Четвертая мировая война - Маркос

Но если есть что-то характеризующее сапатистов, то это настойчивость («или глупое упрямство», подумают некоторые). Так что не прошло и года, как новые Агуаскальентес возникли в разных местах восставшей территории — Овентик, Ла-Реалидад, Ла-Гарруча, Роберто-Барриос, Морелия. Тогда Агуаскальентес действительно стали тем, чем должны были являться — пространством для встречи и диалога с национальным и международным гражданским обществом. Кроме своей функции центров крупных инициатив и встреч в памятные даты, они превратились в место повседневной встречи «гражданских обществ» и сапатистов.

И не только. Другие Агуаскальентес возникли в других точках национальной территории (сразу вспоминаю «Каса-дель-Лаго», созданный организацией КЛЕТА[125] и самый новый, под названием «Охо-де-Агуа» в университетском городке Мексиканского Национального Автономного Университета — оба в Мехико), и мира (самый последний в Мадриде, Испании). Те, кто создал и сохранил эти пространства, должны быть недовольны, читая сейчас о том, что сапатисты приговорили Агуаскальентес к смерти. Но они будут неправы, рассердившись на нас, потому что у сапатистов полных смертей не бывает.

Я говорил вам, что мы стараемся научиться в результате наших встреч с национальным и международным гражданским обществом. Но мы ожидаем еще и того, что оно тоже будет учиться. Сапатистское движение возникло, кроме всего прочего, и из требования уважения. И уважение мы получали далеко не всегда. Нет, нас никто не оскорблял. Или по крайней мере, никто сознательно не стремился к этому. Просто дело в том, что жалость для нас — это вызов, а милостыня — пощечина. Потому что, параллельно с возникновением и работой этих пространств встречи, которыми являлись Агуаскальентес, в некоторой части гражданского общества сохранился, как мы его называем, «синдром Золушки». Из баула воспоминаний достаю фрагменты письма, написанного мной больше 9 лет назад: «Мы не упрекаем вас ни в чем (представителей гражданского общества, приезжающих в общины), мы знаем, что вы серьезно рискуете, направляясь на встречу с нами и привозя помощь гражданским жителям, находящимся по эту сторону. Но боль наша не от нашей бедности, а от того, что видим в других то, чего другие не видят, все ту же сиротливость свободы и демократии, все ту же нехватку справедливости. (…) Из того, чем наши люди приобрели, благодаря этой войне, храню пример «гуманитарной помощи» для чьяпасских индейцев, прибывший сюда пару недель назад — импортную туфельку розового цвета на тонком каблуке, размера 6,5… без пары. Я все время ношу ее в своем рюкзаке, чтобы напоминать себе в перерывах между интервью, фоторепортажами и предполагаемыми сексуальными отвлечениями, чем мы стали для страны после первого января — Золушкой. (…) Эти добрые люди, искренне отправляющие нам импортную туфельку розового цвета на тонком каблуке, размера 6,5, без пары… думают, что мы по нашей бедности примем все что угодно, благотворительность и милостыню. Как сказать всем этим добрым людям, что нет, что мы не хотим продолжать жить за счет стыда Мексики?.. На эту часть нужно наложить немного макияжа, чтобы выглядело поприличнее… Нет, мы не хотим так жить дальше.»

Это было в апреле 1994 года. Тогда мы думали, что это вопрос времени, что люди поймут, что индейцы-сапатисты имеют собственное достоинство и ищут не милостыни, а уважения. Вторая розовая туфелька так никогда и не пришла, и первая осталась без пары, и в Агуаскальентес скапливаются испорченные компьютеры, просроченные лекарства, экстравагантная (для нас) одежда, не годящаяся даже для театральных представлений («показов», говорят здесь) и, конечно же, непарная обувь. И продолжают поступать такие же вещи, как будто эти люди говорили «бедненькие, они очень нуждаются, наверняка им сгодится все что угодно, а мне этот хлам мешает».

Еще бывает милостыня более более замысловатая. Ее раздачей заняты некоторые неправительственные организации и международные организмы. Она состоит, грубо говоря в том, что они сами решают, что именно нужно общинам, и даже не спросив ничьего мнения, навязывают не только определенные проекты, но и время и формы их осуществления. Представьте себе отчаяние общины, которой нужна питьевая вода, а ей навязывают библиотеку, или которой нужна школа для детей, а ей дают курс лечения травами.

