Альянс Нерушимый - Александр Борисович Михайловский

из толстой черной кожи, серебристый свитер, серые брюки и такая же серая фетровая шляпа. И императорские цвета на месте и особого внимания такой наряд не привлекает. Мечи, конечно же, остались при нас, только вот в силу наложенных на них заклятий неприметности, людские взгляды должны соскальзывать с наших главных атрибутов как вода с гусиного жира.

Через просмотровое окно мы наблюдали, как Лев Гумилев вышел из дверей института и, ежась от холодного ветра, по десятой линии и Среднему Проспекту пошел в сторону станции метро. Открыть портал и шагнуть на ту сторону, смешавшись с толпой, было делом одной секунды. У нас и мысли не было обманывать местное советское государство, поэтому в карманах у нас с Коброй вполне настоящие пятаки, полученные вполне легальным путем. Василеостровская это станция глубокого заложения, поэтому эскалатор спускается вниз круто как пикирующий истребитель. Лев Гумилев на соседней нитке и мы его видим. И вот, наконец, мы на самой станции. Она не идет ни в какое сравнение со старыми станциями московского метрополитена, где я однажды бывал в прошлой жизни, а потому не впечатляет. Как и все, что было построено в экономные «застойные» времена оформлена «Василеостровская» бедно, почти по-сиротски и больше напоминает подземные склады длительного хранения, чем станцию метро в Великом Граде Петра и колыбели трех революций.

Предыдущий поезд в сторону центра только что ушел, поэтому народ бурным потоком растекается по перрону и замирает в ожидании. Как это бывает на предпоследних станциях, желающих ехать в обратном направлении в разы меньше, чем стремящихся к центру. Наша цель совсем близко, так что можно достать, просто протянув руку. Пора.

— Добрый вечер, Лев Николаевич, — произношу я, приподняв шляпу, и именно этот жест, такой неуместный в толпе ленинградских обывателей, привлекает внимание собеседника.

— Добрый вечер, молодой человек, — озадаченно отвечает он. — Не могу вспомнить при каких обстоятельствах, но однажды я вас уже видел…

— В телевизоре вы меня видели, иначе никак, — сказал я, — во время официально приема советской делегации верховным главнокомандующим Четвертого Галактического Союза, сиречь Империи. Ну и потом, когда я прилюдно перед телекамерами возил мордой по столу американского госсекретаря Джорджа Шульца, который решил, что сможет обмануть и заманить в западню присланного по его душу Божьего Бича.

— Да, — согласился Лев Гумилев, — определенное портретное сходство есть. Но скажите на милость, что делает император Галактики в ленинградском метро?

— Мне нужно поговорить с вами, — пожав плечами, ответил я. — Никакой другой цели пребывания в этом городе у меня сейчас нет.

— Логично, так что и не поспоришь, — хмыкнул мой собеседник. — А теперь позвольте узнать, чем именно моя скромная фигура привлекла к себе ваше драгоценное внимание?

К этому моменту я был уже убежден, что разговариваю с одним из гениев, которых так опасаются социоинженеры диких эйджел. Не человек, а живое сокровище.

— У меня есть для вас интересная работа по специальности, — сухо ответил я, — но разговаривать на эту тему здесь, в метро, я считаю неуместным.

— Но все же позвольте узнать — в чем дело? — спросил Лев Гумилев и добавил: — Кстати наш поезд…

— Поезд это интересно, — ответил я. — Приготовиться, одна нога здесь, а другая там. Раз-два.

В тот момент, когда масса народа двинулась к раскрывшимся дверям вагонов, я подхватил ученого человека под локоток, Кобра взяла его с другой стороны, и вместе с ним через портал мы шагнули прямо на станцию Владимирская, где похожий поток людей выходил на перрон из только что прибывшего поезда метро. В общей сутолоке часа пик никто ничего не заметил, да и не мог заметить.

— Все, приехали, Лев Николаевич, — объявил я, — вы уже почти дома.

— Да, в самом деле, — ответил мой собеседник, оглядываясь по сторонам. — Но что это было?

— Для того, чтобы зря не трястись четверть часа в поезде, мы с вами прошли через портал, одна нога здесь, другая уже там, — пояснил я. — Помимо всего прочего это было нужно для того, чтобы вы убедились, что разговариваете не с ловким аферистом, который пытается морочить вам голову.

— Да уж, — хмыкнул Лев Гумилев, бросив быстрый взгляд на Кобру, — на аферистов вы оба совсем не похожи, скорее на пару холодных профессиональных убийц…

— Так уж получилось, — сказал я, — что мы с Коброй происходим две тысячи шестнадцатого года, где мы вместе служили в силах специального назначения главного разведывательного управления генерального штаба. Поэтому убивать врагов своей страны это часть нашей работы. Впрочем, к вам это не относится никаким боком.

— А вот некоторые считали иначе… — насупился Гумилев.

— К нашему делу эти некоторые не имеют ни малейшего отношения, — отрезал я. — Кого из них встречу, выверну наизнанку, будто старый носок. Я такое умею. И еще я самым непосредственным образом вижу, что вы не враг своей стране и никогда им не были и на этом обсуждение данной темы требуется закончить раз и навсегда.

И тут Кобра решила вставить в нашу беседу свои «пять копеек» и сказала:

— Батя уже дал втык обоим товарищам Лениным за то, что те формировали свою партию не только из настоящих бойцов, но и из всяких проходимцев, коллективных Зиновьевых, Свердловых и Троцких, что потом икнулось тяжкими последствиями. Также он поставил на вид товарищу Марксу, за то, что тот делал глобальные выводы из весьма ограниченного набора данных, полученного при исследовании европейского капитализма середины девятнадцатого века, и некритически воспринял писания предшественников, разных социалистов-утопистов. Вот кого требовалось прямо при рождении топить в большой грязной луже.

— «Батя», это мой боевой позывной в группе, — пояснил я.

От всей этой информации, вываленной на его несчастную голову, Лев Гумилев мог бы споткнуться, если бы мы в тот момент не стояли уже на эскалаторе, выносящем нас с пятидесятиметровой глубины наверх, к свету дня.

— Э-э-э, — растерянно произнес он, — как вы могли дать втык товарищам Лениным, да еще Карлу Марксу, ведь они давно уже умерли?

— Ваш мир далеко не первый на моем пути, — ответил я. — В конце шестого века я спас от истребления и разорения славянский племенной союз Антов-артан, под корень уничтожив кровожадную аварскую орду. Там, на триста лет раньше Рюрика, я собрал под свою руку людей, стремящихся к