Суворов - Олег Николаевич Михайлов

заминку. Сераковский построил колонны в каре и начал отступление. В этот момент на обоих польских флангах появилась русская конница. Поляки отошли к густому лесу, спасшему их от преследования.

Как только исход сражения стал очевидным, Суворов послал приказание в Кобрин обозным и ротным повозкам двигаться к Крупчицам, благодаря чему уставшие после трудной битвы солдаты сразу же получили пищу. Сам генерал-аншеф, проведший без сна несколько ночей, еле держался на ногах. Он подъехал к стоявшему на бугорке дереву, слез с лошади и, перекрестившись, сказал:

—      Слава в вышних Богу!

Прохор подал ему порцию водки, которую Суворов закусил сухарем, между тем казак Иван уже расстелил прямо на бугре плащ, положил в головах походные сумы — саквы, и полководец мгновенно уснул. Генерал- поручик Павел Потемкин, который распоряжался сбором войск, раненых и пленных, увидав спящего Суворова, приказал собрать все взятые у неприятеля знамена и штандарты. Тихо подошедши с командой, поставил знамена к дереву шатром, который прикрыл Суворова от безжалостно палящих лучей солнца. Проснувшись, Суворов поблагодарил собравшихся начальников, приказал передать благодарность за службу всем офицерам и солдатам и препроводить в Кобрин пленных, пушки и обоз.

Незадолго перед вечерней зарей сошлись в солдатскую палатку Суворова генералы и полевые начальники. Павел Потемкин предложил остановиться, перепечь муку в хлебы и пересушить в сухари, так как в войсках осталось не более как на четыре дня сухарей. Взглянувши на Потемкина, Суворов отрывисто проговорил:

—      А у поляков нет хлеба? Помилуй Бог! Без хлеба да без Бога — ни до порога!

И впрямь не до печения хлеба было теперь, когда корпусу Сераковского был нанесен сильный, но не сокрушивший его удар. Генерал- аншеф, поужинав, поспал часа с два, потом до свету не сомкнул глаз. Он выходил часто из палатки, смотрел на лагерь и тихо разговаривал с караульными.

Чуть стало рассветать, Суворов раздетый выбежал из палатки, и камердинер Прохор облил его с головы до ног холодной водой из двух котлов. Одеваясь, генерал-аншеф приказал бить повестку к заре, а через несколько минут совершенно одетый стоял уже перед строем караула. Было отдано короткое приказание: «Патронов не мочить». Старые солдаты поняли и объяснили новичкам, что предстоит переправа через реку вброд и надо подвязывать патронные сумы повыше. День клонился к вечеру, когда у егерей заиграли валторны, а у конных трубы: Суворов порешил дать своим войскам отдых — теперь он не боялся потерять Сераковского, который готовился защищать такой важный пункт, как Брест-Литовск.

На походе к Брест-Литовску сторонней лесной тропинкой Суворов нагнал азовцев и, поздоровавшись с полком, поехал к роте Харламова.

—      А что, Федор, где Миша Огонь-Огнев? Где Воронов? Где Голубцов?

Харламов крикнул их.

—      Здравия желаем, ваше сиятельство, отец наш, Александр Васильевич! — сказали гренадеры, выступивши вперед.

—      Здорово, братцы! — воскликнул генерал-аншеф. — Вы Богатыри! Вчера я видел, как вы сражались. Помилуй Бог, знатно, храбро! Один на десятерых! Ты, Михайло, будь Огонь-Огнев, ты, Голубцов, — Орел, а ты, Воронов, — Сокол. Все вы, вся ваша рота, весь полк, все — чудо-Богатыри! Все молодцы!

Проговоривши это, он поскакал шибким галопом вперед. Суворов останавливался и беседовал с солдатами во всех полках, кроме одного, где замечено им было несоблюдение военной дисциплины.

В ночь на 8 сентября русский корпус остановился у деревни Трещин, в шести верстах от Бреста. Было решено обойти позиции поляков и двигаться полями через реки Мухавец и Буг.

Войска поднялись с привала в час пополуночи, перешли при лунном свете Мухавец и достигли Буга. С церквей Бреста и местечка Тересполь послышался набат: русских заметили. Солдаты вошли в реку. При каждой колонне было несколько кавалеристов — они помогали малорослым пехотинцам, державшимся за сеновязки-веревки. Суворов решил, что по центру будет атаковать пехота Буксгевдена, а с флангов — конница Шевича и Исленьева.

Сераковский ожидал русских со стороны Тересполя, расположив свои войска в две линии с резервом. Против восьми-девяти тысяч русских он имел не менее тринадцати тысяч, из которых, правда, треть составляли косиньеры. Когда стал ясен маневр Суворова, поляки быстро и четко переменили фронт под прямым углом и заняли позицию, имея слева Тересполь, а правым своим крылом упираясь в лес.

Однако сам Сераковский был недоволен новой позицией и при приближении русской конницы начал отступать к деревне Коршин, поставив в интервалы артиллерию и поместив кавалерию по бокам колонн. Суворов тотчас приказал Исленьеву атаковать поляков, а пехоте спешить на поддержку коннице. Повстанцы к тому времени уже расположились двумя колоннами за деревней Коршин на высоте, установили на плотине три четырехпушечные батареи, а третья колонна и кавалерия попытались наступать на левый фланг русских.

Намерения Сераковского упредил Исленьев, пустившийся с конницей на эту, третью колонну. Песчаная, неровная, изборожденная рытвинами местность мешала атаке, польские батареи били метко, и кавалеристы Исленьева дважды откатывались назад. Но затем казаки Исаева с фланга атаковали польскую конницу, а русские эскадроны врубились в колонну.

Подходила русская пехота — впереди четыре егерских батальона, а за ними, уступом, остальные полки. Сераковский приказал двум другим колоннам отходить, надеясь, как при Крупчицах, найти спасение в лесу. Тут подоспели кавалеристы Шевича: одна колонна почти вся полегла рядами. Той же участи подверглась и другая колонна, остатки которой все же успели добраться до лесу. Уже потрепанная третья колонна спасалась среди болот, по берегу Буга и речки Красны.

Артиллерия открыла огонь по деревне Добрин, где скопились беглецы; сабли конницы и штыки пехоты довершили дело. Небольшой кавалерийский отряд поляков завяз и утонул в болоте. Русская конница преследовала спасшихся в бою пятнадцать верст.

Лучшие солдаты каждой роты начали собирать убитых и раненых товарищей, были выделены также команды во главе с офицерами, которые искали среди убитых еще дышащих поляков. Найденных на руках сносили к месту сбора раненых, поили водой, обмывали запекшуюся кровь, давали из своих ранцев сухари и мясо, перевязывали им раны своими платками. Иные даже для этого разрывали свое чистое белье, зная, что поступок их будет приятен «отцу Александру Васильевичу». Отправившись с кавалерией преследовать остатки разбитого корпуса Сераковского, Суворов прислал приказание: «Помогать раненым полякам».

Дальнейшее продвижение Суворова приостановилось. Корпус его из- за убитых, раненых, заболевших, посланных в конвой с пленными и оставленных в разных местах для соблюдения порядка и тишины уменьшился в числе до половины.

Для лагеря очистили место, поставили палатки, вырыли землянки и сделали военный городок. «Под шатрами в поле лагерем стоять» пришлось до начала октября. Начались ежедневные, исключая праздники, воскресные дни и субботы, ученья.

При ученье он говорил: «Полк