Вне закона - Дональд Уэйстлейк

Никто еще не знает, что я умираю, и, возможно, пройдут недели, прежде чем болезнь свалит меня с ног, но я не рассчитываю на то, что у меня много времени. Я ведь достаточно хорошо знаю эту болезнь, чтобы трепетать перед будущим. Но самоубийство — это не выход. Я должен быть мужественным, чтобы не причинять Фанни большей боли, чем та, что и так выпадет на ее долю. Скоро она меня потеряет.

Нужно просмотреть и подготовить столько бумаг… Инвестиции, юридические документы, инструкции попечителям… никогда моя жизнь не была столь напряженной. Скоро придет боль и, возможно, помешает принимать правильные решения по защите моей семьи. По крайней мере я сделал все для защиты семьи верного слуги колледжа Грандисона Харриса. Слава Богу, я все успел вовремя и несколько месяцев назад Рашель и его сын перебрались в Огасту, как я и обещал. Мне еще нет пятидесяти, я крепок телом и разумом, недавно женился. Думал, впереди много лет плодотворной работы, интересных исследований. Полагаю, даже врач должен думать, что он никогда не увидит смерть. Возможно, мы все посходили бы с ума, если бы думали иначе.

Мне остается только гадать, как это произошло. Люди скажут, причина — в инциденте с повозкой перед Рождеством, и, возможно, так оно и есть. Тот жеребец оказался слишком нервным для шумных улиц, где много лающих собак и толпы людей. Я должен сказать Генри, чтобы он продал его. Не хочу, чтобы Фанни попала в беду, если жеребец опять испугается. Когда он вытряхнул меня из возка в пыль, я сильно ударился. Остались синяки, но крови как будто не было.

Доктор Ив приходил ко мне, осмотрел и заявил, что все более-менее в порядке, кости целы, повреждений внутренних органов нет. И похоже, не ошибся. Все мои коллеги-врачи заглянули к нам, засвидетельствовали почтение попавшему в беду другу и пожелали весело провести Рождество. Разумеется, не приводили с собой жен. Ни одна уважающая себя белая женщина не ступит под крышу этого дома, ибо предполагается, что присутствие Фанни унизит ее. В глазах здешних законов мы и не женаты. Фанни заявляет, что ей без разницы. «Да и все они старые зануды», — говорит она. Но вот джентльмены от нее в восторге и считают меня счастливчиком. Я и был счастливчиком, до этой трагедии… но ученые мужи о ней не знают.

Мне бы тоже хотелось не знать. Спокойно бы жил, пока эта смертельная болезнь не свалила бы меня, — ни о чем не подозревая, как какой-нибудь мальчишка, наступивший на ржавый гвоздь и не ведающий об ужасах, которые теперь его ждут. Но я высококвалифицированный врач. И я знаю, что такое столбняк.

Да, я знаю слишком много. Слишком много, но недостаточно. Я видел, как люди умирают от столбняка. Мышцы вытягиваются, дергаются, их контролирует болезнь, а не пациент. Такое ощущение, что человека вздергивают на дыбу, как в давние времена преступников. Тело испытывает невообразимую боль, а вот разум остается ясным. Я сомневаюсь, что это благо. Забытье или безумие могли бы избавить от боли, но в этом природа страждущему отказывает. И нет метода лечения. Ничто не может остановить развитие болезни, повернуть ее вспять. Мне, возможно, до смерти осталась неделя, и я уверен, когда она закончится, я не буду бояться смерти, наоборот, встречу ее с распростертыми объятиями, как долгожданную гостью.

Но лучше об этом не думать. Все равно смерть заберет меня в скором времени. Я должен послать за Джеймсом Хоупом. Ему я могу доверять. Владелец фабрики по переработке хлопка, он будет надежным защитником деловых интересов моей жены. К тому же по происхождению он шотландец, то есть не связан вековыми традициями Юга, царящими здесь расовыми предрассудками, и будет относиться к Фанни как к леди, каковой она и является. Он и сейчас видит в ней герцогиню, отчего он так дорог нам обоим. Да, я должен рассказать Джеймсу, что произошло и как скоро он должен встать у руля, который, увы, вырвали из моих рук.

Моя бедная Фанни. Остаться вдовой с двумя детьми, а ведь ей еще нет и двадцати. Ее судьба волнует меня больше собственной. Для меня все закончится быстро, а Фанни придется страдать еще сорок лет, если люди начнут вымещать на ней свою злобу. Я лишь хочу, чтобы Бог учел тяжесть моих страданий и избавил от них Фанни. Я должен поговорить с Джеймсом Хоупом. Какая подходящая у него фамилия![22] Я должен вверить ему мою маленькую семью.

