Кукушонок - Камилла Лэкберг

гротескное. Она не могла избавиться от чувства, что присутствует на съемках фильма ужасов.

– То есть я могу рассказать всю правду о Лоле и, следовательно, о людях, которые ее окружали? Спрашиваю, чтобы внести окончательную ясность.

Элизабет нежно погладила мужа по голове.

– Да, я не буду тебе препятствовать. С какой стати? Для меня все кончено. Нет больше ни Петера, ни мальчиков. Рикард – это… Рикард. «Бланш» закрывается. Руководство издательства «Бауэр» спит и видит, когда же я наконец выйду на пенсию. «Насладиться осенью своих дней» – так они это называют. Но знаешь, по-настоящему свободен только тот, кому нечего терять. Теперь у меня есть только Хеннинг, а у Хеннинга – я. Не так ли, дорогой? Мы есть друг у друга, и я твоя муза. Пока смерть не разлучит нас.

Хеннинг снова что-то пробормотал. Эрике показалось, что в его глазах мелькнул ужас. Истолковать точнее его судорожную мимику было затруднительно. Где-то в глубине души Эрика жалела Хеннинга. Это все равно как если бы тебя выставили нагишом на всеобщее обозрение. Но стоило только подумать о Лоле, и сочувствие угасало. Лола считала друзей своей новой семьей, а они ее предали. И единственное, что может сделать Эрика для Лолы в этой ситуации, – рассказать всю правду.

Выйдя на улицу, она еще раз бросила взгляд на большие окна квартиры Бауэров. Это больше не дом, а тюрьма.

* * *

«Закрыто» – гласила табличка на выкрашенной в черный цвет двери. Рикард Бауэр осторожно подергал за дверную ручку, прежде чем достать из кармана ключ. Переступив порог, первым делом осмотрелся. Собственно, он ни от кого не прятался. Важно было само ощущение того, что ты вне поля видимости. Поэтому Рикард хотел, чтобы ни одна живая душа не знала о его местонахождении.

Было странно находиться в клубе «Бланш», когда он закрыт. Обычно Рикард приходил сюда, только когда были люди. Теперь же помещение пустовало и при беспощадном дневном свете выглядело довольно убогим. Потертости, пятнышки грязи – всё на виду.

Но Рикард не мог бы найти себе сейчас лучшего места. Он устал стоять под лучами софитов, безжалостно обнажавших неприглядные тайны его семьи. Больше показывать как будто нечего. Как и терять. Тильда одна в квартире и даже не знает, что Рикард вернулся в Стокгольм. Она звонила ему бесчисленное количество раз, но он не отвечал. Эта глава его жизни закрыта.

Он был тем, кем был, но теперь он другой.

Рикард вошел в скромно обставленный кабинет, который Уле и Хеннинг делили с Луизой, и огляделся. Ничего не тронуто, словно хозяева вышли и оставили всё как есть. Собственно, это и произошло – с той только поправкой, что никто из них не вернется. «Бланш» никогда больше не откроется. И этот кабинет будет пустовать, потому что маски раз и навсегда сорваны.

Рикард захватил диванные подушки в соседней комнате, соорудил из них матрас в углу. Подлокотник и плед послужат подушкой под голову и одеялом. Рикард осторожно опустился в импровизированную «постель». Он бесконечно устал, но, стоило закрыть глаза, видел Петера и мальчиков. Мертвыми и живыми. Рикард не знал, что хуже.

«Потраченная впустую жизнь – тяжкое бремя», – рассуждал он. Несколько дней в полицейском участке заставили его по-новому взглянуть на себя. И то, что он увидел, повергло его в стыд. Без дорогих побрякушек – часов, машин, – без расточительных путешествий по миру он был никем. Он ничего не умел и не владел ничем, что принадлежало бы ему как приобретенное на его средства или им созданное. Он всегда все получал даром и, как следствие, ничему не знал цены.

В полицейском участке Рикард обнаружил, что не скучает ни по приятелям, с которыми коротал вечера на Ибице, ни по итальянской обуви ручной работы, ни по изысканным ресторанным ужинам, ни по походам с Тильдой по магазинам. Он даже не вспоминал об этом. Зато тосковал по Максу и Вильяму, по счастливому лицу Петера, когда тот смотрел на сыновей, по лодочным прогулкам возле Шелерё с солеными солнечными брызгами, и ночным крикам чаек. По тысяче и тысяче вещей, не имеющих никакого отношения ни к деньгам, ни к роскоши.

Рано или поздно придется заняться своей жизнью всерьез. Больше всего Рикарда пугало то, что он точно знал, чего не хочет, имея при этом весьма слабое представление о том, что ему нужно. Мужчина среднего возраста, он так и не понял, кто он такой на самом деле, и вокруг не осталось никого, кто мог бы помочь разобраться с этим. Прежняя жизнь лежала в руинах.

Единственное, что Рикард знал наверняка, это то, что он отдал бы все, чтобы провести хотя бы минуту с Петером и племянниками. Еще одну минуту, лежа на животе на камне, с кусочком наживки на крабовом крючке. Чтобы возбужденный смех Вильяма и Макса бил в уши, пока удочка медленно поднимается, покрытая маленькими крабами. Будь Рикард королем, он отказался бы от королевства за один только миг такой жизни.

Мужчинам в семье Бауэр не разрешалось лить слезы, но сегодня вечером Рикард наплакался вдоволь, пока не уснул.

* * *

– Бертиль! – позвала Рита из ванной.

Мельберг уронил деревянную ложку, которой помешивал в кастрюле с мясом, и поспешил к ней. Эрнст за ним.

– Что такое? Тебе плохо? Больно?

Она протянула ему полную горсть волос:

– Началось.

Рита держалась, но, как только Бертиль прижал ее к себе, разразилась рыданиями. Это были первые ее слезы с того момента, как доктор объявил диагноз.

– Выпусти это, – Бертиль похлопывал ее по спине. – Не держи в себе, тебе станет легче.

Когда Рита отстранилась, рубашка Мельберга была мокрой до живота.

– Прости.

Он смотрел на жену и не чувствовал ничего, кроме любви, за которой просто не оставалось места страху.

– Не извиняйся, – сказал Бертиль. – Просто это глупо. Я знаю, ты хочешь казаться сильной, но тебе совсем необязательно играть героиню передо мной.

– Ты прав, но мои волосы…

Снова хлынули слезы, и Мельберг вытер жене щеки. Потом открыл шкафчик в ванной, достал бритву и встал за спиной Риты напротив зеркала.

– Ты знаешь, что я всегда считал Деми Мур в «Солдате Джейн» самой сексуальной из женщин, когда-либо надевавших ботинки?

– Не помню, чтобы ты когда-нибудь говорил об этом, – рассмеялась сквозь слезы Рита.

– Говорил, и много раз. Вот видишь, ты меня не слушаешь…

Рита покачала головой и еще раз вытерла щеки.

– Вот я и думаю, почему бы тебе не оказать услугу старому Бертилю и хоть чуточку не приблизиться к