Слепой. Обратной дороги нет - Андрей Воронин

в данный момент с огромным удовольствием подошел бы к каждому из этих кивальщиков сзади и, положив ладонь на затылок, помог продолжить кивок – так, чтоб дубовая столешница треснула и развалилась на куски, не говоря уж о башке, такой же дубовой, как она.

– Воля ваша, Федор Филиппович, – сказал Котов, – но я почти уверен, что мы только зря потратим время. Надо искать того, второго, который сбежал по дороге.

– Вы имеете в виду второго водителя? – заломив густую бровь, уточнил Потапчук. – Что считаю это направление работы важным и даже необходимым, но отнюдь не приоритетным. Ведь это же все равно что искать иголку в стоге сена. Такой поиск может длиться годами и десятилетиями, и вы, Петр Сергеевич, наверняка прекрасно отдаете себе в этом отчет.

– Иголку в сене найти несложно, если иметь при себе магнит, – упрямо проворчал Котов.

– Это верно, как любая прописная истина, – не упустил случая съязвить генерал Потапчук. – И что же вы предлагаете использовать в качестве магнита? Я, например, сколько ни пытался найти ответ, не придумал ничего лучшего, чем все тот же Паречин и все тот же грузовик с картинами из Третьяковской галереи. Если человек, о котором мы говорим, действительно что-то замышлял, он, во-первых, должен незаметно следовать за грузовиком, надеясь улучить удобный момент для осуществления своих планов, а во-вторых, должен, по идее, хотеть поквитаться с Паречиным за попытку выдать его украинской милиции. Что?

Не шевельнув ни единым мускулом лица, Котов в зародыше задавил мальчишеское желание грубо огрызнуться. С логикой у Потапчука был полный порядок, и возразить по существу подполковник ничего не мог. Не отрываясь от разглядывания ногтей, генерал мастерски загнал его в готовую захлопнуться ловушку. Возможно, он и сам пока не знал, для какого именно зверя вырыл эту волчью яму, зато подполковник знал это превосходно. Он ясно видел разверзшуюся впереди яму и даже заостренный кол на ее дне, но сворачивать было некуда, и оставался последний путь к спасению – попытаться с разбега перемахнуть ловушку. Вот только дадут ли ему хорошенько разбежаться?

Как только Паречина возьмут и станут допрашивать, правда вылезет из этого дурака, как шило из худого мешка. Он начнет колотить себя в грудь и кричать, что действовал по заданию генерала ФСБ Потапчука. Узнав об этом, старый хрен рассвирепеет, но это, в принципе, уже ничего не изменит: так или иначе, Котову крышка.

Спасти его могла только смерть водителя. Одна жизнь в обмен на другую – именно так стоял вопрос. В этой ситуации не было ничего нового, вот только Котов в данный момент находился в Москве, на Лубянке, а Паречин, чтоб ему пусто было, путешествовал морем, приближаясь к проливу Дарданеллы. Завтра утром посудина, на которой он плывет, выйдет в Эгейское море, затем обогнет Пелопоннес и окажется в Средиземном море, на расстоянии примерно четырехсот километров от самой южной точки Албании. Если убедить Золтана, что еще не все потеряно, тогда… Тогда, черт возьми, и впрямь еще не все потеряно! При желании пройти полтысячи километров морем – пара пустяков. Времени у албанцев достаточно, они вполне могут выйти в море заранее и подождать «Донецк» в уютной бухточке одного из бесчисленных греческих островков. И это, между прочим, ничуть не более рискованно, чем идиотская перестрелка на портовом таможенном складе. Это же надо было до такого додуматься! Нет, не напрасно представители многих национальностей на Балканском полуострове воспринимают слова «албанец» и «дебил» как синонимы…

– Словом, вот что, Петр Сергеевич, – продолжал Потапчук. Тон у него теперь был сухой и деловитый – тон приказа, несмотря на почти домашнее обращение по имени-отчеству. И смотрел он теперь не на ногти, а прямо Котову в лицо, сев в кресле ровно и распрямив плечи. Под этим взглядом подполковник машинально встал и опустил руки по швам. – Вы в этом деле с самого начала, с первого дня, вам и карты в руки. Тем более что вы так хорошо понимаете роль магнита в поисках иголки… – Он сделал небольшую паузу, давая отшелестеть и смолкнуть сдержанным смешкам, за которые Котов готов был растерзать своих не ко времени развеселившихся коллег. – Так что поезжайте-ка вы, голубчик в Италию. Вылетите прямо завтра, утренним рейсом на Рим, и встретите там нашего подопечного. А то мне что-то беспокойно: как бы с ним чего не случилось, все-таки заграница…

– Империализм, – продолжая веселиться, подсказал кто-то.

Эта шутливая реплика прозвучала не без зависти, поскольку шутнику, в отличие от Котова, загранкомандировки никто не предлагал. Сам же подполковник стоял, не веря собственному счастью, и был озабочен только одним: как бы неуместная радость не отобразилась на его физиономии в виде глупой, до ушей, улыбки преступника, помилованного, оправданного и отпущенного на волю в последний миг перед казнью.

– Империализм не империализм, – сдержанно улыбнувшись, сказал Потапчук, – а чует мое сердце, что этот сбежавший водитель вполне может обнаружиться в Риме. Уж очень он, по отзывам, шустрый мужчина. Поэтому, Петр Сергеевич, я вас очень прошу проявить максимальную осмотрительность. С Паречиным потолкуйте, но главная ваша задача – живым и невредимым доставить его домой, в Москву.

Котов коротко, деловито кивнул, думая, что это как раз тот случай, когда волка настоятельно просят позаботиться об овце.

– Торопить его с возвращением не надо, – продолжал говорить Потапчук. – Зачем пугать человека и будоражить общественное мнение? Пусть сам ведет свой геройский грузовик домой, а вы его сопроводите.

Подполковник снова кивнул. Перспектива трястись по жарким украинским дорогам в кабине какого-то грузовика его не прельщала, но он-то, в отличие от Потапчука, точно знал, что никакой обратной дороги не будет, а значит, мог согласиться с чем угодно, вплоть до предложения проделать путь от Рима до Одессы вплавь, а из Одессы до Москвы – на четвереньках или по-пластунски.

Кабинет генерала он покинул, как на крыльях. Мало того, что ему улыбнулась неслыханная, небывалая удача, она, эта удача, была воспринята Котовым как явное и неоспоримое свидетельство того, что старый лис Потапчук действительно пошел стремительно стареть, глупеть и вскоре окончательно выйдет в тираж. Он не смог бы толком ответить, почему это его так радует, но факт оставался фактом: явные признаки интеллектуальной деградации дорогого шефа поселили в душе Петра Сергеевича спокойную уверенность в том, что все будет хорошо.

Что же до самого старого лиса с признаками интеллектуальной деградации, то он, едва за последним