Украденная дочь - Клара Санчес

За ужином мы разговаривали о кино. Вероника и Анхель отдавали предпочтение спагетти, я больше налегала на салат. Вероника выпила пива, Анхель — кока-колы, а я — воды. Они имели лишь самое отдаленное представление о классической музыке и о балете, поэтому я старалась говорить о том, что им было интересно. Вероника собиралась изучать медицину, Анхель — астрономию, а еще ему хотелось пойти по стопам отца и стать таксистом.

Вероника сказала, что чистить апельсины должен Анхель, потому что он не принимал абсолютно никакого участия в приготовлении ужина. Анхель возражать не стал — у них тут, по-видимому, так было заведено. Пальцы у него были очень длинными, и апельсин возле их кончиков напоминал земной шар. Волосы Анхеля были похожи на мои, да и кожа у него была такой же светлой, как у меня. Внешнее сходство с ним слегка пугало меня. Его, похоже, тоже. Когда он уже почистил апельсины, Вероника спросила, мыл ли он руки. «А не поздновато ли ты об этом спрашиваешь?» — усмехнулся Анхель, вытирая руки бумажной салфеткой. Вероника и Анхель пытались вести себя так, как будто ничего не произошло, как будто мы каждый вечер ужинаем втроем и как будто мне понятны их шутки. У меня не было ни братьев, ни сестер, ни, конечно же, настоящей семьи. Глядя на Веронику и Анхеля, я чувствовала себя обделенной.

Остатки еды они не выбрасывали, а отдавали Дону: они предпочитали кормить его объедками со стола, а не какой-нибудь гадостью, которую продают в супермаркетах в качестве корма для собак. Вероника заставила Анхеля убрать посуду со стола, а потом мы с ней вымыли тарелки. Здесь это было несложно: клади тарелки в посудомоечную машину, а после вынимай их из нее. Мы уже заканчивали, когда раздался звук отпираемого дверного замка. Мое сердце екнуло: отец Вероники и Анхеля — а возможно, и мой! — наконец-то пришел. Вероника сделала вид, что ничего не услышала, а я, хотя мы еще не закончили мытье посуды, вытерла руки, потому что подумала, что придется сейчас снова здороваться и, возможно, пожимать ему руку.

— Привет, — сказал Даниэль, заглядывая в кухню.

— Привет, — сказала в ответ Вероника.

Я промолчала.

— Вы, я вижу, времени зря не теряли, — сказал отец и поставил на стол коробку, перевязанную тонкой хлопковой ленточкой, какие используют в кондитерских. — Я принес десерт.

Его голос был спокойным и приятным. Сам он был атлетического телосложения и носил очки. Волосы у него были светлыми — как у меня и у Анхеля, а глаза голубыми — как у меня.

— Посмотрим, — сказала Вероника, развязывая ленточку. — Кремовые пирожные. Мы будем их есть и смотреть телевизор. Мы оставили тебе спагетти.

Он сказал, что не хочет есть, только выпьет пива. Он достал банку из холодильника и стал пить прямо из нее.

Я не испытывала большого желания смотреть с ними телевизор и не могла позволить себе есть сладости — если хотела вернуться в хореографическое училище. Я не привыкла ни к тому, ни к другому.

— Я устала, — сказала я.

— Понятно, — ответила Вероника. — Завтра нас ждет новый день.

Отец с банкой пива в руке присел на диван и проводил нас взглядом, когда мы направились в сторону коридора. Вероника открыла комнату с бледно-фиолетовыми обоями, в которую я уже заглядывала, и в этот момент я сообразила, что мне придется спать на диване в гостиной и что из-за этого они не смогут посмотреть вместе телевизор.

— Похоже, я дала маху, — сказала я.

— Ты будешь спать здесь. Пора уже использовать все наши комнаты.

Она убрала одежду, лежавшую на одеяле, и достала из шкафа чистые простыни. Но я не стала перестилать постель. Не захотела. Сегодня вечером я была избавлена от необходимости помогать Лили раздеваться, натягивать на нее ночную рубашку, расчесывать ей волосы и разговаривать с ней, лежащей в постели, пока ее не одолеет сон. Мне это занятие казалось приятным — казалось до тех пор, пока я не увидела, как она поднялась со своего инвалидного кресла и стала ходить. В этот момент приятное стало отвратительным. Ей не нужно было обманывать меня ради того, чтобы я стала делать то, что делала для нее.

