Жизнь Шарлотты Бронте - Элизабет Гаскелл

Однако теперь, когда высокий спрос на ее произведение обеспечил успех «Джейн Эйр», сестры убедили Шарлотту рассказать отцу об этой публикации. Она зашла к отцу в кабинет после его раннего ужина и принесла экземпляр книги, а также несколько рецензий, не забыв поместить среди них и ругательную.

Шарлотта передала мне разговор, который состоялся у нее с отцом, и я записала ее слова в тот же день, когда их услышала, поэтому ручаюсь за их точность.

– Папа, я написала книгу.

– Неужели, моя дорогая?

– Да, и я хотела бы, чтобы ты ее прочел.

– Боюсь, это окажется слишком трудным для моих глаз.

– Но это не рукопись, книга напечатана.

– Моя милая, но это же, должно быть, страшно дорого! И это, несомненно, потерянные деньги, потому что как же ты сможешь продать книгу? Никто про тебя никогда раньше не слышал.

– Но, папа, это вовсе не потерянные деньги. Ты сам убедишься, если позволишь мне прочесть тебе пару рецензий и рассказать побольше об этой книге.

Она присела и прочла отцу несколько рецензий, а затем, вручив предназначавшийся ему экземпляр «Джейн Эйр», оставила его в одиночестве за чтением. Когда мистер Бронте вышел к чаю, он объявил:

– Девочки, знаете ли вы, что Шарлотта написала книгу и что эта книга куда лучше, чем я мог подумать?

Для тихих обитателей хауортского пастората, чья жизнь текла без особенных событий (если не считать забот о брате), существование автора по имени Каррер Белл было чем-то вроде сна. Однако для всей английской читающей публики это имя было закваской, вызывавшей постоянное брожение: всем хотелось узнать что-либо о таинственном писателе. Даже издатели романа не могли ответить, является ли Каррер Белл реальным человеком или всего лишь псевдонимом, мужчина он или женщина. В каждом городе читатели искали его среди своих друзей и знакомых и ничего не находили: никто из тех, кого они знали, не обладал талантом, достойным этого романа. Каждый эпизод книги обсуждался с точки зрения того, может ли он пролить свет на самый животрепещущий вопрос – об авторе. Однако результата не было. Люди с готовностью оставляли попытки удовлетворить собственное любопытство и просто садились за чтение романа, который неизменно приводил всех в восхищение.

Я не стану анализировать эту книгу, которую все читатели данной биографии, разумеется, хорошо знают. Тем более я не стану разбирать критические высказывания о романе: огромный поток читательских суждений вырвал его из безвестности сразу после появления на свет и вознес к вершинам заслуженной и вечной славы.

Передо мной лежит подборка вырезок из газет и журналов, которую прислал мне мистер Бронте. Весьма трогательно листать их и убеждаться, что не было такой заметки, пусть краткой и невнятной, в малоизвестной провинциальной газетке, которую этот несчастный, потерявший своих детей отец не вырезал и не подклеил бы к другим. Он был так горд, когда впервые читал их, и так несчастен теперь. Все эти рецензии полны похвал великому и неизвестному гению, который вдруг появился среди нас. Догадки о том, кто он, распространялись как лесной пожар. Лондонцы, рафинированные, как древние афиняне, и, подобно древним, не знавшие другого времяпрепровождения, кроме как рассказывая или слушая новости, были удивлены теми новыми ощущениями, новыми удовольствиями, открытыми им автором, сумевшим с небывалой силой описать столь волевых, уверенных в себе, энергичных и ярких персонажей, которые вовсе не были исчезающим видом, но прекрасно сохранились на севере страны. Некоторые полагали, что в романе есть доля преувеличения в сочетании с определенной долей схематичности. Те, кто жил ближе к местам действия романа, были уверены, что автор не может быть южанином. Ибо хотя и «темен, холоден и груб север», древняя сила скандинавских народов все еще обитает там и проявления ее видны в каждом характере, описанном в «Джейн Эйр». А кроме того, людям свойственны и благородная любознательность, и праздное любопытство.

