Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол

Более чем достаточно трагедий для одной жизни. И тем не менее Каупертуэйт почувствовал, что Мельбурн находится на грани новых ударов судьбы, быть может, личных, быть может, политических, быть может, тех и других вместе.

— Прошу вас, премьер-министр, не благоугодно ли вам сесть?

Мельбурн придвинул себе стул с сиденьем, обтянутым бязью, и устало опустился на него.

— Говоря между нами, мистер Каупертуэйт, сведения, которые я намерен сообщить вам, требуют елико возможно меньше всякой официальности. А потому называйте меня Уильямом, а я буду называть вас Космо. В конце-то концов, я был шапочно знаком с вашим батюшкой и чтил его заслуги перед нашей родиной. Так что мы с вами не совсем посторонние люди, разделенные социальной пропастью.

Голова Каупертуэйта шла кругом. Он понятия не имел, почему премьер явился к нему и что намерен сообщить.

— Ну разумеется… Уильям. Не желаете чего-нибудь выпить?

— Да, пожалуй, не откажусь.

Каупертуэйт с радостью воспользовался случаем встать и овладеть собой. Он приблизился к переговорной трубке, торчавшей из вделанной в стену латунной панели, подергал по очереди несколько рычажков с ручками из слоновой кости, помеченными различными помещениями в доме, пока звон колокольчика в кабинете не известил его, что Макгрош обнаружен. Последний рычажок, за который он дернул, был помечен «нужной чулан».

Из трубки пискливо донесся отдаленный голос слуги:

— Чего еще, Кос?

Каупертуэйт прикусил язык от такой фамильярности, подавляя вполне заслуженный выговор.

— Не будете ли вы так любезны принести нам два шэндигаффа, Коготь?

— Бу сделано, командир.

Макгрош появился незамедлительно, неся поднос с напитками. Из его губ торчала костяная зубочистка, а рубашка свисала поверх штанов. Он непринужденно поставил свою ношу на стол и удалился.

После того как они с наслаждением отхлебнули смесь пива с имбирем, премьер-министр приступил к объяснению:

— Если не ошибаюсь, Космо, вы, как бы это сказать, опекун твари, известной как Виктория, которая в настоящее время проживает в борделе, содержимом мадам де Малле.

Каупертуэйт раз-другой поперхнулся своим шэндигаффом. Мельбурн встал и похлопал его по спине, пока он не перевел дух.

— Как… как вы?…

— Ну, послушайте, Космо, вы же не можете не знать, что бонтон оказывает внимание де Малле и что ваши отношения с этой тварью не могли не стать достоянием гласности через два-три дня, как вы поместили ее туда.

— Я не подозревал…

— Должен сказать, — продолжал Мельбурн, водя мокрым пальцем по краю своего бокала и вызывая до чрезвычайности противное повизгивание, — что тварь эта обеспечивает совершенно новые сенсуальные ощущения. Я полагал, что испытал все, что может дать акт копуляции, но совершенно не был готов для вашей Виктории. Видимо, я не единственный ценитель ее, насколько я понимаю, абсолютно бездумного искусства. Только за прошлую неделю я столкнулся у де Малле со многими значимыми фигурами, которые завернули туда исключительно ради ее услуг. Эти писаки Диккенс и Теннисон, Луи-Наполеон и американский посол. Несколько членов моего собственного кабинета, включая старых хрычей, которых я уже считал абсолютно целомудренными. Вам известно, что даже одухотворенный и беззаветно преданный искусству господинчик Джон Рэскин тоже был там. Его привели какие-то его друзья. Первый его опыт, и они умудрились внушить ему, будто все женщины так же безволосы, как ваша Виктория. Если он когда-нибудь женится, предвижу всякие неприятности.

— Я не ответственен…

Мельбурн перестал тереть свой бокал.

— Скажите мне… что она, собственно, такое?

Понятия не имея, к чему вели разглагольствования Мельбурна, Каупертуэйт почувствовал облегчение, едва от него потребовали научных сведений.

— Хотите верьте, Уильям, хотите нет, Виктория это тритон.

— Тритон? Такая саламандра?

— Именно. Говоря точнее — «гуляка», скрытожаберник Cryptobranchus alleganiensis, вид, обильно водящийся в Новом Свете.

