Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе - Саймон Мюррей

На следующий день мы продолжали искать средства поддержания жизни. Росы не было. Миниатюрными крабами можно было накормить разве что котенка, да и то очень маленького. Рыбу не соблазняли голые рыболовные крючки, а чайки отказывались сидеть спокойно, пока я в них прицеливаюсь. Но главной проблемой было, конечно, отсутствие воды. Мы мучились от жажды, и по мере того, как солнце катилось к горизонту, нервы у нас все больше расшатывались. В шесть часов мы должны были выйти на радиосвязь, и Шик со Шнайдером считали, что мы должны попросить помощи. Мерсье, ко всеобщему удивлению, настаивал на том, чтобы попробовать продержаться еще один день, и я его поддержал, хотя и с трудом представлял себе, как нам это удастся без воды. Вид у всех был изнуренный и более безнадежный, чем накануне вечером. Концерта на губной гармонике не состоялось, мы слушали лишь завывание ветра и плеск волн, бившихся о скалы.

Утром, когда мы проснулись с первыми лучами солнца, было ясно, что это наш последний день на острове. Мы все были в жалком состоянии. И дело не в том, что мы почти ничего не ели с тех пор, как прибыли на остров. К вечеру второго дня голод стал мучить нас гораздо меньше. Проблема была в отсутствии воды, и не просто в жажде. Нам приходилось подолгу испытывать жажду и раньше. Это была потребность в воде, такая же насущная, как в кислороде. Если мы не достанем воды в ближайшее время, у нас не будет сил, чтобы двигаться. Все согласились, что во время сеанса радиосвязи в середине дня мы, махнув рукой на свои амбиции, признаем поражение.

Но тут произошло событие, изменившее ситуацию коренным образом. Бухольц неожиданно крикнул, что к нам приближается лодка. И правда, ярдах в двухстах от нас к острову пробивалось сквозь волны какое-то суденышко. Оказалось, что местное управление морского судоходства, заметив, что маяк погас, послало сюда людей, чтобы пополнить запас газа. В лодке были арабы, и, когда они увидели нас, на их лицах выразилась паника, сменившаяся удивлением, а затем иронией. Мы объяснили им, чем тут занимаемся, помогли поднять баллоны с газом к маяку и спросили, не найдется ли у них по глотку воды для нас. Арабы были необыкновенно щедры, хотя явно считали, что у нас не все дома. Они отдали нам всю воду, какая у них была, — две бутылки — и в придачу две буханки хлеба, банку сардин и вяленую рыбу. Можно было жить дальше.

Когда арабы уплыли, Мерсье, не участвовавший в переговорах с ними, повел себя до того странно, что я просто поразился. Он сказал, что получение помощи со стороны — это нарушение условий проведения экспедиции, и запретил нам прикасаться к воде и пище. Он добавил, что по-прежнему намеревается попросить помощи во время радиосвязи. Это был полный бред, и я, как младший командир, стал яростно спорить с ним. Остальные были, конечно, на моей стороне. Я полагал, что с целью выживания можно использовать все доступные средства, и если Господь Бог послал тебе пару бутылок воды и несколько сардин, то почему бы не употребить их? Мерсье в конце концов спустился с облаков на землю и сдался. Мы набросились на воду и еду. Ощущение голода после еды немедленно вернулось, но благодаря воде мы воспрянули не только физически, но и духовно.

Когда мы вышли на связь с центром, там страшно удивились тому, что мы еще держимся, хотя накануне жаловались на отсутствие воды. Они увидят в этом подтверждение теории выживания на морской воде.

19 декабря 1963 г.

В полдень мы выкинули белый флаг, через два часа прилетел вертолет и снял нас с острова. Заправляясь в лагере нормальной горячей пищей, мы испытывали непередаваемые ощущения. Сразу же после этого у всех начались колики в желудке. А вечером я получил рождественскую корзину от Фрэнсиса Видрингтона, в которую он запихал половину съестных припасов «Фортнума и Мейсона». И надо же, чтобы она пришла именно сегодня!

20 декабря 1963 г.

В лагере идут лихорадочные приготовления к Рождеству, все стараются перещеголять других в украшении казарм, сооружении вертепов и столов. Мерсье купил в Оране старенькое пианино. Я единственный, кто имеет зачаточные навыки игры на нем, хотя не прикасался к инструменту уже несколько лет. Гюидон притащил откуда-то набор ударных, а Питцалису удалось достать гитару, на которой не хватает двух струн. Из духовых инструментов у нас имеется губная гармоника Шнайдера, а кусок проволоки со шваброй и фанерным ящиком из-под чая издает звуки, наводящие на мысли о контрабасе. Чем не ансамбль?

Канун Рождества

Сам не понимаю почему, но в последние дни я с головой ушел в рождественские хлопоты. Я вообще не собирался в этом участвовать, но затем меня вдруг охватила предпраздничная лихорадка. Очевидно, Мерсье заразил меня. Он с увлечением хватается за любое дело, и это его свойство мне очень нравится. Не всякий способен на такой стойкий энтузиазм. Наша казарма приобрела фантастический вид. Она стала похожа на винный погребок, а лучше места для празднества и быть не может.

Оркестр репетирует уже три дня и три ночи без перерыва и разучил «Тихую ночь», «Семь одиноких дней» и еще пару номеров. Гюидон со своими барабанами заткнет за пояс Бадди Рича,[94] а Шнайдер извлекает из губной гармоники звуки, которые согрели бы сердце Ларри Адлера.[95] Мерсье раздобыл где-то две гитарные струны, и теперь Питцалис играет на гитаре просто превосходно. Я вставляю отдельные фортепианные аккорды, придавая музыке некую законченность.

Первый день Рождества

Это было, наверное, лучшее Рождество из всех. Мы, собственно, даже не задумывались о том, что это за праздник, а просто отлично провели время. Народ толпился в нашей казарме до шести утра, и мы развлекали их своей кошмарной музыкой, пока руки у нас не отнялись. Все были в восторге. Мерсье попросил нас сыграть на предстоящем офицерском балу. Я не могу понять, в чем дело — то ли все начисто лишены музыкального слуха, то ли не знаю что.

По случаю Рождества меня произвели в старшие капралы, Кайу вручил мне золотые нашивки и черное кепи. Вечером ко мне зашли с бутылкой шампанского Виньяга и Сото, и мы отпраздновали это событие. Не знаю, что бы я без них делал. Да и от других я слышу поздравления и похвалы в свой адрес, что, конечно, приятно. Кажется, скоро здешняя жизнь начнет мне нравиться.

26 декабря 1963 г.

Сегодня был устроен вечер для детей офицеров и сержантов. Разыгрывались сценки, выступали клоуны, и, разумеется, играл наш оркестр. Наша популярность растет.

31 декабря 1963 г.

Уходит 1963 год. Для меня он кончился хорошо. Я чувствую, что служба теперь дает мне гораздо больше и что я сам тоже могу принести пользу легиону. Думаю, я смогу сделать что-нибудь в будущем году. Я пользуюсь определенным авторитетом и в какой-то степени участвую в решениях, которые здесь принимаются. Я могу сделать так, чтобы парни меньше страдали от типов вроде Сота Гарсиа и чтобы Шнайдер и Зиги Вайс увидели в здешней жизни что-то хорошее и не рассматривали бы ее как тюремное заключение. Я могу сделать нашу жизнь чуть веселее. Я знаю, как поддерживать дисциплину ради того, чтобы был порядок, а не делать из нее фетиш. Мне хотелось бы пробудить в людях нашей роты интерес к службе и поднять их воинский дух. Надеюсь, 1964 годом я останусь доволен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});