Мошенники времени - Роберт Асприн

«Значит, те, кто принес меня сюда».

Шарканье множества ног и дыхание подсказали Скитеру, что посмотреть собралась целая толпа. Посмотреть? На что?

Он вздрогнул и выглянул. Ему никогда еще не приходилось спускаться на Вокзале ниже уровня спортзалов и тира — сказывалось его монгольское предубеждение к замкнутым пространствам. Должно быть, они находились ниже, на техническом уровне, — ничего, кроме труб, электрических разводок, компьютерных кабелей повсюду. Из-за них потолок над головой казался паутиной, сплетенной гигантским, но — увы! — совершенно безумным пауком.

Скитер снова вздрогнул.

Он никогда не любил пауков.

А попадаться к ним в паутину — еще меньше.

В это самое мгновение золотой занавес за помостом раздвинулся, пропуская внутрь черноту… нет, стройную фигуру в черном. Похоже, спектакль начинается. Скитер с трудом сглотнул накопившуюся во рту слюну. Ему сильно мешал этот проклятый кляп. Он посмотрел на семь фигур в черном, постоянно ощущая присутствие в этом маленьком пространстве десятков других людей.

«Это суд, — понял, содрогнувшись, Скитер. — Это суд, а это судьи. А возможно, и присяжные разом». Вероятность того, что его приговорят без права на защиту, была велика — но за какое преступление? И каков будет приговор? Скитер столько всякого пережил за несколько последних дней, что уже не доверял своим глазам: безмолвные судьи в черном, груда чего-то, напоминающего пыточные инструменты, в стороне, аккуратно уложенный, зловещий моток каната — в самый раз для того, чтобы вздернуть на нем человека…

Скитер, клаустрофобия которого удвоилась, тщетно барахтался, в то время как подсознание услужливо шептало ему, что любая из труб или бетонных балок над головой может с успехом сойти за виселицу. Да и без кляпа — кто услышал бы его голос из недр вокзала, там, где бетон опирается на скалы Гималаев, врастая в них?

Ну что ж, Скитер сумел выжить в кровавой бойне, сполна потешив зрителей за их деньги; он выиграл эту чертову лавровую корону и солидный приз — выиграл красиво и чисто. Ему даже удалось освободить Маркуса, живого и невредимого, если не считать застывшего в глазах отчаяния…

Скитер не ожидал особенной благодарности от бывшего раба, и он не мог винить Маркуса в стремлении забыть те несколько недель, когда обстоятельства и его дурацкая галльская гордость заставили его снова надеть рабское ярмо. В полном соответствии с этими ожиданиями Маркус и не демонстрировал какой-то особенной, необычайной благодарности. Пара кружек пива, но никакой чрезмерной благодарности. Да, Скитер предвидел это, и так оно и вышло.

Не без некоторой горечи Скитер пожалел, что не может унаследовать часть характера своего бывшего друга.

Но даже в самых мрачных размышлениях о грядущей реакции Маркуса Скитер не мог предвидеть такого. Даже в самых жутких своих снах.

Прежде чем он успел подготовиться, низкий мужской голос заговорил что-то на языке столь древнем, что Скитер не понял из его речи ни единого слова. Когда судья в черном изложил свой вердикт и вернулся на место, вперед выступил другой. Слава Богу, этот хоть как-то говорил по-английски.

— Я повторю для вас по-английски слова нашего ученого коллеги, Чензиры Уми, писца из Египта времен фараонов. Ибо английский стал теперь вынужденно языком нашего общения, необходимым для того, чтобы выжить; позже я изложу собственные соображения.

Скитер не узнал ни первый голос, ни второй. В животе у него было противное ощущение, словно он сидел в пикирующем самолете.

— Чензира Уми подал свой голос против этого человека, самого обыкновенного вора и мошенника. Ему надлежало бы отсечь обе руки, дабы он не мог больше красть ими и совершать прочие богохульственные деяния, недостойные почитателя самого Сета, Темного, убийцы даже Господа нашего, мудрого и всеведущего Осириса. Таковы слова Чензиры Уми.

Под слоем черных как смоль повязок Скитер побелел как мел. Отсечь руки? Что это за люди? И кто дал им право судить его так? Конечно, он далеко не ангел, он с раннего детства мерзавец каких мало — но это не оправдывает такой жестокости! «Ладно, ребята из Древнего Египта и с Ближнего Востока всегда отличались странными представлениями о преступлении и наказании. Посмотрим, что скажут остальные шестеро. Уж конечно, разум победит?»

