировавшей убить Сталина. Нас было несколько ничтожных по силам человечков. <…> Нам казалось, что, убив Сталина, мы сделаем величайшее благо для миллионов соотечественников. Мы шли на верную гибель при этом. Потому мы считали наше поведение морально оправданным. Проблема состояла в том, как осуществить покушение технически и где добыть оружие. Обсудив все доступные нам варианты, мы остановились на том, чтобы осуществить замысел во время демонстрации. Колонна, в которой шла на демонстрацию наша школа, проходила недалеко от Мавзолея Ленина. Никому бы не пришло в голову, что какие-то невзрачные мальчишки и девчонка способны на такое серьезное дело — на дело, как мы думали, эпохального масштаба. Так что наш расчет был правильный: мы заметили уязвимое место в охране Сталина. Уже после войны я узнал, что мы были не единственными „умниками”. В это же время была разоблачена более серьезная террористическая группа студентов, тоже планировавшая покушение на Сталина и тоже во время демонстрации. Я вспомнил этот эпизод из прошлого в связи с фактами терроризма, информацией и разговорами о которых сейчас забивают сознание миллиардов людей. При этом о терроризме говорят как об абсолютном зле, причем беспричинном. Якобы просто появляются такие неполноценные существа, некие недочеловеки. <…> Возьмем нашу террористическую группку. Ее не разоблачили, поскольку меня арестовали по другой причине, и группка, как я узнал уже после войны, просто „испарилась”. Но если бы ее разоблачили, нас, конечно, осудили бы, как это сделали с другими группами, которые появлялись в те годы. И правильно бы сделали: мы были преступники, воплощение зла. Ну а если бы наше покушение вдруг удалось? Как бы наше поведение оценили теперь (если бы, конечно, советский коммунизм был разрушен)? Наверняка нам памятники поставили бы. Ведь называли же улицы советских городов именами цареубийц. Считают же героем Штауфенберга, пытавшегося убить Гитлера. В реальной истории оценка терроризма зависит от того, кто дает оценку”.

Леонид Ивашов. Бросок на Приштину. — “Наш современник”, 2005, № 10.

Для тех, кому это интересно, — тут много интересных подробностей.

Петр Ильинский. Автопортрет нации. Народ узнают по его праздникам. — “ GlobalRus.ru ”. Ежедневный информационно-аналитический журнал. 2005, 30 декабря <http://www.globalrus.ru>.

“Омерзительная дата 23 февраля, связанная чуть ли не с самыми позорными событиями в российской политической, да и военной истории, имевшими место в 1918 г. (может, еще и сдачу Москвы полякам отмечать будем?), должна быть заменена на самый славный день в истории русского воинства — 19 ноября, начало Сталинградского контрнаступления”.

Владимир Иткин. Песня для Капитана. Беседа с Павлом Вадимовым. — “Топос”, 2005, 28 декабря <http://www.topos.ru>.

Говорит Павел Вадимов: “В своей рецензии ты замечательно уловил основной посыл романа [„Лупетта”] — мы читаем исповедь страдающего человека, которого „не жалко”. Ведь что представляет собой типичная книга о личном страдании? Если она написана талантливо, я как читатель начинаю чувствовать себя не в своей тарелке, дергаться, переживать, что у меня, гада такого, все хорошо, а вот человек болеет, мучается, стонет… И мы все ответственны за это страдание, весь мир, дивный новый мир виноват, страна виновата, общество виновато, виновато в том, что не уследило, не берегло, не помогло. Ну вот как сидишь ты, к примеру, в метро, у тебя все хорошо, обут, одет, сыт, рядом девушка красивая, и тут открывается дверь и вползает нищий без ног: „Поможите, чем сумеете”. И ты начинаешь судорожно шарить по карманам в поисках мелочи. Ну или отводишь глаза, стараясь не принюхиваться. А моего страдающего героя не хочется погладить по головке, подставить плечо, чтобы дать выплакаться, положить в его протянутую ладонь червонец… Несмотря на все свои катавасии (или благодаря им!), он пребывает в чудовищной фрустрации и в этой фрустрации мерзок, отвратителен и жалок. И вместе с тем он каким-то непонятным образом вызывает у тебя со-чувствие, не со-страдание, а именно со-чувствие, непроизвольное желание схватиться за шею и проверить собственные лимфоузлы, не ровен час, распухли… Или нет?”

