1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II - Виктор Кельнер

Относительно настроения, господствующего среди нашей партии после катастрофы 1 марта, мне известно следующее. Вопрос о продолжении террористической деятельности не решается определенно, а ставится в связь с последующими событиями. Если правительство откажется решительно от своей прежней политики, отречется от своей законодательной власти в пользу Учредительного собрания, образованного из народных представителей, выбранных путем всеобщей подачи голосов, при условии полнейшей свободы слова, печати, сходок и избирательной агитации, то перед такою властью партия «Народной воли» сложит оружие террористической борьбы и изберет тогда исключительно мирные средства для проведения своих идей. В таком именно смысле проектировано напечатать обращение к императору Александру III, в этом же обращении должна быть высказана та мысль, что первым шагом нового направления государственной политики должна быть всеобщая амнистия так называемых государственных преступников; только такой мерой правительство могло бы, в глазах партии, доказать свое искреннее желание свернуть на совершенно иную дорогу государственной политики. Если же будут по-прежнему происходить казни, если будет продолжаться прежняя политика преследования свободного слова, если не будет дарована широкая амнистия революционным деятелям, то продолжение террористической деятельности со стороны партии представляется совершенно неизбежным. К этому партия располагает всеми средствами: у ней, во-первых, найдутся всегда решительные люди, готовые жертвовать своею жизнью для террористического предприятия, а во-вторых, среди нее есть люди, умеющие доставить к этому все технические средства. Итак, вопрос о том, быть или не быть террору, всецело зависит от будущей политики правительства.

[21 марта]. Прочитывая свое первое показание, я нашел в нем некоторую неточность относительно доли своего участия в технических подготовлениях. Те два помощника, которые вместе со мной занимались техническими приготовлениями, принимали также участие в обсуждении идеи и практического приспособления метательных снарядов и мины; таким образом, все технические приспособления являются результатом коллективной мысли и работы трех лиц, а не одного только меня. Точно так же считаю нужным заявить, что идея устройства употребленных в действие метательных снарядов, именно ударное приспособление, основанное на разбивании стеклянной трубочки грузом, принадлежит не мне; я только больше других употребил времени на осуществление этой идеи снаряда. Из этого само собой разумеется, что оставшиеся после меня на свободе техники могут, если бы это понадобилось, выполнить технические работы с таким же успехом и без моего участия. На вопрос, предложенный мне на дознании, — какое количество времени нужно на изготовление метательного снаряда двумя лицами, я могу ответить следующее. Раз выработана форма и все детали снаряда, то приготовление его становится очень легким, как это видно из самой простоты устройства снаряда. Стоит только заказать металлическую коробку, купить медных и стеклянных трубок, отлить свинцовые грузы — и вот готовы все части механического приспособления; для того чтобы приспособить все эти части к снаряду, совершенно достаточно одного дня. На приготовление других частей снаряда — стопина, капсюля с гремучей ртутью и гремучего студня — тоже потребуется не много времени.

Еще будучи студентом Медико-хирургической академии, я составил себе социалистические убеждения на основании чтения нецензурных и некоторых цензурных сочинений; это было в то время, когда в Петербург начали проникать из-за границы социально-революционные издания журнала «Вперед»,[59] статьи Бакунина и др. Впрочем, эти издания имели лишь значение только для выработки моих убеждений в социалистическом отношении; они возбудили у меня ряд вопросов, для разрешения которых я должен был обратиться к легальным сочинениям. Легальные сочинения дали мне факты, которые подтвердили те выводы относительно русской действительности, которые я встретил в социалистической литературе. Что же касается до моей деятельности согласно с моими убеждениями, то в это время я не выработал еще себе определенного плана. Я колебался между решением бросить академию и уйти в народ для социалистической пропаганды и желанием остаться в академии и служить делу партии впоследствии — в качестве доктора. Но мои колебания кончились арестом по обвинению меня в том, что я передал недозволенную книжку одному крестьянину в местечке Торнищах Киевской губ. Тюремное заключение, более или менее продолжительное, оказывает всегда на неустановившихся людей одно из двух влияний: одних лиц — неустойчивые и слабые натуры — оно запугивает и заставляет отречься от всякой деятельности в будущем; других же, наоборот, закаляет, заставляет стать в серьезные отношения к делу, которое представляется теперь в их глазах главною задачею жизни. Я принадлежал к числу вторых. Еще в последние месяцы моего заключения среди социально-революционной партии начало все больше и больше развиваться то настроение, которое впоследствии созрело в целую систему практической деятельности. Сначала я, как и другие революционеры, смотрел на террористические факты как на действия самозащиты партии против жестокостей правительства, как на выражения мести за преследования социалистов. Позднее террористическая деятельность в глазах партии, и в том числе и меня, стала представляться не только как средство для наказания начальствующих лиц за их преследования социалистов, но и как орудие борьбы для достижения политического и экономического освобождения народа. Такой взгляд на террористическую деятельность можно считать окончательно установившимся летом 1879 года. До этого времени я хотя и находился на свободе с июля 1878 года, но почти никакого активного участия в деятельности партии не принимал; жил же по нелегальному документу, потому что не желал быть высланным административным порядком, подобно другим лицам, привлекавшимся к политическим делам. Мое неучастие в деятельности за это время происходило, впрочем, не вследствие моего нежелания этого, а вследствие того, что, по выходе из тюрьмы, я, не имея раньше никаких связей с наиболее деятельными членами партии и не зарекомендовав себя ничем перед ними с революционной стороны, не мог попасть ни в какую революционную организацию. Только в конце весны 1879 года, когда борьба между правительством и партией обострилась до крайней степени, я, сознавая, что в такое время обязанностью каждого, разделяющего известные убеждения, является активное содействие партии, предложил через Квятковского свои услуги революционной организации. Мое предложение было принято. Еще раньше этого времени я, предвидя, что партии в ее террористической борьбе придется прибегнуть к таким веществам, как динамит, решил изучить приготовление и употребление этих веществ. С этой целью я предварительно занимался практически химией, а затем перечитал по литературе взрывчатых веществ все, что мог достать; после этого я у себя в комнате добыл небольшое количество нитроглицерина и, таким образом, практически доказал возможность приготовлять нитроглицерин и динамит собственными средствами. О том, как я употребил в дело приобретенные мной технические знания, мной было сказано раньше. На Липецком съезде я не был и узнал о нем лишь из процесса о 16 лицах, обвинявшихся в государственных преступлениях.