Операция «Круиз» - Михаил Владимирович Рогожин

— Это точно, — не мог не согласиться он.

От его признания по спине Татьяны побежали мурашки. Она с пистолетом в руках боялась его больше, чем он ее. Одна мысль билась в голове — пока не поздно, нужно стрелять. Но палец не слушался. Татьяна чего-то ждала, нервное возбуждение усиливалось. Перед глазами стали появляться желтые мутные круги. Воркута не шевелился. Монотонность и тягучесть времени уплотняли воздух, которого не хватало для дыхания.

Сколько нужно времени, чтобы осмотреть все каюты на корабле? Татьяна этого не знала и не могла представить. Оставалось ждать.

Воркута затих. Сделал вид, будто смирился. Он прекрасно понимал ее состояние и с каждой минутой все больше опасался за свою жизнь, так как револьвер дрожал в руках Татьяны, и от испуга она была готова открыть стрельбу в любой момент.

— Хорэ, дамочка. Твоя взяла, видать, придется сдаваться. Не дергайся, найдут они нас как миленьких. Смотри, ненароком не пальни. Все же грех на душу брать не стоит. Да и я от них откуплюсь. Конечно, не ожидал я от тебя такой подлости, но баба есть баба. Особенно такая, как ты.

— Заткнись, — из последних сил процедила Татьяна.

Татьяна уже плохо соображала, но ей нравилось, что Воркута по-настоящему испугался ее и согласен сдаться. Она уже представляла себе, как начнут щелкать фотоаппараты, камеры и все газеты мира выйдут с фотографиями на первых страницах. На них она с револьвером задерживает убийцу.

Воркута заметил, что Татьяна несколько расслабилась. Этого оказалось достаточно, чтобы он одним прыжком оказался возле неё и сделал нырок под руку с зажатым пистолетом.

От неожиданности Татьяна выстрелила. Пуля впилась в стенку, возле которой только что лежал Воркута. Он же одним ударом выбил револьвер из рук обалдевшей женщины.

Татьяна бросилась его поднимать, но получила удар ногой, отбросивший ее в сторону.

Воркута, зловеще посмеиваясь, поднял револьвер.

— Хорэ, дамочка. Теперь моя очередь. Уж ты у меня поиграешь Дездемону…

Татьяна от страха не смела открыть глаза. Тело налилось свинцовой тяжестью. На какое-то время она полностью потеряла координацию движений.

— Вставай, сука… — приказал Воркута.

Она открыла глаза и вдруг, лежа под столом, увидела на одной из его ножек медную пластинку с выгравированным номером: «104».

«Это же номер каюты», — пронеслось в голове. Она с трудом вылезла из-под стола и без страха громко сообщила Воркуте и тем самым и Янису:

— К чему тебе револьвер, если я знаю, что номер твоей каюты сто четыре!

Воркута с недоумением посмотрел на нее. Покачал головой, налил себе виски, выпил и закурил.

— Ты чо? Решила, я тебя отпущу? Ха-ха-ха! Баба-дура. Нет. Ты теперь гарантия моей неприкосновенности. Сейчас мои ребята тебя свяжут и надежно упрячут. Покури последний разок, попей виски.

Татьяна молча взяла из его рук бутылку и сделала большой глоток. Закашлялась и, отдышавшись, попросила:

— Оставь меня в этой сто четвертой…

Воркута подошел к ней, забрал бутылку и наотмашь ударил по лицу. Татьяна упала на постель. Он сорвал с ее кофты брошку и, покрутив, вытащил булавку с серебристой головкой.

— Ах ты сука… микрофон… Хорэ, дамочка, хорэ…

Подошел к двери, приоткрыл ее и тут же захлопнул. В коридоре, подняв руки вверх, стояли его сообщники. За дверью раздался голос Яниса:

— Заканчивай, Воркута. Кранты. Деваться некуда. В артистку не стреляй. Иначе до появления полиции не доживешь.

Воркута отошел от двери в сторону, опасаясь стрельбы. Схватил Татьяну за волосы и притянул к себе. Крикнул Янису:

— Ты чо? Бугор?

— Я начальник охраны господина Ликидиса. Бросай оружие, открывай дверь, и пойдем поговорим, — весело предложил Янис, словно приглашал Воркуту на дружескую прогулку.

Воркута не ответил. Он полез в кейс, стоявший возле постели, достал оттуда пачки долларов, сунул их в сумку, застегивающуюся как ремень. Остальные рассовал по карманам. Глотнул виски и закурил. Приняв какое-то решение, продолжил переговоры через дверь.

— Эй, грек, прочисть уши и слушай внимательно. Слышишь? Это я, Воркута. Слышишь?

— Говори, — подал голос Янис.

— Хорэ, делаем так. Я взял артистку в заложники. Не вздумайте ломиться в каюту. Иначе ее мозги придется соскабливать с потолка. Вникаешь, грек?

— Дальше… — послышалось из-за двери.

— Дальше освобождаете коридор, и мы выходим. Идем беспрепятственно к трапу. А вы тем временем спускаете на воду катер с полным баком горючего. Сечешь, грек?!

— Дальше…

— Мы садимся в катер и отходим от корабля. Когда я буду уверен, что никакой погони нет, я вашу артистку выброшу в море. А вы ее потом подберете. Для страховки проверьте, есть ли в катере спасательный жилет. Уж если она потонет, я на себя этот эпизод не возьму. Хорэ?

— Предлагаю проще. Отпускай Татьяну, и мы тебя отпустим.

— Ты чо? Думаешь, грек, так самый умный? Делай, как говорю. Время пошло. И смотри. В барабане пять пуль. Для вашей артистки достаточно.

Татьяна закрыла лицо руками. Она проклинала ту минуту, когда согласилась участвовать в этой дурацкой игре. Несколько раз ей приходилось сниматься в кино про мафию. Там было все очень красиво. А здесь, кроме страха, она ничего не испытывала. Верить Воркуте тоже нельзя. Он патологически жесток и вряд ли оставит ее в живых.

Татьяна бросилась к двери и принялась биться о нее всем телом, крича во всю мощь своих легких:

— Он убьет меня! Убьет! Не верьте ему…

Воркута схватил ее за волосы, оттащил от двери и крикнул:

— Поворачивайтесь живее! Пока мне не резон ее убивать!

В коридоре начался шум, беготня. В динамике, врезанном в стенку каюты, послышались переговоры на греческом языке.

— Засуетились, — хищно вслушиваясь, прокомментировал Воркута.

— Отпусти меня… Сделай со мной все, что хочешь, и отпусти, — простонала Татьяна.

— Потерпи. Останемся вдвоем в море, уж там я тебя затрахаю до смерти. И не распускай сопли. Не люблю!

…Павел, услышав о том, что является главным бандитом, приготовился к многочисленным вопросам журналистов. Егор решительно встал с высокой кровати и, сильно хромая, демонстрировал свою готовность поддержать приятеля.

Этого делать не пришлось, потому что к ним в каюту никого не пустили. Вошел один Апостолос. Уселся в стоматологическое кресло, к которому недавно был привязан Егор, и попросил чего-нибудь выпить.

Павел не хотел приставать к нему с расспросами. Апостолос явно нервничал. Он не усидел в кресле и принялся мотаться по госпитальной каюте, как медведь по клетке, косолапо и бессмысленно.

Егор наблюдал за ним краем глаза, так как считал себя оскорбленным. Павел налил виски и, когда Апостолос проходил мимо него, подал ему стакан.

В кармане Апостолоса пискнул телефон. Он поднес его