Наталья Гончарова - Вадим Старк

А. И. Тургенев, которого навестил Пушкин вскоре по приезде в Петербург, 23 октября, писал на другой день Вяземскому: «Здесь Пушкин и его три красавицы; я с ними сдружился еще в Москве».

Пушкин, занятый навалившимися на него делами, только 28 ноября после долгого перерыва вновь обратился к своему дневнику, сделав обзор произошедшего: «Я ничего не записывал в течение трех месяцев. Я был в отсутствии — выехал из П<етер>б<урга> за 5 дней до открытия Александровской колонны, чтоб не присутствовать при церемонии вместе с камер-юнкерами, — моими товарищами. — был в Москве несколько часов… Отправился потом в Калугу на перекладных, без человека… В Тарутине пьяные ямщики чуть меня не убили. Но я поставил на своем. Какие мы разбойники? говорили они мне. — Нам дана вольность, и поставлен столп нам в честь. Гр. Румянцева вообще не хвалят за его памятник — и уверяют, что церковь была бы приличнее. Я довольно с этим согласен. Церковь, а при ней школа, полезнее колонны с орлом и с длинной надписью, которую безграмотный мужик наш долго еще не разберет. — В Зав.<оде> прожил я две недели, потом привез Н.<аталью> Н.<иколаевну> в Москву, а сам съездил в нижегородскую деревню, где управители меня морочили, — а я перед ними шарлатанил, и, кажется, неудачно — воротился к 15 окт.<ября> в П.<етер>б<ург>, где и проживаю. Пугачев мой отпечатан. Я ждал всё возвращения царя из Пруссии. Вечор он приехал. В.<еликий> кн.<язь> Мих.<аил> Павл.<ович> привез эту новость на бал Бутурлина. — Бал был прекрасен. Воротились в 3 ч.».

На этом балу сестры Гончаровы были представлены Михаилу Павловичу, который обещал Наталье Николаевне перевести со временем ее брата Сергея в гвардию.

Устремления сестер совершенно понятны: им хотелось выйти замуж. Еще в письмах Пушкину из Полотняного Завода Наталья Николаевна рисовала свои прожекты относительно их устройства. 28 ноября Александра Николаевна, узнав из письма брата Дмитрия о расквартировании в Полотняном Заводе полка, открыто выразила сожаление: «Ты пишешь, что в Заводе стоит полк; вот не везет нам: всегда он там бывал до нашего приезда в прекрасную столицу; три года мы там провели впустую, и вот теперь они опять вернулись, эти молодые красавцы, жалко. Но нет худа без добра, говорит пословица. Прелестные обитательницы замка могли бы остаться и Петербурга бы не видали».

Невольно приходит на ум ситуация, описанная в пятой главе «Евгения Онегина»:

И вот из ближнего посадаСозревших барышень кумир,Уездных матушек отрада,Приехал ротный командир;Вошел… Ах, новость, да какая!Музыка будет полковая!Полковник сам ее послал.Какая радость: будет бал.

Но барышни Гончаровы живут теперь ожиданием петербургских балов и столичных женихов, не оставляя забот и об устройстве брака брата Дмитрия. Наталья Николаевна, принимающая в этом живейшее участие, пишет брату 12 ноября: «Ты меня спрашиваешь, дорогой Дмитрий, как идут твои дела. Я не знаю, право, что тебе сказать; мы ограничились с графиней Пален двумя визитами и с тех пор встречаемся только в свете, но большой близости между нами еще не установилось. Мы не в деревне, чтобы это так легко делалось; тесная дружба редко возникает в большом городе, где каждый вращается в своем кругу общества, а главное, имеет слишком много развлечений и глупых светских обязанностей, чтобы хватало времени на требовательность дружбы».