Утром погода была пасмурная, и сквозь тучи лишь время от времени пробивались лучи солнца. Меня разбудил лай Дона. Затем я услышала, как Вероника ругает его, заставляя замолчать. Пахло кофе. Окно выходило в небольшой сад, и прямо перед ним я увидела скрюченную герань и розовые кусты, которые весной покроются цветами. На письменном столе лежали книги, тетради и большая записная книжка в кожаной обложке. Она была вся исписана какими-то адресами, цифрами и множеством комментариев. Если бы в этой комнате немного навести порядок, она стала бы очень уютной. Я пошла в ванную и заглянула по пути в супружескую спальню. Кровать там была расстелена, на ней лежали штаны отца, и холодом из этой комнаты уже не веяло. Ванная была свободна. Я быстренько приняла душ, чтобы не занимать ее долго. Мне не было известно, который сейчас час. Наверное, между восемью и девятью часами. Я воспользовалась шампунем Вероники и ее гелем, а вот намазать ее кремом тело не решилась и ограничилась лицом. Потом я вытерлась самым сухим из всех имеющихся здесь полотенец, завернулась в него же и, надеясь ни на кого не натолкнуться, прошмыгнула по коридору в свою комнату. Мне вспомнилась моя ванная с выстроенными на стеклянной полочке в длинный ряд флаконами духов и всевозможными диффузорами для фена. Вероника использовала фен всего лишь с одним диффузором, возможности которого были весьма ограничены.

Я надела ту же самую одежду. Придется сказать Веронике, что мне не удалось прихватить с собой ни одного евро. Мне было стыдно, что я стану для нее обузой.

Душ придал мне бодрости. Как ни странно, хотя на душе у меня лежал тяжелый камень, ночью я спала как убитая. Я всю жизнь переживала за свое будущее, вкалывала в магазине, который должен был стать моим будущим, и вот теперь, когда это мое будущее было безвозвратно потеряно, я чувствовала себя хорошо.

Я пошла в кухню, надеясь, что там не окажется отца. К счастью, в кухне была только Вероника. Она с радостным видом пожелала мне доброго утра и показала, где находятся чашки, где — чурро, где — пирожные, а где — кофе с молоком. Еще она спросила, хорошо ли я спала. Я ответила, что чувствую себя очень хорошо — без единого евро в кармане и без будущего, но все же очень хорошо.

— Ты все еще думаешь, что ты сумасшедшая? — спросила Вероника.

48

Вероника и ее большая душа

Пути назад уже не было. Мы все теперь стали причастны к этому делу. А вдруг я ошиблась? Вдруг мама решила остановиться, потому что поняла, что пошла не той дорогой? Впрочем, Лаура уже была совершеннолетней и сама могла решать, как ей поступить, а я всего лишь раскрыла ей глаза на кое-какие неувязочки, имеющиеся в ее жизни. Кроме того, когда мы добудем соответствующие доказательства, все наши сомнения развеются.

Отец меня приятно удивил. Мама вполне могла бы им гордиться. Он привез Лауру к нам домой и тем самым спас от когтей Лили и Греты, а к тому же специально работал в тот день допоздна, чтобы не смущать ее своим присутствием. Еще он принес пирожные, а на следующее утро — все с той же целью — ушел на работу очень рано. Когда же мы остались вечером перед телевизором втроем, он обнял нас с Анхелем и сказал, что не может понять, почему такому заурядному человеку, как он, столь сильно повезло и судьба даровала ему детей с такой огромной душой. Он сказал, что всегда с нетерпением ждал момента, когда можно будет вернуться с работы домой и увидеться с нами. Ему пришлось снять свои очки и протереть их краешком рубашки, потому что они затуманились. Он сказал, что иногда подводил Бетти и что она его иногда не понимала, однако она всегда была и будет для него самой лучшей в мире женщиной. Он сказал, что был очень глуп. Ни мне, ни Анхелю не хотелось слушать подобные откровения, и мы собрались было встать и пойти спать, но он удержал нас и сказал, что никому не позволит относиться к Лауре без должного уважения.

На наше счастье, отца прервал зазвонивший телефон. Мы переглянулись, засомневавшись, нужно ли снимать трубку. Стрелки часов показывали одиннадцать вечера, и нам отнюдь не хотелось столкнуться сегодня еще с какими-то проблемами. Трубку снял отец.

— Привет, Анна. Да, все хорошо. Да, конечно, время идет быстро… Уже очень поздно, а завтра мне рано вставать. Я тебе очень благодарен, но лучше в другой день.

Наглость Анны, похоже, не имела границ. Мне стало очень интересно, что скажет по поводу ее звонка отец.

— Это звонила Анна. Она сейчас неподалеку и предложила мне прогуляться с собаками в парке.

— Она не знает, здесь ли Лаура, и хочет это выяснить, — сказала я. — Они там все пытаются разыскать Лауру.

— Давайте не будем впадать в паранойю, — покачал головой отец.

— Вероника права, — вмешался в разговор Анхель. — Папа, тебе нужно что-то предпринять. Анна замешана во всем этом по самые уши, и она уже много лет назад потеряла всякое уважение и к Лауре, и к нам.