Мокруха - Джон Ширли

подумал было приготовить себе ланч, но решил, что может обойтись. Выглянул в окно, посмотрел на море. Океан был небесно-голубого цвета, вздымался и опадал, как в старом стихотворении[71]. Его потянуло погрузиться в медитацию: хорошо бы сейчас ещё полчасика провести за граблями... Он так и сделал. Вышел наружу, взял грабли и приступил к работе. Жаль, что Наставника больше нет в живых. В физическом смысле, конечно: тот умер на горе Афон три года назад.

Гарнер что-то почувствовал. Он поднял глаза на идущего по усыпанной камешками обочине незнакомца: человек прошёл мимо покосившейся старой изгороди, отделявшей дворик Гарнера от пляжа. Странник задумчиво постукивал одной рукой — тап-тап-тап — по ограде, такой старой, истерзанной ветрами и дождями, что от неё, по сути, осталось одно воспоминание, призрак былой изгороди, несмело выступавший из песка. Незнакомец был невысок, носил солнечные очки со стёклами розового оттенка, которые не скрывали косоглазия. Одет он был в коричневый плащ, слишком тёплый для этой поры суток. Остановился, не отводя руки от покосившейся ограды, понаблюдал за Гарнером: как тот вычерчивает граблями на песке изящные узоры меж камней и редких кустарников. Гарнер почти всецело погрузился в работу — в это мгновение, эту позу тела. Ведомый долгим опытом, он сконцентрировался на моменте и поместил себя на оси, соединяющей миг с вечностью, потом перебрался на ось, соединившую с вечностью следующий миг, и следующий за ним. Его зачастую изумляло, как много нового открывает вечность, если только уделяешь ей полное внимание, без остатка.

Он просто водил граблями по песку, и это было всё. Он чувствовал солнце, ветер, рукоять граблей, тело, собственное положение относительно Земли: ось тела и земную ось. Сей миг, и следующий за ним, и снова... переход на другую сторону маленького розового куста... сгрести песок узорами, напоминавшими ноты... это мгновение, это мгновение, и всё, и он сам, и то, что им не было, единение вещей и не-вещей, свет, исходящий из пустоты, наполняет это мгновение...

Но его отвлекали. За ним наблюдали.

Не просто отвлекали: для Гарнера на этом отрезке жизни не существовало пустяшных отвлекающих помех. Было похоже, что Гарнер стал планетой, крутящейся вокруг солнца, а этот другой, этот незнакомец, прибыл из другой системы, ворвался в орбитальную плоскость Гарнера, как блуждающий планетоид из Столкновения с бездной, исказил его гравитационное поле своим.

— Дзенское садоводство? — вдруг спросил путник.

— Так, просто хобби, — ответил Гарнер, подумав. — Я не японский садовник. Расти у меня трава и цветы, я бы пропалывал сорняки и орудовал газонокосилкой.

— Ветер вскоре уничтожит вашу работу, — сказал странник голосом, пожалуй, слишком глубоким и звучным для его комплекции.

— Да, так и есть. Это всё суета и томление духа.

Он продолжал орудовать граблями, однако прежней полноты погружения в своё занятие уже не мог достичь.

— Вероятно, это для вас символическая обязанность, — предположил незнакомец. — Вы осознаёте, как бренно всё сущее, и практикуете сознательную деидентификацию.

Гарнер разогнулся и окинул незнакомца вежливым любопытствующим взглядом. Расширил поле своего внимания и коснулся поля, присущего страннику. Свойства этого поля были ему знакомы. Гарнера пробил холодок.

Странник отступил на шаг.

— Ну что ж, всего хорошего.

Гарнер кивнул. Странник двинулся дальше, вдоль остатков ограды. Гарнера достиг оглушительный рёв моря. Собственно, шум этот никогда не стихал, однако в минуты беседы Гарнеру почудилось, будто звук отключили.

Гарнер наблюдал, как незнакомец бредёт по пляжу, направляясь туда, где за много лет скопилась изрядная куча выброшенных приливом водорослей, коряг и прочего мусора. В куче этой виднелась старая перевёрнутая лодчонка. Внезапно пляж напомнил Гарнеру кладбище, а мёртвые обнажённые коряги показались источенными временем надгробиями.

Гарнер смотрел, как странник останавливается рядом с кучей и медленно оборачивается в его сторону. Гарнер поднял руку жестом ничего не значащего прощания.

Долгий пустой взгляд — и незнакомец пошёл дальше, обходя перепутанные сети водорослей, к занесённой песком лодке.

Гарнер обнаружил, что не может оторвать глаз от лодки. С изрядным трудом он перевёл взгляд на часы и понял, что лучше бы ему сменить одежду, побриться и собираться-таки в госпиталь.

Гарнер сидел на стуле рядом с койкой мистера Сенда. Мистер Сенд умирал. Он умирал уже несколько месяцев, но Гарнеру казалось, что сегодня страданиям бедняги настанет конец. Жалюзи были зашторены, поскольку свет раздражал больному глаза — какой-то побочный эффект радиационной терапии. В палате пованивало гниющей плотью и алкоголем — спиртом протирали места внутримышечных инъекций. К руке Сенда присоединили капельницу, а в нос вставили кислородные трубки. На груди покоился кардиостимулятор. Одним словом, видок у Сенда был неважнецкий. Но, заработав некогда хорошие деньги как программист, он теперь смог себе позволить отдельную палату.

У койки стоял телевизор — выключенный. Гарнер заметил, что люди на пороге смерти вообще редко смотрят телевизор. Оно и понятно: оттуда им словно бы говорят У нас тут всё классно, мы в полном ажуре, мы самодостаточны, самоценны, вечно молоды, нам на тебя и твою смерть насрать с нашим счастьем.

Сенду было пятьдесят. Он родился в Иране, но уже тридцать лет как переехал в Америку. До болезни он был коренаст и склонен к полноте. Теперь от него остался один скелет: кожа да кости, лицо запало.

Костлявые руки умирающего вытянулись на одеяле. Он без устали сжимал и разжимал правый кулак.

Гарнер несколько раз в неделю посещал его, и так тянулось уже два месяца. Первоначально Сенд то впадал в эйфорию, уверовав, что исцелится, то уходил в слепящую ярость и прогонял священника. Вскоре, однако, он посылал за Гарнером, чтоб тот вернулся.

Иногда Сенд осыпал Гарнера проклятьями на фарси и английском. Гарнер притворялся, что немного обижается, хотя в действительности ему было всё равно. Если больные видят, что им не удаётся рассердить сидящего у смертного одра, перегрузить на него часть своей боли, им становится ещё хуже.

Иногда просил Гарнера прочесть что-нибудь вслух.

Гарнер посидел немного в молчании и потом сказал:

— Хотите, чтоб я вам почитал, мистер Сенд? У меня с собой несколько книг. Ветер в ивах[72]. Сборник стихотворений Руми. Сборник рассказов про Шерлока Холмса. И... Коран.

— Я... не... мусульманин, — прохрипел больной. — Мои родители... были. Не... я.

— Тогда, может, что-то развлек...

— Не хочу... читать.

Долгая пауза.

— Принести вам воды? — спросил Гарнер.

— Да.

Гарнер налил полстакана воды, поднял голову Сенда и подпёр затылок, пока умирающий пил. Веса головы почти не чувствовалось.

—