Скоро Рождество, Рашель испекла торт для Ньютонов. Харрис собирался отнести его на Грин-стрит во второй половине дня, после работы. Грандисон смотрел на торт и думал, что доктор Ньютон предпочел бы получить труп для работы в домашней лаборатории, но рассудил, что для такого подарка время, пожалуй, неудачное. Рашель прекрасно знала, чего обычно ждут по большим праздникам. Она общалась с людьми, заходила в гости к новым подругам, с которыми познакомилась в церкви, тогда как он теперь людей сторонился, страшась говорить с теми, кого, не дай Бог, мог увидеть совсем в другом месте.

Он принес торт к Ньютонам, постучал в дверь черного хода, ожидая, что ее откроют до того, как он прикоснется к дереву. Подождал минуту, другую, никто не вышел. Постучал сильнее, не понимая причины задержки. При таком количестве слуг, как у Ньютонов, дверь должна была открыться, как только его нога ступила на крыльцо. Чем это они заняты?

Наконец, после того как он постучал в третий раз, уже изо всей силы, дверь открыла сама Фанни. Он улыбнулся, протянул ей завернутый в бумагу рождественский подарок, но, увидев выражение ее лица, отступил на шаг. И слова приветствия застряли в горле. Она снова была беременна, и он это знал. Живот выпирал далеко вперед, то есть до родов оставалось совсем ничего. Но потряс его не живот, а ее лицо. Казалось, она не ела и не спала целую неделю. Глаза ввалились, ресницы дрожали, лицо напоминало маску. На мгновение он даже решил, что Фанни его не узнала.

— Моя Рашель испекла для вас торт, — пробормотал он. — На Рождество.

Она кивнула, отступила назад, давая ему пройти.

— Поставь на стол.

Он поставил торт. В доме царила непривычная тишина. Наверху не играл крошка Мэдисон, не суетились слуги, готовя дом к празднику, было тихо как на кладбище. Он вновь повернулся к Фанни, которая смотрела на завернутый в бумагу торт, будто видела его впервые.

— Ты в порядке? — спросил Харрис. — Может, позвать миз Альтею?

Фанни покачала головой.

— Она уже приходила. Забрала маленького Мэдисона, чтобы я могла побыть с Джорджем. Остальных слуг я тоже отослала. Генри, разумеется, остался. Он не покинул бы Джорджа.

Значит, что-то случилось с доктором Джорджем. Что-то плохое. Фанни сама выглядела полумертвой.

— Мне сходить за доктором Ивом?

— Он приходил утром. И доктор Гарвин. Они ничего не могут сделать. Джордж сразу сказал мне об этом, но я не поверила. Думала, эти напыщенные доктора хоть что-то могут. Но, как выяснилось, нет. Они не могут.

— Ему плохо?

— Он умирает. У него столбняк. Ты знаешь, что это такое?

Харрис кивнул. Столбняк. Да. Об этой болезни рассказывали на занятиях, но ничего не говорили о способе ее лечения. Только перечисляли ужасные симптомы в надежде, что никому не доведется их увидеть. По его телу пробежала дрожь.

— Они уверены?

— Джордж уверен. Сам поставил себе диагноз. Другие подтвердили. Не поверила только я. Теперь, впрочем, верю. Сижу с ним сколько могу. Час за часом. Наблюдаю, как он борется с болью. Борется с желанием закричать. Потом ухожу, и меня рвет. Возвращаюсь и снова сижу.

— Я могу тебя подменить.

— Нет! — Она выкрикнула это так громко, что он вздрогнул. Глубоко вдохнула, похоже, совладала с нервами. — Нет, большое вам спасибо, мистер Харрис, но я не позволю вам увидеть его.

— Но если доктор Джордж умирает…

— Именно поэтому. Вы думаете, я не знаю, чем вы занимаетесь в медицинском колледже? Уборщик, так они вас называют. Уборщик. Я знаю, каковы ваши настоящие обязанности, мистер Харрис. Давно знала. Ничего не имею против. Я знаю, что врачей нужно учить, и учеба эта нелегкая. Но в этом доме у вас ничего не получится. Я не позволю вам забрать тело моего мужа, слышите?

— Я только хотел помочь вам, — мягко возразил он, — попрощаться с ним.

— Вы так говорите. Но он уже ослаб. Наполовину сошел с ума от боли и может пообещать что угодно. Может сам предложить свое тело для исследований из чувства долга перед медицинским колледжем, но я этого не допущу. Моего мужа похоронят как должно, мистер Харрис. Он и так настрадался!

«Это не больно, — хотелось ему сказать. — Если ты мертв, то уже ничего не чувствуешь». Но конечно же, он промолчал. Знал, о чьей боли думает Фанни, и какие бы пожелания ни высказал доктор Джордж, надо беречь чувства живых, а не мертвых. А потому следовало побыстрее успокоить ее, и как можно меньше с ней спорить. Он сомневался, что другие врачи согласились бы взять тело Джорджа Ньютона. Оно слишком наглядно показало бы им, сколь близка смерть, и он радовался, что ему не придется доставлять это тело в медицинский колледж. Пусть доктор покоится на кладбище, в Огасте хватало и других тел.