Голова королевы. Том 1 - Эрнст Питаваль

Два часа спустя в парадных залах Голируда погасли огни, гости разошлись, и настала тишина.

Королева оперлась на руку Марии Сэйтон. Холодная дрожь пробегала по ее членам, она думала о безумном Арране, который преследовал ее своею страстью и назвал ее любовницей Боскозеля.

— Что с вами? — озабоченно прошептала Мария Сэйтон. — Вы дрожите, быть может, вы больны?

— Да, я болею так же, как и ты, Мария! — пробормотала королева и залилась слезами. — Там, где я ищу дружбу, я нахожу пылкую страсть, а где ищу доверия, встречаю грубый обман. Ты тоже любила, но твой избранник не понял твоего сердца; мой любимый супруг умер, и меня не понимают мои друзья!

— Королева, вы несправедливы к себе, ко мне и всем, кто искренне предан вам, — возразила Мария Сэйтон.

И в эту минуту в комнату вошла Филли. Все уже знали, что Филли — девушка, и Мария Сэйтон взяла несчастную к себе в услужение. Лицо Филли было расстроено, и она жестами стала объяснять, что королеве грозит опасность.

— Откуда опасность? — спросила изумленная Мария Сэйтон. — Неужели протестанты грозят снова воспрепятствовать нашему богослужению?

Филли покачала головой и указала на сердце.

— Кастеляр? — воскликнула Мария Стюарт. — Чего хочет этот несчастный?

Филли поползла вдоль стены, показывая, как украдкой можно пробраться в дом.

— Он хочет похитить меня? — спросила королева.

Филли покачала головой, и в этот момент залаяла собачка, любимица королевы, и стала царапаться в двери спальни.

Мария Сэйтон отворила дверь, собачка бросилась к постели королевы; когда полог подняли, оказалось, что там, спрятавшись, лежал Кастеляр.

— Боскозель! — воскликнула королева, бледнея от негодования. — Безумец, вы ищете моей гибели?

— Я не хочу твоей гибели, но ты должна стать моей перед Богом и людьми. Скажи, что ты не любишь меня, — и твое сердце возмутится против этой лжи; прикажи убить меня — и ты будешь оплакивать меня!

— Назад! — крикнула Мария Стюарт, когда он протянул к ней руки. — О, Боже, чем заслужила я такой позор, такой стыд?

— Ты плачешь, Мария? Неужели ты стыдишься своей любви?

— Молчите! Если я когда-нибудь дала вам повод на такую безумную мысль, то я жестоко наказана за это. Любить вас? Вам известно, что мое сердце всецело принадлежит моему бывшему мужу, который покоится в могиле. Ваша любовь — позор, ваша дружба — предательство. Вон отсюда! Я презираю, я ненавижу вас!…

Боскозель побледнел, прочитав на лице королевы свой приговор.

— И меня ты гонишь так же, как Аррана! — мрачно пробормотал он. — Ты — кокетка, ты торжествуешь и глумишься, погубив человека, доверившегося твоей лживой улыбке! Ты лжешь! Ты не любишь покойного, как не любишь никого. У тебя нет сердца, ты — змея, которая соблазняет, а потом жалит! Но я не позволю издеваться над собой, ты будешь моей, чего бы это ни стоило мне, даже если бы мне пришлось продать душу дьяволу!

Мария Сэйтон оттолкнула его и пригрозила позвать слуг. Королева упала в обморок, ее сердце заныло от брошенного ей в лицо безобразного оскорбления.

Кастеляр стремительно выбежал.

— Злосчастный! — пробормотала королева, очнувшись в руках Филли и видя, как Мария Сэйтон закрывала двери на задвижку. — И это — мои друзья!… Они отдают мою честь на поругание кальвинистам! О, Джон Нокс имеет право кричать: «Она — Иезавель; побейте ее камнями!» Но Боскозель заплатит мне за это своею жизнью, он должен умереть или перед лордами и парламентом доказать, что я хотя бы единым словом дала ему повод к такой дерзости.

— Успокойтесь! — прошептала Мария Сэйтон, вся дрожа. — Он — безумец и теперь уже сожалеет о том, что сделал в пылу возбуждения. Говорите тише, чтобы придворные дамы не услышали вас.

— А, значит, моя честь должна зависеть от деликатного молчания моих слуг? — сказала королева, горько улыбаясь. — Я принуждена бояться каждого звука, который мог бы выдать мой неслыханный позор?!

— Ваше величество, в передней нет никого, кроме леди Мортон, она же будет молчать так же, как и я, ведь ваша честь нам дороже жизни. Филли нема и предана нам. Пошлите маркиза в изгнание, покарайте его своим презрением, но не требуйте скандального процесса.

