Ласка сумрака - Лорел Гамильтон

– Почему? – удивилась я.

– Посол – не сидхе.

– Чего вы ожидаете от нашего визита к этому фейри? – спросил Дойл.

– Я хочу, чтобы вы добились, чтобы он заговорил. Чего бы это ни стоило. У нас больше пяти сотен трупов, Дойл, ближе к шести вообще-то. И если правда то, что рассказал Рис, если этих тварей не остановить, если просто позволить им питаться – они регенерируют или что-то вроде. Я не хочу, чтобы по моему городу бродила стая свежевозродившихся древних божеств с пристрастием к убийству. Их надо остановить сейчас, пока не стало поздно.

Мы согласились пойти с ней, но сначала нам нужно было сделать телефонный звонок. Мы позвонили Мэви Рид и оповестили ее, что на нее натравили призраков мертвых богов. А значит, сделал это кто-то из Благого Двора, и более того – он имел на это разрешение короля.

Глава 39

Люси пришлось вовсю сверкать своим значком, чтобы провести нас – с нашими мечами, ножами и пистолетами – в обход металлодетекторов. Дежурная сестра отказывалась пропустить нас на нужный этаж, пока мужчины не предъявили удостоверения королевских телохранителей. Но в конце концов мы прорвались и стояли сейчас у кровати этого человека... нет, человеком назвать это было трудно. Шалфей совсем крошечный, но пропорции у него идеальные. Можно сказать, он рассчитан на свой размер; а в существе, лежавшем на постели с подоткнутыми под него простынями, с первого взгляда чудилось что-то неправильное.

Я из Неблагого Двора, и для меня привычны и даже приятны очень разные фигуры, но в этой было что-то, от чего у меня на голове волосы зашевелились. Захотелось отвернуться, словно он был отвратителен, хотя вообще-то с виду он таким не был.

Проблемы возникли не только у меня. Рис и Холод повернулись к нему спинами, едва взглянув на него. По их реакции можно было понять, что они либо знали его, либо знали, что с ним случилось. Они будто хотели отстраниться от того, что видели. Может быть, он нарушил какое-то древнее табу? Дойл взгляда не отвел, но он вообще никогда взгляда не отводил... Гален обменялся со мной взглядом, говорившим, что он так же озадачен и расстроен, как и я. Китто стоял рядом со мной – он это себе вытребовал, – ухватившись за мою руку, как испуганный ребенок.

Я заставила себя не отворачиваться и попыталась определить, что же в этом маленьком мужчине было такого, что мне хотелось зажмуриться? В нем было чуть больше двух футов роста[18], крошечные ступни едва возвышались под простыней. Его тело казалось словно укороченным в перспективе, словно мы смотрели на него издалека и под странным углом, хоть он и лежал прямо перед нами. Голова слишком большая для худенького торса. Глаза, влажные и большие, были уж слишком велики для его лица. Как будто глаза достались ему от кого-то другого. Нос по размеру подходил к глазам, но поскольку все остальное было уменьшено, он тоже казался слишком большим. Вот так это выглядело: словно нос и глаза остались неизменными, а все остальное уменьшилось – сжалось и съежилось.

Никка бросился вперед между нами, протягивая к нему руки.

– Ох, Букка, что сталось с тобой?!

Крошечный человечек на постели несколько секунд оставался неподвижным. Потом, очень медленно, он поднял руку – тоненькую, будто сухая веточка. Он приложил бледно-коричневую крошечную ладонь к сильной коричневой ладони Никки.

Китто поднял вверх лицо, блестящее от слез.

– Букка-Ду, Букка-Ду, что же ты теперь?

Я подумала сперва, что Китто недоговорил фразу; потом я поняла, что это не так. Он спросил именно то, что хотел узнать.

– Вы оба его знаете, – сказал Дойл скорее утвердительно, чем с вопросом.

Никка кивнул, с мучительной нежностью поглаживая крошечную ладонь. Он горячо и быстро заговорил со странными певучими интонациями одного из старых кельтских языков. Речь была слишком быстрой, чтобы я различила слова, но это не был ни валлийский, ни гэльский – шотландский или ирландский, – что, впрочем, оставляло достаточно большой выбор диалектов, да и настоящих языков.

Китто присоединился к беседе, и речь его похожа была на речь Никки, но не совсем – другой диалект, а может, другая эпоха, – различия как между средневековым английским и современным.

Я видела непонимание и горе на лице Китто. Было ясно, что он крайне опечален, найдя этого мужчину в его нынешнем состоянии, но это и все, что я сумела понять.

Наконец Дойл заговорил на современном английском. Может, мои сопровождающие все поняли, но я – нет.

– Никка знал его, когда его вид не слишком отличался от нынешнего, но Китто помнит его таким же, как мы. Он – сидхе. Когда-то Букке поклонялись как богу.

Я вгляделась снова в исковерканную фигуру и поняла, отчего у меня мурашки бежали при одном взгляде на него. Эти огромные карие глаза, этот сильный прямой нос – они были такими же, как у Никки. Я всегда считала, что коричневую кожу и темные глаза Никка унаследовал от фей-крошек, которые числились в его родословной, но теперь, глядя на карлика в постели, я поняла, что ошибалась.

Я смотрела на мужчину с ожившим страхом, потому что вдруг увидела. Как будто кто-то взял сидхе и ужал его до размера крупного кролика. Я не находила слов для того ужасного, что лежало в больничной постели, почти теряясь в ней. И не могла вообразить, как он мог до такого дойти.

– Как? – тихо спросила я и тут же пожалела, что спросила, потому что карлик на постели взглянул на меня огромными глазами на усохшем личике.

Он заговорил на хорошем английском, хоть и с акцентом:

– Я сам довел себя до такого, девочка. Я и только я.

– Нет, – возразил Никка. – Это неправда, Букка.

Карлик покачал головой. Его волосы, коротко стриженные, но густые, сбились от его движения.

– Здесь есть знакомые мне лица, Никка, помимо тебя и гоблина. Есть и другие, кого обожествляли когда-то и кто потерял своих почитателей. Они не иссохли, как я. А я-то отказался отдать свою силу, думая, что это умалит меня! – Он рассмеялся, и от горечи в этом смехе можно было задохнуться. – Посмотри, Никка, посмотри, до чего довели меня гордость и страх.

Я была растеряна, если не сказать больше, но – как это часто бывает в обществе фейри – сами вопросы, которые я хотела бы задать, оказались бы невежливыми.

Карлик повернул свою слишком тяжелую голову, чтобы взглянуть на Китто.

– В последнюю нашу встречу ты казался мне маленьким. – Странно притягательные глаза пристально смотрели на гоблина. – Ты изменился, гоблин.

– Он – сидхе, – сказал Никка.

Букка вроде бы удивился, а потом рассмеялся.

– Подумать только, я столько веков боролся за чистоту нашей крови, препятствовал ее смешиванию с любой другой. Я когда-то считал тебя нечистым созданием, Никка.