Когда в январе следующего года вышло второе издание с посвящением мистеру Теккерею, читатели снова переглянулись с удивлением. Однако Каррер Белл знал об Уильяме Мейкписе Теккерее – о его возрасте, состоянии, жизненных обстоятельствах – не больше, чем о мистере Микеланджело Титмарше210: один из них поместил свое имя на обложке «Ярмарки тщеславия», другой – нет. Шарлотта была рада возможности выразить свое высочайшее восхищение писателем, которого, по ее словам, считала «общественным восстановителем нашего времени – тем мастером, чьи произведения способны возродить искаженные нравственные основы существования. <…> Его остроумие блестяще, его юмор чрезвычайно привлекателен, но оба они исходят из серьезной природы его гения, как сверкание зарниц вырывается из-за покрова летних облаков, вызванное электрическим зарядом, таящимся в их толще».

Энн Бронте чувствовала себя этим летом хуже, чем обычно, на ее чувствительную натуру сильно влияло то беспокойство, которое ощущалось в доме. Однако теперь, когда «Джейн Эйр» имела несомненный успех, Шарлотта начала строить планы отдыха или, точнее говоря, некоего отдохновения от забот для своей дорогой младшей сестры, «малышки». Энн, хотя и радовалась успехам Шарлотты, оставалась столь слаба, что не могла вести подвижную жизнь и почти все время проводила дома, склоняясь то над книгой, то над шитьем. «Нам с большим трудом, – писала ее сестра, – удается уговорить Энн пойти прогуляться или просто вовлечь ее в разговор. Я надеюсь, что следующим летом смогу вывезти ее хотя бы на короткое время на побережье». В том же письме есть фраза, свидетельствующая о том, насколько родной дом, несмотря на все затруднения, был дорог сестрам, однако эта фраза затеряна среди других, повествующих о домашних делах, и ее не стоит тут приводить.

Любой автор успешного романа получает целый поток хвалебных писем от неизвестных ему читателей. Иногда такие письма столь бесцеремонны, что напоминают знаменитую речь доктора Джонсона, обращенную к человеку, разразившемуся в его адрес необдуманными похвалами211. В других случаях эти письма содержат всего несколько слов, способных тронуть сердце «сильнее, чем звуки труб», и их сдержанность вызывает у писателя желание предпринять дальнейшие усилия в творчестве, чтобы соответствовать подобным похвалам. Они же временами содержат верную оценку достоинств и недостатков литературного произведения, а также указания на его источники, что и составляет основу критики и весьма полезно для начинающего писателя. Карреру Беллу довелось прочесть множество писем, написанных в том и другом роде. Доброе сердце, разумность и высокие цели позволили Шарлотте отдать должное каждому из посланий. Среди множества ответов, отправленных ею, в моем распоряжении оказались любезно предоставленные адресатом письма к мистеру Дж. Льюису212. Как мне известно, мисс Бронте высоко ценила его послания, в которых он старался вдохновить ее на новые свершения и давал советы. Я приведу несколько отрывков из ответов Шарлотты, поскольку они показывают, какую именно критику она ценила, а кроме того, в каждом из этих ответов, будь они написаны в гневе или в согласии и спокойствии, чувствуется характер Шарлотты, лишенный всякого самолюбования, исполненный ясной скромности и трезвой оценки того, что было ею сделано действительно хорошо, а что ей не удалось, а также благодарность за дружеское участие. Эти письма становятся сердитыми только тогда, когда затрагивается и, по мнению мисс Бронте, несправедливо трактуется вопрос об авторе. В остальном же письма говорят сами за себя тем, кто хочет слышать, и гораздо лучше, чем я смогла бы истолковать их значение своими слабыми и неточными словами. Мистер Льюис любезно сопроводил присылку писем мисс Бронте изложением содержания того письма, на которое она отвечала.