Дон Карлос. Том 2 - Георг Борн

Тобаль много думал об этом. Он узнал в маркизе де лас Исагасе и в первую минуту поклялся убить его, но потом услышал, что маркиз сам добровольно ищет смерти и собирается на войну.

Это не только примирило его с противником, но и пробудило в нем желание поступить так же. Во всяком случае, смерть Горацио не могла уничтожить прошлого Белиты. Уйдет маркиз, место его займет другой, так думалось Тобалю, который не верил ни обещаниям, ни благим намерениям падшей Белиты.

Но он видел, как прилежно ходила она на работу, и поэтому решил облегчить ей путь к добродетели. У Тобаля были небольшие сбережения. Но они были ему больше не нужны, так как он надеялся, что не вернется. Мы уже знаем, как распорядился он своими средствами. Он передал свои деньги на доброе дело: они должны были помочь несчастной, если она действительно хотела исправиться, противостоять искушениям.

Сделав это распоряжение, Тобаль пошел на войну. В ночь перед сражением, следуя влечению своего сердца, он мужественно простился с Горацио, а теперь его цель была близка, он добился того, зачем пришел сюда: он был смертельно ранен, и дни его были сочтены.

Теперь, когда он был уверен в близкой смерти, перед ним еще яснее, еще прекраснее, чем когда-либо, являлась Белита, и он уже не гнал этих воспоминаний. Теперь все переменилось, и в глубине души его проснулось желание еще раз увидеть Белиту, проститься с ней. Все было кончено: он умирал, и Белита ничего об этом не знала.

Думала ли она еще о нем? Или проклинала его?

Она не подозревала, что Тобаль все еще любит ее и думает о ней, она не знала, что эта любовь сделала его несчастным и что из-за нее он решился умереть.

К утру лазаретный фургон въехал в город, жители которого столпились вокруг раненых, предлагая им еду и помощь.

Тобаль только выпил немного воды с вином — от значительной потери крови его страшно мучила жажда. Потом пришли два городских доктора, сменили раненым повязки, попытались вынуть пулю у Тобаля из груди, но им не удалось ее найти.

Несколько часов спустя раненых повезли дальше, и к вечеру они наконец достигли селения, расположенного неподалеку от Логроньо, в котором находился лазарет.

Однако барак, выстроенный для больных, был уже так полон, что в нем удалось поместить только одного из спутников Тобаля. Другого его товарища и его самого перенесли в сарай, наскоро подготовленный для приема больных и оборудованный всем необходимым.

Вдоль стен были сделаны лежанки из маисовой соломы и мягкого тростника, в сарай нанесли одеял и открыли наверху окошечки, чтобы внутри было побольше воздуха. В этот сарай внесли Тобаля и второго его спутника, положили их на лежанки и оставили лежать без присмотра, потому что лазаретных служителей не хватало. На весь лазарет был всего один служитель, и ему приходилось ухаживать за столькими больными в бараке, что на этих двух, помещенных в сарай, у него не оставалось времени.

Пришел доктор, осмотрел раны и сказал, что завтра вырежет пулю у Тобаля из груди.

Во время операции Тобаль с невозмутимым спокойствием позволял с собою делать что угодно и ни разу, ни одним звуком не выдал своих страданий. Но и в этот раз докторам не удалось вынуть пулю. Она так глубоко вошла в легкое, что нечего было и думать о том, чтобы ее извлечь. Надежды на выздоровление было очень мало. Потеря крови при операции была так значительна, что больной совершенно ослаб.

Доктор вынужден был прекратить свои тщетные попытки. Он с сожалением объяснил двум раненым, что при лазарете находится всего один служитель, поэтому он не может прислать его, хотя они и нуждаются в особом уходе. Доктор прибавил, что он охотно бы сам ухаживал за ними, но у него в бараке столько больных, что он просто не в состоянии это сделать.

Он позаботился о том, чтобы Тобалю сделали новую перевязку и дали обоим раненым прохладительное питье, а потом ушел, оставив их снова одних. Тобаль был очень плох. Он чувствовал, что слабость все увеличивалась и начинался нестерпимый лихорадочный жар. Тобаль надеялся, что смерть скоро избавит его от этих страданий.

Всю ночь он провел без сна. К утру наконец немного успокоился и заснул, но во сне его преследовали и мучили страшные видения. На следующий день снова пришел доктор и сообщил, что нашлась сестра милосердия, которая готова добровольно принять на себя обязанности сиделки. Тобаль едва слышал доктора, он впал в совершенную апатию. Лицо его горело, глаза глядели без всякого выражения, и видно было, что он уже не принадлежит этому миру. Лихорадку невозможно было унять, она грозила совершенно изнурить его, а раны все больше и больше воспалялись. Доктор вышел и скоро вернулся с сеньорой, которая твердой, спокойной походкой шла за ним. На ней было черное платье и такая же вуаль на голове.

Она была бледна, и в ее манерах, несмотря на молодость, видно было достоинство, как нельзя более гармонировавшее с высоким призванием, которому, казалось, она полностью посвятила себя. Видно было, что ей, должно быть, знакомы были несчастья, и что это побудило ее посвятить себя уходу за ранеными, пострадавшими за отечество.

Тихо и спокойно подошла она к Тобалю с намерением тотчас же заняться добровольно возложенными на себя обязанностями.

Но вдруг она всплеснула руками, громко вскрикнула и упала на колени у постели больного.

Доктор в удивлении сделал шаг назад.

Услышав ее возглас, раненый быстро повернулся к сестре милосердия, будто пробудившись от страшного сна.

— Белита! — воскликнул он, приподнявшись на своем ложе и простирая к ней руки. Лицо его сияло радостью. В эту минуту он не чувствовал своих ран. — Белита!.. Это ты? Я не брежу? Белита, ты со мною!

Белита, рыдая, закрыла лицо руками. Она не могла сказать ни слова, это неожиданное свидание до глубины души потрясло ее.

Доктор, не видя надобности беречь Тобаля от волнений, поскольку для него уже не оставалось никакой надежды, отошел в глубину сарая.

— Белита, ты ли это? Да, да, я не сплю, это не во сне! Ты пришла… Пришла ко мне… Я вижу тебя.

— Тобаль, мой милый! — воскликнула Белита, схватив его руку и прижав к своим губам. — Тебя ли я думала найти здесь!..

— Так было угодно Господу, Белита. Я ранен, я нашел смерть, которую искал. Да, я хотел умереть, я не мог больше жить без тебя! Я не мог этого вынести! Но теперь все кончено… Ни одного упрека ты не услышишь больше! Не плачь, мне это больно. Останься, останься здесь со мной… Уже недолго… Я это чувствую…

— Ты умираешь, ты оставляешь меня! — плакала Белита. — А я не нашла смерти, хоть и искала ее. Я бросилась на рельсы железной дороги, но меня, наверное, отбросило в сторону, потому что, когда я пришла в себя, то лежала уже далеко от рельсов и только чувствовала страшную боль, должно быть, от удара. Тогда я подумала, что мне еще рано умирать и что осталась у меня еще какая-то священная обязанность на земле. Когда же я совсем пришла в себя, то поняла, что мой долг — ухаживать за больными и ранеными, пострадавшими за отечество, в этом мое искупление.