— И это советуешь мне ты, Мария Сэйтон?! Я должна примириться с тем, чего не снесет ни одна женщина; тайну моего позора я должна разделить с этим презренным человеком как его соучастница? Мария, он молился вместе со мной у гроба моего супруга, он был свидетелем моего горя, и он же считает меня развратной женщиной!…

— Ваше величество! Ради вашей прежней дружбы к нему вы не должны возбуждать процесс. Вы были слишком снисходительны к нему, чтобы теперь судить его как совершенно постороннего вам человека. Будь это не Кастеляр, а кто-нибудь другой, я позвонила бы и позвала бы ваших телохранителей. Но я знаю, что вы не в состоянии предать его смертной казни. Поэтому лучше, чтобы он бежал, наказанный вашим презрением.

— Мария, ты говоришь, что я не могла бы казнить его? О, я почувствую в этом деле наслаждение! Его кровь смоет последние воспоминания моей юности… Впрочем, нет, нет, пусть он бежит, я отомщу ему другим способом. Пусть он увидит, как я изберу себе супруга, как я смеюсь над ним, как презираю его. Завтра я поговорю с английским послом. Мне дали понять, что необходимо иметь покровителя. Боскозель — единственный человек, способствовавший тому, что я свято хранила память об умершем, — доказал мне, как уважают неутешную вдову. Я изберу себе человека, который разделит со мною королевскую власть, но им не будет ни один из тех, кто был некогда дорог моему сердцу и кто пренебрег моими душевными страданиями.

Королева ходила взад и вперед по комнате в крайне возбужденном состоянии.

Внизу, в одной из гостиных комнат, сидел граф Мюррей. В то время как Мария Сэйтон старалась успокоить королеву, к нему вошел стрелок.

— Опять ты здесь? Черт возьми, отчего ты не на своем посту? — спросил Мюррей недовольным тоном.

— Милорд, маркиз возвратился в свою комнату! Я притворился спящим, как вы приказали. Маркиз явился, тихо отворил решетчатую дверцу и поспешил по лестнице к потайному ходу, ведущему в спальные покои королевы. Я последовал за ним и держал стрелков наготове, чтобы по первому зову на помощь броситься туда и вонзить французу кинжал в грудь. Но собачка королевы выдала француза.

— Что сделала королева? Она не позвала на помощь?

— Нет, милорд. Ее величество прогнала маркиза; я слышал громкий, резкий разговор, после которого распахнулась боковая дверь на галерее, и маркиз стремительно вышел; леди Сэйтон заперла за ним двери.

— Хорошо! Можешь идти! — сказал Мюррей. — Что она предпримет? — пробормотал он, беспокойно шагая по комнате. — Неужели этот человек все еще опасен. Вот благоприятный момент избавиться от него, и ты не воспользуешься им, Мария? Твой зов о помощи спас бы твою честь. Что же ты думаешь делать? Предать его суду или, быть может, с позором изгнать его? Но, быть может, завтра ты уже раскаешься в своем решении, как сегодня побоялась пролить его кровь. Или, быть может, ты хочешь наказать его презрением! Это была бы чисто женская месть, а только кто поручится тогда за твое сердце? Нужно покончить с этим. Если ты не можешь справиться с ним, то я помогу тебе. Арестовать его? Нет, бесполезно, властным словом Марии он был бы освобожден, и тогда окончательно погибло бы ее доброе имя. Умертвить его? Но тогда она будет оплакивать его. Нет, он сам должен погубить себя.

На другое утро, когда королева появилась среди своих придворных, Мюррей был более чем когда-либо вежлив и предупредителен с Кастеляром и внимательно следил за выражением лица королевы, когда она вошла в зал и взглянула на Боскозеля.

Мария была бледна. В тот момент, когда она увидала Боскозеля рядом с Стюартом, на ее устах появилась злобная улыбка. Она подошла к графу Мюррею и на его глубокий поклон ответила горделивой усмешкой, а Боскозеля не удостоила ни единым взглядом.

— Любезный лорд Джэмс, — сказала она, — я склонна выслушать предложения английского посла и стремлюсь примириться с моей сестрой Елизаветой. Я чувствую необходимость жить в дружбе с королевой Англии, и если она не требует ничего более, кроме того, чтобы я только пожертвовала своей связью с Францией, то я охотно уступлю ей. Франция слишком часто обманывала Шотландию, чтобы я считалась с ней ради моих чувств к одному человеку, который покоится во французской земле. Пришлите ко мне в кабинет лорда Рандольфа!

Затем она милостиво отпустила Джэмса Стюарта, прошла мимо Боскозеля, как мимо безжизненного изваяния, на которое он действительно походил в своей смертельной бледности, а затем милостиво поклонилась каждому из присутствовавших. Всеми было замечено, что Кастеляра, которому королева всегда оказывала предпочтение, на этот раз она не удостоила ни единым взглядом и что, по окончании аудиенции, маркиз поплелся, как человек, потерявший рассудок.