Пушкин был также вовлечен в эти заботы, о чем Наталья Николаевна и сообщает Дмитрию: «Мой муж и тетушка пришли к выводу, что ты добьешься удачи в этом деле благодаря своей настойчивости, а твое, извини меня, упрямство в этом случае не недостаток, можно, пожалуй, считать его достоинством. Здесь ведь речь идет не о прогулке верхом, когда эта отрицательная черта твоего характера выводила нас всех трех из себя».

В письме от 21 декабря Екатерина Николаевна предостерегает брата: «А теперь я должна тебя предупредить, что одна из прекрасных сестер Катрин Долгорукой хочет женить их красавца брата Григория Долгорукого на твоей графине Надине, но что молодой человек пока об этом и не думает. Так что прими предосторожности, чтобы она у тебя не ускользнула из-под носа, потому что Долгорукий действительно очень хорошая партия».

Переписка сестер, в том числе и Натальи Николаевны, с Дмитрием Николаевичем наполнена, кроме обсуждения матримониальных планов, разного рода просьбами, прежде всего о деньгах, так как в его руках находилось теперь управление Заводами, на доходы от которых существовало все семейство Гончаровых. Каждой из старших сестер было назначено по 1500 рублей в год на содержание, помимо доли в оплате общей квартиры. Кроме того, все три сестры пишут о вещах, лошадях, украшениях, пользуясь каждым удобным случаем и приближением любого праздника, будь то именины, день рождения, Рождество или Пасха. Наталья Николаевна в первом дошедшем до нас письме брату, начав с вопроса о его видах на брак с Надеждой Чернышевой, напоминает ему о недоданных через его поверенного в Петербурге Носова деньгах, о задерживающихся коляске, сундуке с платьями и ценными вещами, вроде серебряного убора, и уже заранее заботится о доставке любимой лошади для летних верховых прогулок: «Я вас прошу, сударь, сделать так, чтобы Матильда была у меня этим летом, я тоже упрямая, и не скоро ее уступлю; дай бог, чтобы вы понравились графине так же, как Матильда нравится мне».

В конце декабря в очередном письме она сообщает Дмитрию о новых хлопотах относительно его женитьбы: «Твоя прекрасная графиня была вчера у меня, но я не могу сообщить тебе ничего интересного, так как о тебе речи не было совсем. Катя видела ее два раза во дворце, но, однако, нисколько не продвинула твои дела; я начинаю терять надежду на то, что она согласится увенчать твои желания. В четверг мы должны поехать пить чай к графине Пален, что будет, не знаю, вероятно ничего».

Шестого декабря Екатерина Николаевна начинает письмо Дмитрию с последней новости: «Разрешите мне, сударь и любезный брат, поздравить вас с новой фрейлиной, мадемуазель Катрин де Гончаров; ваша очаровательная сестра получила шифр 6-го после обедни, которую она слушала на хорах придворной церкви, куда ходила, чтобы иметь возможность полюбоваться прекрасной мадам Пушкиной, которая в своем придворном платье была великолепна, ослепительной красоты. Невозможно встретить кого-либо прекраснее, чем эта любезная дама, которая, я полагаю, и нам не совсем чужая». Она рассказывает подробности знакомства с августейшей фамилией: «Итак, 6-го вечером, как раз во время бала, я была представлена их величествам в кабинете императрицы. Они были со мной как нельзя более доброжелательны, а я так оробела, что нашла церемонию представления довольно длинной из-за множества вопросов, которыми меня засыпали с самой большой благожелательностью. Несколько минут спустя после того как вошла императрица, пришел император. Он взял меня за руку и наговорил мне много самых лестных слов и, в конце концов, сказал, что каждый раз, как я буду в каком-нибудь затруднении в свете, мне стоит только поднять глаза, чтобы увидеть дружественное лицо, которое мне, прежде всего, улыбнется, и увидит меня всегда с удовольствием. Я полагаю, что это любезно, поэтому я была, право, очень смущена благосклонностью их величеств. Как только император и императрица вышли из кабинета, статс-дама велела мне следовать за ней, чтобы присоединиться к другим фрейлинам, и вот в свите их величеств я появилась на балу».