Шпоры на босу ногу - Сергей Булыга

Сержант молчал. Мадам еще сказала:

– И, ради Бога, не думайте ничего на пана Шабеку. Он же еще и денег дал. Через Змицера. И эти деньги нам уже пригодились.

Чтобы откупиться от полиции, понял сержант, и опять промолчал. А Мадам сказала:

– А дальше, я думаю, сделаем вот что: сейчас заедем в город, это здесь уже близко, и там у меня есть кое-кто из хороших знакомых. Вот мы там и выправим вам кое-какие бумаги, это займет час, не больше. И вот тогда, я думаю, больше вас уже никто не остановит до самой границы. Чико, не спи!

Чико вполсилы огрел Буцефала. Буцефал прибавил шагу.

– Бедный господин Бродовски! – ни к кому не обращаясь, громко сказала Мадам. – Его же теперь обвиняют, будто он чуть ли не один виноват в том, что наши западные губернии так быстро очутились в лапах неприятеля. Какое бойкое перо! Как будто он это сам сочинил!

– Теперь ему Сибирь! – сказал, не оборачиваясь, Чико.

Мадам ничего не сказала, а только нахмурилась. Будто ей и вправду жаль Бродовского, сердито подумал сержант. А сама она куда их везет? Ведь же это совершенно понятно, в каком ведомстве служат те ее хорошие знакомые, которые будут выправлять эти всесильные бумаги! Чтобы спасти врагов! Вот уже и вправду Литва так Литва – всё перемолото, перетасовано: жених воюет за одних, брат…

О, и действительно – брат, спохватился сержант, а ведь верно! Да что это с ним такое случилось, разве можно было о таком забыть? Вот только, подумал сержант, надо как-то половчей начать, и, если он ошибся, то и не рассказывать ей дальше ничего! И сержант, собравшись с духом, повернулся к Мадам и начал, как ему казалось, самым безобидным образом:

– Мадам! – Мадам не шелохнулась. – Мадам! – опять, уже куда настойчивей сказал сержант. – Я вот о чем: вашего отца зовут пан Петр. Ведь так?

Мадам, мгновенно изменившись в лице, еще некоторое время смотрела прямо перед собой, а потом медленно повернулась к сержанту и подчеркнуто холодным тоном сказала:

– А разве это сейчас для вас так важно?

Сержант молчал. Чико, чтобы показать, что он их не слушает, начал насвистывать.

– Мадам, – тихо сказал сержант, – это очень, даже очень важно! Однако вы уже можете не отвечать, его зовут пан Петр, это уже и так ясно. А Войцех – ваш жених!

– Ну, знаете! – гневно воскликнула Мадам. – Какое дело вам…

– Огромное, Мадам! – поспешно перебил ее сержант. – Потому что ваш брат, пан Александр, жив, лежит в Казани, раненый!

– Что?!

– Жив, я говорю, – испуганно сказал сержант, подумав: неужели он ошибся?!

Но нет – ошибки не было! Мадам быстро-быстро заморгала – и из глаз у нее полились слезы! Да, именно, не потекли, а полились! Она тут же поспешно закрыла лицо руками и отвернулась.

– Чико, стоять! – грозно велел сержант.

Возок остановился.

– Мадам! – сказал сержант. – Мадам! Я виноват! Я негодяй! Я еще ночью это знал! Но не решился вам сказать, я думал, вдруг… я…

Но Мадам нетерпеливо махнула рукой, и он замолчал. А Мадам достала из рукава шубы маленький кружевной платок, аккуратно утерла им глаза, виновато улыбнулась и сказала:

– О, пустяки. Не обращайте внимания. А что мой брат… Так это вам о нем рассказал… вчерашний ночной гость?

– Да, ночной гость, – кивнул сержант. Надо признаться, слово «гость» ему весьма понравилось… и он уже куда уверенней продолжил: – И этот гость, он польский офицер, и, как я понял, он хорошо знает поль… то есть здешних офицеров из… из обеих противодействующих армий. Вот он и рассказал о вашем брате. То есть, конечно, он не говорил, что это именно ваш брат, но всё уж до того совпадало, что я вот взял и подумал! И мне очень хотелось, чтобы так оно и было – про вашего брата. О, вы что-то хотите сказать!

Мадам кивнула. И, помолчав, тихо спросила:

– А вы уверены, что ночной гость не ошибался?

– Я думаю, – сержант насупился, – что ему вполне можно верить. Пан Войцех, как мне показалось, весьма достойный офицер. Уж если он что-нибудь скажет, то уж будьте уверены, что этому и быть!

– О! – кивнула Мадам, – это так…

И только тут сержант сообразил, что он сказал! Да только что теперь! Хоть откуси язык! Поэтому, чтобы хоть как-то загладить свою бестактность, он продолжил:

– Войцех очень о вас беспокоился. Но не посмел тревожить и уехал. И вообще, мне кажется…

– Довольно! – сказала Мадам.

И сержант замолчал. И с досадой подумал: вот женщины! Вот… Нет! И так уже всё сказано: «Вот женщины!». А Мадам сказала:

– Чико, трогай.

И они двинулись дальше. Молчали. Как всё это странно, подумал сержант, почему они такие мрачные? Ведь, вроде, радоваться надо: у Мадам нашелся брат, а сержант и Чико возвращаются домой, о чем они давно мечтали… А вот невесело! Так обычно бывает, подумал сержант, когда ощущаешь близкую опасность. Даже очень близкую! Сержант невольно глянул на Мадам, после посмотрел уже внимательно и, наконец, осторожно спросил:

– А почему Войцех назвал вас дамой треф, а не червонной?

– Потому что так оно и есть, – ответила Мадам. – Мои волосы на самом деле несколько темнее, чем вы сейчас это видите. Войцех это знает… Но, сержант! – удивилась Мадам. – Вас это, кажется, расстроило?

– Нет, отчего! – сказал сержант. – Совсем ничуть.

– В самом деле, – сказала Мадам. И задумалась.

Крепко задумалась! И она тогда долго молчала. Потом повернулась к сержанту, улыбнулась и сказала:

– А я о вас еще что-то знаю! Но вначале ответьте мне вот на какой вопрос – опять про Ленорман. Вы говорили, что вам был сон, очень удивительный, и после него вы решили к ней пойти. И пошли. А потом передумали. Почему?

Вначале сержант вообще не хотел отвечать. А потом ответил так:

– Сон был простой. Мне приснилась госпожа Ленорман, которая гадает мне. И она предсказала мне, что это будет моя последняя кампания. Только она не захотела отвечать, почему последняя – меня убьют, спросил я, или меня отправят в отставку по болезни или еще как-нибудь. Но госпожа сказала, что на это она мне ничего не ответит. Потому что, сказала она, если она пообещает мне жизнь, то я буду вести себя беспечно, шальная пуля зацепит меня – и ее предсказание не сбудется. А если скажет, что меня убьют, то из меня тогда будет совсем плохой сержант. Так что, сказала она, ступайте, я вам больше ничего не открою! Так было во сне. Утром я проснулся очень злой и решил пойти, теперь уже наяву, к этой самой Ленорман, гадалке. И уже почти дошел. А потом подумал: а что она мне нового скажет? Ведь же я увидел, что наяву она точно такая же, какой была во сне – а я ведь ее раньше никогда не видел! А вот угадал! И, значит, так тогда подумал я, и она тоже угадала. И все, что хотела мне сказать, уже сказала. И я развернулся и ушел. А она смотрела мне вслед и улыбалась. Я это чувствовал. И это всё.