Четвертая мировая война - Маркос

Шш… Тишина. Рассвет уже уступает свое место дню. Да, я знаю, что еще темно, но посмотри, как в этих домах вспыхивают понемногу огни очагов. Поскольку сейчас мы тени укрытые тенью, никто нас не видит, но если бы нас увидели, нас наверняка угостили бы кофе, который всегда так кстати в эти холода Как и твои пальцы, переплетающиеся у меня в руке с моими. Смотри, луна уже соскользнула на запад, укрыв за горами свою беременность светом. Пора уходить, время скрыть наши шаги в пещере, месте освобождения страсти и замены одной усталости на другую, более приятную. Пойдем, там я всем своим телом и словом буду шептать тебе: «Как хотел бы я быть/радостью, среди стольких/радостью среди всех/радостью для тебя/любовью, любовью, любовью/любовью твоей любви/но/ я лишь тот, кто я есть»/(Педро Салинас «Слова для тебя»). Там мы уже ничего не увидим, но в полусне страсти, приплывшей в надежный порт, мы сможем услышать то, что в последние дни беспокоит этих сапатистов, занятых переделыванием всего на свете, даже самого времени, и вновь, как знамя, поднимающих другой календарь… календарь сопротивления.»

Тень и свет уходят. Они не заметили, что в одном из домов тусклый огонек горел всю ночь. Сейчас, внутри, группа мужчин и женщин разделяют между собой кофе и тишину, точно так же как только что разделяли слово.

В течение долгих часов, эти существа со смуглым сердцем создавали своими мыслями огромную улитку. Начавшись с тематики международной, их взгляд и мысль уходили вовнутрь, проходя последовательно через национальное, региональное и местное, пока они не пришли к тому, что они называют «Вотан. Хранитель и сердце народа», к сапатистским селениям. Так, начиная с самого внешнего из витков улитки, обсуждались такие слова, как «глобализация», «война для подчинения», «сопротивление», «экономика», «город», «село», «политическая ситуация» и другие, постепенно стиравшиеся после конкретного вопроса «- Ясно, или есть вопросы?». В конце пути извне вовнутрь улитки, в центре улитки осталась только одна аббревиатура «САНО». После этого возникают предложения, и в мыслях и сердцах возникают окна и двери, видимые лишь им (среди прочих причин, из-за того, что их пока не существует). Рассеянные и несовпадающие между собой слова начинают искать общий, коллективный путь. Кто-то спрашивает «- Договорились?» «Да», подтверждает голос уже коллективный. Вновь начинается путь по спирали улитки, но на этот раз в противоположном направлении, наружу. Тряпка для вытирания лишнего тоже следует этим путем, пока на старой школьной доске не останется одна-единственная фраза, кажущаяся бредом для многих, но для этих мужчин и женщин именно в ней главный смысл их борьбы: «Мир, в который вместятся многие миры». И сейчас будет принято решение.

Тишина и ожидание. В ночной дождь выходит одна из теней. Короткая вспышка света едва освещает ее взгляд. И в вернувшуюся темноту поднимаются кольца дыма из ее рта. Заложив руки за спину, она начинает ходить взад и вперед. Несколько минут назад там, внутри, было принято решение об одной смерти…

Часть вторая: СМЕРТЬ

Несколько дней назад, Сапатистская Армия Национального Освобождения приняла решение о смерти так называемых Агуаскальентес в Ла-Реалидад, Овентике, Ла-Гарруче, Морелии и Роберто-Барриос. Все они находятся на восставшей территории. Решение о ликвидации «Агуаскальентес» было принято в результате долгих размышлений…

8 августа 1994 года, на сессии Национальной Демократической Конвенции, проведенной в Гуадалупе-Тепейак, команданте Тачо, от имени Подпольного Революционного Индейского комитета — Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения, в присутствии шести тысяч человек, прибывших из разных мест Мексики и мира, открыл первый Агуаскальентес и передал его национальному и международному гражданскому обществу.