Несколько месяцев назад, один левый интеллектуал писал, что гражданское общество должно мобилизоваться, чтобы достичь выполнения Договоренностей в Сан-Андрес, потому что индейские сапатистские общины очень страдают (внимание — не потому что это было бы справедливо для индейских народов Мексики, а для того, чтобы сапатисты не испытывали притеснений).

Минуточку. Если бы сапатистские общины захотели, в них был бы самый высокий в Латинской Америке уровень жизни. Представьте, сколько было бы готово вложить правительство, чтобы добиться нашей сдачи и сделать много фотографий и телевизионных роликов, в которых Фокс или Мартита занимались бы очередной саморекламой, тем временем, как страна разваливается у них в руках. Какой суммы не заплатил бы нам «вновь появившийся» сегодня Карлос Салинас де Гортари, чтобы закончить свой мандат не с грузом убийств Колосио[126] и Руиса Массьеу,[127] а с фотографией подписания мира с сапатистами, и Супа, сдающему свое оружие (может быть, то, что было дано ему Богом?) тому, кто разорил миллионы мексиканцев? Сколько не предложил бы нам Седильо, за картинку своего триумфального въезда в Ла-Реалидад, чтобы отвлечь всех от экономического кризиса, в который он вверг страну? Сколько не был бы готов заплатить «котлетник» Альборес,[128] чтобы сапатисты согласились с его эфимерной «ремуниципализацией», которую он навязал во время своего трагикомического правления?

Нет. Предложений по покупке своей совести сапатисты получили более чем достаточно, и тем не менее они продолжают сопротивление, превращая свою бедность (для тех, кто научится видеть) в урок достоинства и щедрости. Потому что сапатисты говорят «для всех всё, для нас ничего», и если они это говорят, значит так и живут. Конституционного признания прав и культуры индейцев и улучшения условий жизни — для всех индейских народов Мексики, а не только для индейцев-сапатистов. Демократии, свободы и справедливости — к которым мы так стремимся, — для всех мексиканцев, а не только для нас.

Многим мы пытались объяснить, что цель сопротивления сапатистских общин в том, чтобы вызвать не жалость, а уважение. Здесь сейчас бедность — оружие, выбранное нашими народами для достижения двух задач: чтобы продемонстрировать, что мы не ищем асистенциализма, и чтобы показать собственным примером, что можно править и быть управляемым без паразита, называющего себя правителем. Хотя эта тема сопротивления, как формы борьбы, тоже не является задачей этого текста.

Поддержка, которой мы ждем — это для строительства малой части того мира, в который вместятся все миры. Это поддержка политическая, а не милостыня.

Часть индейской автономии (о которой речь в известном «Законе Кокопа») — это способность к самоуправлению, то есть осуществлению гармоничного развития общественной группы. Сапатистские общины давно заняты этим и не раз доказывали, что могут справляться с этими функциями куда лучше, чем те, кто называют себя правительством. Помощь индейским общинам не должна восприниматься, как помощь умственно неполноценным, которые сами не знают, что им нужно (и поэтому надо сказать им, что они должны получить) или детям, которым нужно сказать, что они должны есть, в котором часу и каким образом, чему им надо учиться, что они должны говорить и что должны думать (хотя я сильно сомневаюсь, что сегодня остаются еще дети, способные согласиться с таким). Но именно так рассуждают некоторые неправительственные организации и значительная часть организмов, финансирующих проекты общин.

За проекты отвечают сапатистские общины (и есть немало неправительственных организаций, могущих засвидетельствовать это), они их начинают, делают их продуктивными и направлено это на благо коллектива, а не на личную выгоду. Те, кто поддерживает одну или несколько сапатистских общин, поддерживает не только улучшение материального положения того или иного коллектива, но и проект гораздо более простой, и вместе с этим несравненно более всеобъемлющий — строительство нового мира, в который вместятся многие миры, в котором милостыня и подачки других станут частью научно-фантастических романов… или прошлого, ненужного и забываемого.

Со смертью Агуаскальентес умирает и «синдром Золушки» некоторых «гражданских обществ» и патернализм некоторых национальных и международных неправительственных организаций. По крайней мере, они умирают для сапатистских общин, которые с этого момента больше не получат подачек и не позволят навязывания им проектов.