Александр Кабаков. Горькие заметки. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 11.

“Извини, Америка, любовь прошла. Я любил джаз, Фолкнера, вестерны, Керуака, джинсы, Кеннеди… Многого из этого больше нет, а то, что есть, перестало быть приметами собственно Америки. То же, что есть Америка нынешняя, я любить не могу”.

“Привыкнув, что они „четвертая власть”, многие работающие в средствах массовой информации приобрели уверенность в том, что их власть — высшая. Выше не только той земной, что, по вере, тоже от Бога, но и самой Божьей. Так что и предстателю православных можно указывать и пенять, и папу снисходительно хвалить”.

“Для тех же, кого оно посетило, настоящее чувство — всегда тяжкое испытание, в лучшем случае ломающее судьбу, в худшем — просто отнимающее жизнь. Счастливой любви не бывает, счастливыми могут быть брак, нежная дружба, мимолетная связь, но не истинная любовь, разрушающая предохранительную скорлупу одиночества, в которую заключен каждый из нас, открывающая душу ледяным ветрам бессердечного мира. Полная и абсолютная зависимость от другого человека, противостоящая естественному эгоизму, совершенная потеря личной свободы, взамен которой наступает добровольное рабство отношений, — вот что такое любовь между двумя людьми”.

“<…> создатели большинства наших телевизионных, особенно так называемых юмористических, передач являются в строгом смысле этих слов врагами народа. Так же как сочинители эстрадных песен, изобретатели общественных торжеств и вообще все, кто для этого несчастного народа делает культуру на каждый день ”.

См. также: Александр Кабаков, “Сырьевая интеллигенция” — “Большая политика”, 2005, № 1, ноябрь.

Леля Кантор-Казовская. Владимир Яковлев: портрет художника в юности. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2005, № 25.

“История нонконформистского художественного движения 1950 — 1970-х годов в России по-настоящему до сих пор еще не написана. <…> Ничего определенного не сказано и по поводу значения еврейского фактора в этом процессе. <…> Одной из ключевых фигур, понимание которой может пролить свет на суть происходившего тогда художественного переворота, с моей точки зрения, является Владимир Яковлев (1934 — 1998)”.

Капризы, рвота и лазерный принтер. Литературный год словами писателей. Опрашивали Александр Вознесенский и Ян Шенкман. — “НГ Ex libris”, 2005, № 48, 29 декабря.

Василий Аксенов: “В течение года я прочел 68 романов, номинированных различными организациями на эту премию. И испытал, в общем, колоссальное разочарование. Как в литературе, которую пришлось прочесть, так и в своем судействе — потому что судил-то я не один, а в обществе еще четырех персон. И я почувствовал, как в конце концов против меня была сплетена интрига, а в результате я оказался один против четырех. Что у меня вызвало все-таки не очень сильное, но сдавленное негодование. И я отказался провозглашать их победителя. Поскольку мой был довольно похабным образом отвергнут”.

Олег Зайончковский: “Речь о скандальной истории с последними букеровскими присуждениями. О том, что многое из того, что могло бы запомниться (не мне, так читателю) в этом году, было выброшено — частью из длинного, частью из короткого букеровских списков. Выброшено благодаря главным образом самоуправству председателя жюри Аксенова. Вот говорят: „Береги честь смолоду”. Мудрая заповедь, но я бы добавил, что честь беречь неплохо бы и в старости”.

Афанасий Мамедов: “Событие года для меня — букеровская интрига, которая заставляет по-иному взглянуть на премиальный процесс в русской литературе. Это сигнал читателю: ищи писателя сам. Не жди маячков и наводок. И для писателя: деньги просто так никому не дадут”.