Многие так и не познакомились с этим первым Агуаскальентес, некоторые потому что не смогли приехать, другие потому что были тогда слишком молоды (если вам сейчас 24 года, то есть пошел 25, то тогда вам было 14 лет, то есть шел 15), а был это выдающийся корабль. Он стоял на мели на краю одного из холмов и его гигантские белые паруса были готовы к пересечению семи морей. Над капитанским мостиком гордо и вызывающе реял «веселый Роджер». Вправо и влево раскрывались как крылья огромные национальные флаги Мексиканских Соединенных Штатов. На нем были собственные библиотека, клиника, уборные, оросительные системы, фоновая музыка (в которой настойчиво сменяли одна другую две темы: «Странница с косой» и «Меченые карты»), и по некоторым слухам, была даже оборудована площадка для покушений. Общая фигура строения напоминала, благодаря тому что мы называли «косым домом», как я когда-то рассказывал, гигантскую улитку. На самом деле, «косой дом» не был косым, в нем существовал разлом, напоминавший на первый взгляд архитектурную ошибку, но с высоты можно было видеть спираль, сформированную его конструкциями. Экипаж первого «Агуаскальентеса» состоял из индивидуумов и «индивидуумш» без лица, очевидных нарушителей морских и земных законов, а его капитаном был самый выдающийся из всех пиратов, когда-либо бороздивших океаны — заплата на месте отсутствующего правого глаза, черная борода с серебристыми проборами, выступающий нос, крюк-кошка в одной руке и сабля в другой, одна нога настоящая, другая деревянная, пистолет за поясом и трубка в зубах.

Процесс прихода к строительству этого первого Агуаскальентес был случайным… и болезненным. И я имею в виду не его физическое построение (осуществленное в рекордные сроки и без телерекламы), а концептуальное. Объясняю:

Мы, после 10 лет нашей подготовки убивать и умирать, пользования и использования всех видов оружия, производства взрывчатки, проведения стратегических и тактических военных маневров, то есть после подготовки к ведению войны, в результате первых же дней боев подверглись вторжению настоящей армии сначала журналистов, а затем — мужчин и женщин самого различного социального, культурного и национального происхождения. Это было после известных «диалогов в Церкви» в феврале-марте 1994 года. Журналисты с перерывами разной продолжительности продолжили появляться, но присутствие другого странного явления, называемого нами «гражданским обществом», чтобы провести различие между ним и классом политиков и в то же время не замыкать его в рамках тех или иных социальных классов, было всегда постоянным.

Мы учились и, думаю, это гражданское общество тоже. Мы учились слушать и говорить, точно так же, думаю, как и гражданское общество. Думаю еще, что это обучение для нас было менее сложным.

В конце концов, происхождение САНО было следующим — группа «просветвленных», прибывших из города чтобы «освободить» эксплуатируемых, столкнувшись с реальностью индейских общин, оказалась похожей больше на перегоревшие фонарики чем на «просветвленных». Сколько времени заняло наше понимание того, что мы должны были сначала научиться слушать, а только потом говорить? Трудно сказать точно, прошло немало лун, но, думаю, это заняло в общей сложности не меньше двух лет. То есть, то что в 1984 году было классическим революционным партизанским отрядом (вооруженное восстание масс, захват власти, установление социализма сверху, множество статуй, обилие героев и мучеников, чистки, и т. д., в общем, счастливый мир), в 1986 году было уже вооруженной группой, в подавляющем большинстве индейской, внимательно слушающей и едва произносящей свои первые слова со своим новым учителем — индейскими народами.

Думаю, я уже много раз раньше рассказывал эту часть процесса организации (или «реорганизации») САНО. Но сейчас я повторяю это не для того чтобы надоедать вам собственными ностальгическими воспоминаниями, а чтобы попробовать объяснить как мы пришли к строительству первого Агуаскальентеса и потом к их распространению на сапатистских, то есть на восставших, землях.

Всем этим я хочу сказать, что главным актом в создании САНО было наше обучение сначала слушать, а потом — говорить. Думаю, что мы научились этому тогда хорошо и поэтому добились успеха. При помощи этого нового инструмента, созданного нами из слов, которым мы научились, САНО вскоре превратилась в организацию не только, насчитывающую тысячи бойцов, но и со всей очевидностью «слившуюся» с индейскими общинами. Иными словами, мы перестали быть «иностранцами» и превратились в часть этого забытого страной и миром уголка — гор юго-востока Мексики.

Наступил момент, я не могу сказать когда точно, когда уже не было так, что с одной стороны САНО и с другой — индейские общины, а все мы уже являлись просто сапатистами. Вспоминая этот период, я неизбежно становлюсь схематичен. Надеюсь у нас еще будет другая возможность и другое средство, чтобы описывая этот процесс более подробно, вспомнить, что, в нем, конечно, было немало противоречий, просчетов и провалов.