Впрочем, уверенность его в этом заметно поколебалась, когда мужчина, переводивший слова египтянина, продолжал рассудительным голосом законника елизаветинской эпохи:

— Если бы выбор предоставили мне, я бы предложил повесить его и выставить тело на заборе, дабы дети видели пример и устрашились подобной участи.

Скитер зажмурился, лишившись всякой надежды.

Один за другим выступили все шестеро мужчин. Еще один за жестокую кару. Один за помилование — ведь он никогда не крап у них, кто бы они, черт подрал, такие ни были, хотя Скитер начал уже догадываться. Потом, как ни странно, еще один голос в пользу помилования — ради всех тех детей, которых Скитер из года в год спасал своими щедрыми пожертвованиями. Скитер прищурился: «Откуда он знает, что я жертвовал деньги, не говоря уже о том как?» Он смутно припомнил голос Маркуса, рассказывающий про то, что Найденным уже давно известно о его денежных взносах. На этот раз Скитеру показалось, что он знает этого человека, хотя голос звучал как-то странно. Может, под масками у них голосовые синтезаторы? Шестой тоже был за помилование, разделив голоса поровну.

И тут вперед шагнула седьмая, невысокая, но стройная фигура.

Этот голос Скитер узнал сразу же. Он ушам своим не верил — неужели она возглавляет такую кровожадную организацию? И тем не менее она стояла прямо перед ним, и голос ее был чист, как звон древних храмовых колоколов.

— Голоса Совета Семерых разделились поровну: три «против», три «за». — Голос Йаниры Кассондры звучал чуть приглушенно под черной маской. — Если я проголосую так или иначе… что ж, любое решение будет окончательным, не так ли? Я не буду, не могу нарушать это равновесие. Как глава этого Совета, я могу проголосовать за сохранение его, ибо некоторые вещи надлежит обсуждать-с большой осторожностью Но я могу не использовать право решающего голоса. Каждый из нас имел свои основания к тому, чтобы принимать то или иное решение Я обращусь к вам как особый свидетель, потом мы соберем Семерых снова, в расчете на то, что они могут изменить свое решение, выслушав показания других.

Скитер ощущал себя как тот парень из Афин, как там его звали, которого отцы города заставили выпить яд. Йанира сама как-то рассказала Скитеру о нем, сидя за десертом на их с Маркусом кухне. «Вот и доверяй судьбе, — не без горечи подумал Скитер, — когда семеро волков и овца решают, что у них сегодня на ленч. Абсолютная демократия: все обладают правом голоса. Даже ленч».

Если только эта толпа вообще удосужится спросить свой ленч, прежде чем, образно выражаясь, разложить по тарелкам.

Голос Йаниры Кассондры, мягкий, словно она убаюкивала дочерей, начал свой рассказ. Несмотря на эту мягкость, Скитер не сомневался в том, что его отчетливо слышат даже в дальнем ряду. Должно быть, она научилась этому фокусу у себя в храме. Он все ждал подвоха.

Он его так и не дождался Вместо этого Скитер, не веря своим ушам, услышал долгую историю о зле и опасности, в центре которой оказался он сам, Скитер, который при этом жертвовал им немалые деньги, деньги, спасшие не одну детскую жизнь — да и не одну взрослую тоже.

Чуть позже, когда он начал уже ерзать от смущения, она сменила тему и поведала гипнотическим голосом историю приключений Скитера, пережитых им ради спасения Маркуса, — начиная с бегства от готового убить его человека прямо сквозь Римские Врата, куда только что обманом увели, чтобы продать в рабство, его друга.

С трудом повернувшись, он бросил взгляд в другую сторону и увидел массу людей, все как один подавшихся вперед и жадно ловивших каждое ее слово.

«Черт, могу себе представить, как потрясающе она смотрелась в этом своем храме. В развевающихся одеждах, с распущенными волосами, и голос… Не одному мужчине казалось, наверное, что перед ним земное воплощение ангела».

Голос Йаниры понизился тем временем, повествуя об ужасной судьбе, выпавшей на долю каждого из двоих: одного, проданного распорядителю Игр, и второго, похищенного и отданного в гладиаторы, едва способного общаться со своими пленителями, побоями и истязаниями обучаемого искусству убивать других, тогда как само его присутствие в Риме говорило о том, что он не убийца, ибо он отправился туда единственно из-за обещания спасти Маркуса, чего бы это ему ни стоило. В попытке сдержать это обещание он сам лишился свободы и был послан погибать на арену от меча признанного чемпиона.

К этому времени в задних рядах возник негромкий, но ощутимо сердитый ропот. Скитер не смел надеяться на то, что этот ропот направлен не против него, а против дурного обращения с ним, о котором шел рассказ.