— Как я понимаю, она была… э-э… значительно модифицирована…

— Разумеется. В моих опытах с местными тритонами мне, видите ли, удалось дистиллировать то, что я называю «фактором роста». Полученный из гипофиза, щитовидной железы и эндокринных желез, он дает результаты, которые вы наблюдаете. Я решил применить его к гуляке, поскольку в естественных условиях они достигают длины в целых восемнадцать дюймов, и сумел получить несколько особей через тамошнего посредника.

— Однако она не выглядит просто исполинским тритоном. Одни груди…

— Да-да, ее внешность — результат смешений саламандрового и человеческого факторов роста. Свежие трупы…

— Прошу, остановитесь на этом. Хотя я здесь полуофициально, но все-таки остаюсь представителем закона.

— Моим намерением было измерить глубину ее разума и проверить, не сумею ли я его развить. В конце концов она показала себя плачевно не поддающейся никаким усилиям. Не желая ее уничтожить, я, за неимением другого выбора, был вынужден поместить ее у де Малле.

— Почему, если мне дозволено спросить, вы назвали ее Викторией? Неудачная шутка? Понимаете ли вы, что в результате можете быть повинны в lese majeste [49]?

Каупертуэйт растерялся.

— Нет-нет, ничего подобного. Случайное сходство с новой королевой. Желание посвятить ей мои научные изыскания…

Мельбурн поднял ладонь.

— Я вам верю. Можете не продолжать.

Несколько минут в кабинете царила тишина. Затем Мельбурн заговорил, словно бы сменяя тему:

— Когда год назад королева взошла на престол, она была невероятно наивна и простодушна. Хотя природным умом она не обижена, ее мать, герцогиня Кентская, воспитывала ее в удушающей монастырской атмосфере. Бог мой, она могла вести беседу только о лошадях и плетении кружев! Она была абсолютно пришита к юбке своей хитрой маменьки и ирландскому любовнику герцогини Джону Конрою.

Я скоро понял, что в нынешнем ее состоянии она никогда не станет матриархом нашей страны. И мне надлежало во имя блага империи сформировать ее характер на более царственной основе.

Я знал, что самый быстрый способ потребует стать ее любовником.

Не стану утомлять вас остальными моими тактическими приемами. Достаточно сказать, что, по-моему, мне удалось отточить ум и инстинкты королевы в такой мере, что теперь она будет превосходной правительницей, возможно, самой великой из тех, кого знал этот державный остров.

— Но я не вижу…

— Погодите. Еще не все. Я постепенно и неуклонно увеличивал рабочее расписание королевы, так что теперь у нее весь день занят чтением депеш и выслушиванием ее министров. Я думал, что она держится восхитительно. Однако теперь я опасаюсь, что слишком поторопился. Герцогиня Кентская и Конрой последнее время назойливо докучали ей всякими неприятными мелочами. Кроме того, она очень нервничает из-за своей коронации, назначенной на следующий месяц. Последнее время в постели она жаловалась мне на то, что чувствует усталость и слабость, тоску и дурноту. Боюсь, я отмахнулся от этих жалоб, как от пустой болтовни.

— Но неужели вы не можете дать бедной девочке передышку?

Мельбурн провел рукой по лбу.

— Боюсь, уже слишком поздно. Видите ли, как раз сегодня королева сбежала с трона.

Каупертуэйт не поверил своим ушам.

— Немыслимо! А вы уверены, что ее не похитили, что ее не сбросила лошадь во время прогулки верхом? Необходимо отправить на ее розыски…

— Нет, бесполезно. Она не лежит без чувств на какой-нибудь тропе для верховых прогулок, нет, она затаилась где-то, как хитрая лисичка, какая она и есть. Исчезли некоторые ее личные вещи, в том числе дневник. Устроить широкие поиски — значит обеспечить, чтобы через час-другой ее отречение стало достоянием гласности. А при нынешнем политическом положении Британия не может позволить себе хотя бы временно остаться без монарха. Шлезвиг-Гольштейн, ландграфиня Мекленбург-Стрелицкая, Испанское Престолонаследование… Нет, мы ни в коем случае не можем сообщить об ее исчезновении. Среди аристократии найдется немало таких, кого подобный скандал более чем устроит. В частности, я думаю о лорде Чатинг-Пейне. А кроме того, я не хочу, чтобы Виктория лишилась трона. Я верю в эту девочку. Я думаю, она будет великолепной королевой. Это юное безрассудство не следует ставить ей в вину.