Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе - Саймон Мюррей

Я так и поступил и поведал Холмейру в присутствии Пельцера всю историю от начала до конца. Холмейр сказал, что разберется и доложит об этом капитану Леграну.

Я нервничал весь день, а вечером Пельцер сообщил мне, что Холмейр изложил ситуацию командиру роты, выставив меня в благоприятном свете, и было решено дело на этом закрыть.

Два дня спустя

Сегодня состоялся прощальный парад в честь Мерсье. Церемония была организована очень торжественно, и, хотя всем было неловко, все делали вид, что ничего не произошло. Мне было жаль Мерсье и хотелось бы, чтобы все это было лишь сном. Но он сам навлек это на себя и теперь будет вынужден жить с этим до самой смерти. Пожав руки сержантам, он неожиданно сделал шаг ко мне, произнес: «Au revoir, Jonny»[96] — и протянул мне руку. Я пожал его руку и попрощался с ним. Мой гнев улегся, я испытывал смешанные чувства. Он, в конце концов, обладал многими превосходными качествами, и у нас обоих было немало добрых общих воспоминаний. Прощание получилось чрезвычайно патетическим и очень грустным. Через несколько часов он уехал.

11 мая 1964 г.

Главный сержант Пельцер уволился сегодня из легиона, прослужив в нем пятнадцать лет. Это произошло уже после ухода Мерсье, и думаю, это доставляло Пельцеру глубокое удовлетворение. Прощаясь с ним, я также испытывал противоречивые чувства. Он был груб, жесток и задирист; его мировосприятие было абсолютно чуждо мне, и вместе с тем в нем было что-то стоящее. Во всяком случае, я обязан ему тем, что он прикрыл меня в случае с Мерсье, хотя, по всей вероятности, он сделал это не из любви ко мне, а из ненависти к лейтенанту, которая была сильнее. С его отъездом вся рота вздохнула с облегчением, буквально у всех словно гора с плеч свалилась.

13 мая 1964 г.

Я съездил в Мерс-эль-Кебир за билетом на самолет во Францию. Просто не могу поверить в такое счастье. Голова идет кругом. Получил билет на двадцать восьмое и рассматриваю его снова и снова. В Мерс-эль-Кебире навестил Сото, который лежит в госпитале кажется, с аппендицитом. Он, однако, в хорошей форме и выглядит замечательно.

Сото познакомил меня с отличным парнем из регулярных войск. Его зовут Патрик Бауманн, он призван в армию, но работает здесь зубным техником, как и маньяк-зубодер из нашего полка. Разница между ними лишь в том, что Патрик не занимался стоматологией раньше и не собирается заниматься в будущем. Его привлекли к этому делу только потому, что больше никто не подвернулся под руку. Он говорит, что крики пациентов, у которых он выдергивает зубы, так на него действуют, что он боится впасть в маниакальную депрессию, если это продлится долго. Интересно, как это действует на его пациентов? Патрик с его развитым чувством юмора мне страшно понравился. Через месяц он будет либерабль (увольняющимся). Он пригласил меня навестить его в Париже. Обязательно навещу. Париж! С ума сойти.

28 мая 1964 г.

Все, что происходило в части за последние две недели, прошло мимо меня.

Сегодня в полдень я взмыл в воздух в Мерс-эль-Кебире и через два часа был в Париже. Европа — после четырех с половиной лет в глуши! Это было все равно что вернуться из космического путешествия. В аэропорту меня встречали мама, отчим Лео и моя сестра по матери Каролина. Поначалу мы никак не могли найти общего языка. Когда я увидел маму, меня охватила печаль: она явно вышла из среднего возраста и постарела лет на пятнадцать. Каролине уже исполнилось десять, а когда я видел ее в последний раз, она была четырехлетним карапузом. Только Лео не изменился. Мы целый вечер делились всем тем, что случилось с нами за эти годы. Оказаться снова в своей семье — это прямо фантастика!

На следующий день

Прежде всего я должен был достать паспорт, так как мой находился в легионе, а я собирался съездить в Англию. Официально я был отпущен в отпуск во Францию, и, чтобы покинуть страну, нужно было специальное разрешение, но в нем мне автоматически отказали бы, так что и просить не было смысла. Я решил подойти с другой стороны, через британское консульство. Я ответил на массу вопросов и заполнил массу анкет. В консульстве поняли, что я британец с головы до пят, и, продержав довольно долго в ожидании, меня провели бесконечными коридорами в глубину здания и оставили один на один с неким полковником Филдсом, — по крайней мере, он так представился. Было ясно, из какого он управления; мы с ним очень мило побеседовали. Он был не против предоставить мне временный паспорт, дающий возможность путешествовать, в обмен на всю информацию об Иностранном легионе, какой я владею, — от количества разных полков и их дислокации до типов имеющегося в легионе оружия и прочих деталей. Я порадовал его, рассказав все, что знаю, и получил паспорт.

Неделю спустя

Это была божественная неделя. Семь дней свободы после нескольких лет в смирительной рубашке. Деревья, автомобили, рестораны, девушки, прохожие, магазины с невероятным ассортиментом роскошных товаров, даже краски — всё в Париже великолепно. Жизнь здесь — сплошной праздник с шампанским. Мои родители, проведя со мной несколько дней, уехали в свою Голландию, договорившись, что я заеду к ним по возвращении из Англии.

Я встретился с Патриком. Он был счастлив показать иностранцу свой обожаемый Париж, затащил в кабаре «Бешеная лошадь», заставил облазить весь Сакре-Кёр и дважды обойти Нотр-Дам. Я ходил всюду в своей форме, и, судя по взглядам, которые на меня бросали, во Франции легионеры такая же редкость, как и в Англии. На Елисейских Полях нас не раз останавливали бывшие офицеры легиона. Они угощали нас пивом и желали знать все, что произошло в легионе после их отставки. Некоторые из них были парашютистами, некоторые были вовлечены в путч. Те, кто служил во французских парашютно-десантных войсках, чувствуют друг в друге родственную душу и готовы ночь напролет вспоминать свои приключения в Индокитае и Алжире, но только между собой. Посторонние к этим беседам не допускаются.

8 июня 1964 г.

Пора было покидать Париж. Николь ждала меня на юге, и с некоторым сожалением я вылетел в Ниццу. Там я остановился в отеле недалеко от вокзала и позвонил в Ванс. К телефону, слава богу, подошла Николь. Если бы это была ее матушка, я бросил бы трубку, как горячую картофелину. Николь говорила несколько стесненно, мне тоже иногда приходилось подыскивать слова, чтобы разговор не угас. Она сказала, что приедет ко мне в отель на следующий день.

Неделю спустя

Она приехала, как и обещала. В какой-то момент у меня возникло чувство, что у нас все получится, но затем оно пропало. Мы бродили по городу в тот вечер, но ей надо было вернуться домой к определенному часу. Назавтра мы снова встретились, и опять это ни к чему не привело. Я не видел Николь три года. Она превратилась в цветущую молодую красавицу. Мне показалось, что она во мне разочарована. Наверное, за эти годы у нее сложился некий романтический образ ее легионера, и боюсь, как ни горько в этом признаваться, я не соответствовал выдуманному ею идеалу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});