Обитель любви - Жаклин Брискин

— Нет, мама! Нет! — хныкала она. Она говорила в нос.

— Через минуту все кончится, Тесса.

— Нет, нет! — Доверчивость мгновенно исчезла с лица девочки.

За те два дня, что Бад провел здесь после своего возвращения, дифтерия достигла самой опасной формы. Слой слизи уплотнился, и теперь горло и носоглотка девочки затягивались пленкой, по виду напоминавшей белок недоваренного яйца. Амелия и Бад боялись, что пленка будет и дальше расти и утолщаться. Если болезнь не отступит, она перекроет трахею, и тогда девочка просто задохнется.

Бад с закатанными до локтей рукавами рубашки стоял у стола, заставленного пузырьками и баночками с лекарствами. Он достал из металлического судка лопаточку с ватным тампоном на конце, открыл пузырек с нитратом серебра и окунул тампон в жидкость.

Глядя на эти приготовления, Тесса еще сильнее стала вырываться. Амелия пыталась ухватить ее за мелькающие в воздухе ручки.

— Эту процедуру надо выполнять, предварительно связав ручки малыша за спиной, — проговорила появившаяся в дверях комнаты сестра Ленц. Это была крупная женщина в накрахмаленном бело-синем одеянии сестры милосердия.

Сестра Ленц получила подготовку в берлинском госпитале для инфекционных сестер. Она носила форменный чепец этот учреждения. У нее было довольно грубое красное лицо. Несмотря на свой грозный вид, она была доброй женщиной. Амелия и Бад хотели сами ухаживать за ребенком, но им требовался человек для помощи по дому. А в дом, где объявлен карантин, могла входить только медсестра. Так и появилась сестра Ленц, которой не очень-то нравилось готовить, стирать и убирать, зная, что ее высокая квалификация совершенно не востребована.

— Мы и так уже напугали ее до полусмерти, — ответил Бад. — Неужели же нам еще и руки ей связать?

— Тесса хорошая, доверчивая девочка, — проговорила сестра Ленц. Ее влажные глаза выражали печаль. С подобными случаями она сталкивалась не раз. Конец был один — смерть. Никто не выжил.

Амелии наконец удалось поймать мелькающие у нее перед глазами ручки Тессы. Она подняла глаза на Бада. Он подошел к Тессе сзади.

— Давай, — приказал он.

Амелия придавила ложечкой обложенный язык Тессы. Изо рта девочки шел неприятный гнилостный запах. Бад быстро и осторожно засунул смоченный в нитрате серебра тампон на кончике лопаточки глубоко в горло ребенка.

Тесса стала давиться и отхаркиваться. Амелия поднесла кружку к ее рту, а затем провела влажным прохладным полотенцем по маленькому разгоряченному личику. Тесса обмякла и прижалась к матери.

Бад и Амелия переглянулись.

— Йод? — тихо проговорила Амелия.

Бад вздохнул.

— Прямо сейчас? — спросила она.

— Последний раз делали больше четырех часов назад.

— Тесса, — сказала Амелия, — выпьешь лекарство и получишь мороженое.

— Нет! — Тесса снова заплакала.

Сестра Ленц пипеткой накапала йода в кружку с тепловатой водой. Бад взял кружку, посадил к себе на руки Тессу и отнес девочку к окну. День стоял серый, небо было затянуто облачностью.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку о принцессе? — спросил он.

Она крепче обхватила его ручками за шею.

— Я знаю, милая, — сказал он. — Ты боишься. Но принцесса однажды заболела. Король и королева хотели, чтобы она поскорее выздоровела, и поэтому давали ей лекарства. Им не хотелось причинять принцессе боль, потому что она была славная, умная и очень красивая. И они любили ее. Но им приходилось идти на это, чтобы она поскорее поправилась и смогла подняться с постели. Принцесса поняла это и выпила все, что ей дали. Вот какая она была смелая. И потом, в один прекрасный день...

Тесса, уже переставшая плакать, напряженно смотрела на Бада, ожидая продолжения сказки.

— ... принцесса выздоровела. И все жители королевства собрались перед дворцом и ликовали, ибо они знали, что принцесса показала себя молодцом. И знаешь, что было смешнее всего? Все собаки стали маршировать под ее окнами, совсем как солдаты, и отдавали ей честь своим лаем, потому что они знали, что принцесса согласилась принять все лекарства.

Тесса взяла в руки кружку. Она осторожно пригубила, потом выпила залпом. Йод — еще ничего. Другие лекарства, которыми приходилось ее пичкать, были гораздо неприятнее: сульфат хинина, например, горький до жжения в горле. А от аспирина ее тошнило и долго мучили спазмы.

Амелия взяла Тессу у Бада из рук и положила ее в кроватку. Раздела ее и стала обтирать губкой.

Сестра Ленц принесла корсаж, пропитанный яичным желтком. Тесса очень плохо ела, и этот корсаж питал ее через кожу. Девочку снова одели, она съела несколько чайных ложек мороженого и почувствовала себя немного лучше. Ей захотелось, чтобы ее вынули из кроватки и дали поиграть. Игры были строго воспрещены. В этом доктор Марш был неумолим. Амелия и Бад поочередно брали девочку на руки и пели ей. Сестра Ленц принесла три больших чайника, и запах уксуса вновь наполнил комнату. Влага скапливалась на стенах и капала вниз, словно ядовитые слезы.

Наконец Тесса заснула.

Бад и Амелия вернулись в гостиную, а сестра Ленц принесла им кофе и по куску пирога. Бад с жадностью набросился на еду, а Амелия только пригубила свой кофе со сливками.

Откуда-то из-за холмов Беркли, которые были более пологими и более зелеными, чем холмы, окружавшие Лос-Анджелес, донесся удар грома. Амелия и Бад одновременно глянули в сторону детской. Из-за двери до них доносилось только затрудненное дыхание девочки. Гром ударил ближе, молния черкнула по небу, а ветер бросался сорняками и трепал эвкалипт во дворе. Дождь забарабанил в окна.

Бад беспокойно заерзал. Для него, коренного жителя Лос-Анджелеса, летний дождь был непривычен. Этот ливень казался ему зловещим предзнаменованием.

Амелия выглянула в незанавешенное окно. «Будь ты проклят!» — обругала она про себя Бога, в которого не верила. Она была очень утомлена и полна страха за дочь, но даже в таком состоянии быстро поняла, что ругаться на Господа бесполезно. Но и молиться за Тессу она не могла. Как же она может надеяться на снисхождение Бога, которого нет или — если он все-таки есть, — который так беззаботно заставляет мучиться и страдать людей, созданных им же? Она оглянулась на мужа. Он единственный пришел к ней на помощь. Вот кто ночи не спит, ухаживает за Тессой, поет ей, переодевает, кормит и сторожит. Вот на кого ей следует молиться.

«Да, — подумала она. — Я буду молиться на Бада. А если вдруг она на самом деле не его дочь, я даю обет: с этой минуты Тесса принадлежит ему. И ничто не заставит меня взять эти слова обратно».

Дождь ослабел. Смеркалось, когда девочка зашевелилась. Бад достал часы.