Волшебный свет любви - Наталья Батракова

– Вы о чем? – непонимающе уставилась на нее Проскурина. – Человек столько жизней спас, начиная с войны, столько трудов по хирургии написал…

– Не о чем тебе сожалеть, Катенька. Поверь и забудь! – стояла на своем Мария Ивановна. – И статью ты тогда правильную написала. Эмоциональную, но правдивую. Уж сколько на этого профессора жаловались, сколько писали во все инстанции. Не зря я к тебе тогда людей направила. Многие после спасибо сказали.

– То есть? – подняла на нее удивленный взгляд Катя. – Постойте… Вы знали ту женщину? Вы знакомы с Людмилой Степановной Балай?

– Знакомы… Правда, много лет не виделись. С тех пор, как Виктор родительскую квартиру продал. Они жили на одной лестничной площадке – Балай и семья моей Любы.

– Так вот в чем дело! – стало доходить до нее.

– Людмила давно на профессора жаловалась: несносный был, спесивый. Старый пень, пыль давно сыпалась, из ума выжил, но за место держался.

– Откуда вы все это взяли? – не выдержала Катя. – Профессор Ладышев больных оперировал до последнего дня жизни. Даже до последнего часа! Провел показательную операцию, зашел в кабинет, прочитал газету со статьей – и умер… Да по его методикам до сих пор студентов учат!

– Ну, не знаю, – стала чуть менее категоричной Мария Ивановна. – Только я слышала о нем совсем другое. К женщинам приставал, проходу не давал. Особенно к молодым. Той же Людмиле диссертацию зарубил за то, что в постель с ним не легла. Женился на молоденькой, а все ему было мало. Тьфу! – поморщилась она.

– К Балай приставал? – насмешливо уточнила Проскурина. – И вы ей поверили? Сергей Николаевич любил только свою жену, которая действительно его моложе! Да у них была такая любовь, о какой можно мечтать! Да уж… Как, должно быть, эта Балай ненавидела профессора Ладышева, если несла такую чушь… Мария Ивановна, а вам не приходило в голову, что мы оказались пешками в чужой игре? Что кто-то, спекулируя на ваших чувствах, решил свести счеты и заказал статью, которая убила уважаемого человека?

– А мне его не за что уважать. Если он такое светило, почему сына не научил отличить аборт от аппендицита? Ведь это из-за него у меня родных почти не осталось.

– Мария Ивановна, давайте разберемся! Вы ведь сами признали, что, не воспитывайся ваша племянница в такой строгости, не утаи правду – все сложилось бы иначе!

– Вот потому и говорю, что он виноват! Она была напуганным ребенком, а он – врач! Обязан во всем разобраться.

– Хорошо, с этим еще можно согласиться, – немного подумав, признала Катя. – Но при чем здесь профессор Ладышев? Только при том, что он – отец? Или потому что кому-то перешел дорогу? И потом, насколько я смыслю в медицине, последствия криминального аборта должен был обнаружить гинеколог, а совсем не хирург. Разве не так? Но гинеколог, скорее всего, даже не удосужился провести осмотр – поверил на слово, что ваша племянница – девственница. Что в таком случае оставалось хирургу? Не доверять коллеге и самому проверять?

– Не знаю, это их дела, на то они и доктора, – не найдя контраргументов, нервно отреагировала Мария Ивановна. Судя по всему, ее уверенность в виновности семейства Ладышевых сильно поколебалась. – Все равно я никогда их не прощу.

– Ваше право. Знаю только, что младший Ладышев сам себе этого до сих пор простить не может. А вот что касается нас с вами… Хотя при чем здесь вы? Ваши чувства легко объяснить, – задумалась она. – Моя вина… Профессор Ладышев сделал себе имя, не сидя в кабинете, а стоя у операционного стола. Да, это правда: в профессии он был человеком жестким и бескомпромиссным. Честным – от слова «честь». Врагов у таких людей всегда хватает. Но убила его я. И нет мне за это прощения…

– Катя, ты в своем уме?.. – растерялась Мария Ивановна. – Как ты могла его убить? Чем?

– Словом. Ложью. Амбициями начинающей журналистки. Тем, что априори была на вашей стороне и сочувствовала только вам. Я и сейчас вам сочувствую… потому что вы не хотите знать, слышать, отказываетесь простить. Зачем ворошить старую историю, если ничего нельзя исправить?

– Но ведь это действительно так. Какая теперь разница, кто там был прав, кто виноват? Олечки нет, Любочки тоже.

– Профессора Ладышева тоже нет в живых. Но остались его жена и сын, которым больно до сих пор. Потому что никто не извинился, никто не дал опровержения, – заметила Катя. – И все-таки в этой истории остались еще белые пятна… Почему во врачебной ошибке обвинили только хирурга? – принялась она рассуждать вслух. – Почему даже после того, как постфактум поставили точный диагноз, никто не вспомнил о гинекологе? Эта тайна, возможно, одна из главных… У кого узнать?.. Андрей! – осенило ее.

Сорвавшись с места, она выскочила из кабинета.

– Катя! Постой! – прокричала ей вслед Мария Ивановна и выглянула за дверь.

Но в огромной комнате, разделенной стеклянными перегородками, Проскуриной уже и след простыл. Схватив телефон и сумку, она набросила на плечи шубу и, на ходу набирая номер, не дожидаясь лифта, побежала вниз по ступеням.

– Андрей, наконец-то! – вырвалось у нее. Дозвониться удалось не сразу, трубку долго не снимали. – Это Катя Проскурина… Извини, если разбудила, но у меня экстренное дело… Нет, с Ниной Георгиевной все в порядке, не волнуйся…. Мне надо срочно проконсультироваться по медицинской теме… Нет, на сей раз никто не перепил, – улыбнулась она и замялась: – Хорошо. Скажем, так: вам привозят больную с подозрением на аппендицит. Какой порядок действий? Ну, кто из докторов обязан ее осмотреть?.. Это точно? То есть, для женщин осмотр гинеколога обязателен? Я не темню, но мне нужно с тобой поговорить… Нет, встречу нельзя отложить, после отоспишься. Пожалуйста, говори адрес… Хорошо, я запомню… Буду через десять минут, – взглянула она на часы.

Заяц жил неподалеку, в самом начале Партизанского проспекта. Вот только лифт в доме не работал, так что на седьмой этаж Кате пришлось подниматься пешком. Далось ей это непросто: и дышалось тяжело, и ноги плохо слушались, и голова почему-то кружилась.

– Привет! Глоток воды дашь? – переступив порог, выдохнула она.

Судя по заспанному виду и наброшенному в спешке халату, то недолгое время, что она была в пути, хозяин провел в постели.

– Сушняк? – понимающе хмыкнул он и зашаркал стоптанными шлепанцами на кухню.

– Не тот, о котором ты подумал, – отмела она подозрения, жадно прильнув к чашке. – День тяжелый.

– Знаю. Вадим звонил, справлялся о твоем отце: он в реанимации, но там все под контролем. Я с ребятами разговаривал, вроде кризис миновал. Но придется полежать.