Сестры - Пат Бут

Она замахнулась, но быстрым, как молния, движением Джейн перехватила ее руку железной хваткой.

– До свидания, Джули. Ты пришла сюда попрощаться со мной, не так ли? Знаешь, Джули, у тебя ухудшилась реакция, а это плохая новость для любого клоуна.

Джейн отбросила руку Джули, словно та была прокаженной, и решительно направилась к двери.

За спиной послышалось бормотание, и до нее долетели слова:

– Уничтожу… завтра… я клянусь… тебе конец… слышишь… ты слышишь?

21

У Роберта Фоли бывали трудные дни в жизни, но этот был самым худшим.

На столе перед ним лежали четыре фотографии. То, что было изображено на них, не укладывалось у него в голове.

По другую сторону стола, одетая, как и подобает по такому случаю, в черное с головы до ног платье от Дживанши, сидела самая раскупаемая писательница Америки.

– Я потратила целую вечность, чтобы отобрать лучшие, – в обычном своем непринужденном стиле проговорила Джули. – Мне кажется, я принесла достаточно выразительные снимки. Интересно, что будут говорить, увидев их? «Я не силен в фотографии, но знаю, что мне нравится».

Лицо Роберта Фоли сползло, как снежная лавина в Альпах. Несмотря на то, что он сидел, все тело скрутило судорогой, раздавило непомерным грузом изображенного на фотографиях. Не ощущая прохлады, создаваемой кондиционером, он весь покрылся потом.

Джули приближалась к вратам нирваны.

– Вам нравится мороженое? – спросила она с ненавистью ядовитой змеи.

Роберт Фоли сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев, и со всего размаха ударил им по столу.

– Заткнись! Заткнись!

– Я только спросила, – удовлетворенно проговорила Джули Беннет.

– Где ты это взяла? – прошептал он.

– У подружки Джейн.

Ложь была правдой. Фотографии подтверждали это.

Роберт Фоли пытался понять. На одной фотографии Джейн предавалась любви с девушкой, на другой – напарница удовлетворяла Джейн самым невообразимым способом. Это не какие-нибудь поцелуи молодых подружек. Тут был самый страстный, умопомрачительный, испепеляющий секс, такая жесткая порнография, что впору резать алмазы. Джейн? Его Джейн? Нежная, любимая, смешливая, чувственная, прекрасная Джейн? Он отказывался верить.

– Это не Джейн, – произнес он со всей убежденностью психопата в момент исповеди.

– О, неужели не она? А я-то глупая. Надо же, как похожа на нее. А эта, другая девочка, так похожа на Люси Мастерсон, у которой она работала. Хорошо, что это так, потому что я собираюсь распространить кое-какие фотографии. Мне они кажутся просто замечательными, и если это не Джейн, тогда еще лучше.

– Нет!

Джули Беннет старалась запечатлеть в памяти каждое мгновение, каждый нюанс этой сцены. Этот идиот оказался прямее отрезка, соединяющего две точки. Она знала, что ему не совладать с собой, увидев счастливые снимки подлинно голубой любви. Он прекратит свои отношения с Джейн быстрее, чем Город соленых слез закроет филиал на Плато отступления.

– Почему ты показываешь мне… эти грязные снимки?

– О, я решила, что ты имеешь право знать. Мы, американцы, просто помешаны на этом, верно? Ответственный выбор, свобода информации, все – достояние гласности и на обозрении общественности?

Потому что ты не отрывался от ее глаз вчера вечером, подумала она, обхаживал и ублажал ее, как подросток посетившую его принцессу. Потому что она смотрела на тебя так, словно Солнечная система сияла на твоем морщинистом лбу, потому что она крепко держалась за твой пиджак и терлась своей мочалкой о твой болтающийся конец, черт бы тебя побрал, кусок ты старого дерьма. Потому что я хочу причинить ей боль. Боль и беспокойство, сердечную боль и унижение, заставить заплатить за всю отчаянную жизнь, которой я жила до сих пор.

Голос Роберта был тихим, отрешенным:

– Что ты собираешься с ними делать?

Джули отнеслась к вопросу так, словно его задал художественный редактор журнала «Космо», интересуясь, в каком месте журнала расположить фотографии.

– Да, хороший вопрос. Они немного фривольны для публикации на страницах «Хастлера», верно? А по-настоящему сальные журнальчики не пользуются большим спросом, так? А фотографии прекрасны. Интересно, подписала бы Джейн сигнальный экземпляр? Может быть, они заслуживают частного распространения. Что-то вроде ограниченного тиража для тех, кто определяет общественное мнение в городе, – Рон, Барбара, Пит Ривкин, принимавший тебя вчера, Дон Галвин в Эй-би-эс, нормальный парень с широкими взглядами. Пит, несомненно, имеет «право знать», не так ли? Может быть, некоторые из них он вставит в рекламные клипы «Ночей в Беверли-Хиллз».

Остался лишь один вопрос, который так любят задавать американцы.

– Почему? – прошептал он.

– Честное слово, доктор Фоли, я считала, что врачи знают ответы на подобные вопросы. Каждый раз, открывая журнал или включая телевизор, я натыкаюсь на замечательного «ученого», объясняющего мне, почему я поступаю так или иначе. Они редко соглашаются друг с другом, но, видимо, это не играет существенной роли. Что же, посмотрим. Может быть, это следствие неудачных родов, или моего «комплекса неполноценности», или проблемы с массовым бессознанием, если кое-кто хочет взять на себя немножко ответственности. Считаю, что в наши дни поступок Электры не моден, Фрейд подвергается критике, но, мне кажется, следует предусмотреть возможность, что все это связано с моим желанием переспать с собственным отцом…

Слова застряли у нее в горле, в ушах зашумело. Она ощутила, как кровь заструилась по всему ее телу. Сердце бешено заколотилось, позвоночник стал как желе. Внезапно ситуация перестала казаться смешной.

Сквозь наплывающий туман на нее проницательно смотрели глаза врача. Комната поплыла перед глазами.

В переговорном устройстве что-то трещало, однако в голосе Джейн совершенно отчетливо ощущался энтузиазм и радость предстоящей встречи.

– Потрясающе. Ты освободился очень рано. Заходи скорее.

Лицо Роберта Фоли напоминало маску смерти, когда от прикосновения к невидимой кнопке огромные ворота распахнулись.

Ужас и потрясение – это гиперболическое клише газетных заголовков наилучшим образом отражало его внутреннее состояние. Что-то должно было отступить: образ нежной красавицы, страстно смотревшей на него или объект вожделения лесбиянки. В сознании не было места для двух одновременно, разумеется, в его сознании – в этой чистой пустой гробнице холодной благотворительности и неземной добродетели.

Но было и другое чувство, которое невозможно было изгнать из сердца, то, что сопровождает познание любви, – ревность. Он целиком отдал себя Джейн. Он позволил ей изъять себя у Всевышнего, сошел с пьедестала, высокое и лишенное удобств положение, которое отделяло его от необходимости испытывать те же чувства, что и массы народа. И теперь ему отплатили.