Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский

В стране развивалась капиталистическая экономика, просвещение охватывало большую часть нации, широко было внедрено самоуправление на местах, и люди начинали себя ощущать хозяевами жизни. Но в сфере политического управления хозяевами были не они: самодержавный император Николай II при всеобщей переписи записал в графе «Род занятий»: «Хозяин земли Русской». Не народ, а царь, и не лучший из русских царей считал, и по праву, себя хозяином. Еще в начале XIX в. император Александр I и некоторые высшие сановники, например, М. М. Сперанский и многие дворяне уже считали, что нужно менять порядок управления страной; недаром присоединенные к России Царство Польское и Великое княжество Финляндское получили автономию и конституцию, и шли разговоры о создании таковой для всей России. Но и в начале ХХ в. ничего не изменилось. Так в этой важнейшей области возник длительный застой, который мог разрешиться только на третьем пути – пути революции. А революция – это уже не надлом, который может зажить, а слом, разрушение. Это понимали все: и те, кто готовил революцию, и кто ждал революции, боясь ее, и кто не хотел ее. И те, и другие, и третьи были интеллигенты, ибо мыслили.

Закончив этот период, необходимо оговориться. Понятия «надлом» и «слом» здесь все же достаточно условные: самостоятельных, независимых от прошлого фазисов истории не существует, и даже при самом остром желании «до основанья разрушить» старый мир и построить новый, этот «новый мир» с необходимостью наследует множество черт «проклятого» старого мира, и, увы, как правило, не самые лучшие: худое всегда устойчивее.

Духовной основой существования любой нации является национальная идея. Это нечто неуловимое и неформулируемое в принципе. Мы не можем взять книжку и вычитать несомненно существующие национальные идеи: германскую, английскую, французскую или американскую (национальная идея не имеет ничего общего с государственным лозунгом типа «Германия превыше всего», «Правь, Британия, морями» или «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»: лозунги временны, национальная идея вечна). Это лишь ощущение своей «народности», причастности к многовековой жизни предков, к истории нации (но не государства! – государства временны). Это ощущение может быть неосознанным либо осознанным. Неосознанно оно было у крестьянства, веками жившего традиционной жизнью, как жили пращуры (отчасти – старое городское мещанство, как Ростовцев из «Жизни Арсеньева» И. А. Бунина). Крестьянство – главный носитель национальной идеи. Уничтожьте крестьянство – и вместе с носителем исчезнет национальная идея. Так и произошло в советскую эпоху. Сознательный носитель национальной идеи – интеллигенция, опирающаяся на «потребление» национальных культурных ценностей. Для этого нужны годы познания своей нации, ее прошлого и настоящего, прежде всего путем чтения и, главное, – осмысления прочитанного. Потому ограничивающие свое чтение Полем де Коком и Понсоном дю Терайлем или Пикулем и Марининой – не интеллигентны, ибо осмысливать там нечего (можно лишь осмысливать самих этих писателей, их книги и их популярность как факт истории культуры). Уничтожьте интеллигенцию – исчезнет вместе с еще одним носителем национальная идея. Уничтожьте национальную идею, и вместо нации получите население – «храмину рассыпанную», послушный объект манипуляции политиканов.

Русская интеллигенция к началу ХХ в. подошла к полному и всестороннему познанию сущности нации, ее состояния в настоящем и ее истории. Статистика, настоящая статистика есть средство познания современного положения нации. В России второй половины XIX в. возникла лучшая в мире земская статистика; это признавал и В. И. Ленин, отнюдь не склонный хвалить что-либо в «царской» (?) России (Россия не может быть княжеская, царская, генсековская или президентская, ибо князья, цари, генсеки и президенты – лишь насекомые, бабочки-поденки, ползающие по ней; это князья и цари были российскими). Средством познания настоящего и прошлого нации является краеведение, народоведение. К началу ХХ в. в России сложилась мощная традиция народоведения и разработан был инструментарий изучения нации. Императорское Русское Географическое общество, Этнографическое бюро князя Тенишева, десятки центральных и местных научных обществ и кружков, вроде Абрамцевского в имении С. И. Мамонтова или Талашкинского в имении княгини М. К. Тенишевой, рассылали многие тысячи анкет с подробными вопросниками, имели сотни, а может быть, и тысячи корреспондентов на местах – священников, учителей, тех же земских статистиков, вели огромную публикаторскую деятельность, познавая нацию и сохраняя традиции. Армия интеллигентов, таких как А. Н. Энгельгардт, С. В. Максимов или П. В. Якушкин, движимых не научным любопытством и не профессией этнографа, а желанием узнать свой народ, свою нацию, познать самое себя, годами жили в деревне, прошли всю страну из конца в конец, проникая в самые отдаленные уголки. Инженер-химик по профессии, один из создателей цветной фотографии, С. М. Прокудин-Горский изъездил всю Россию и запечатлел ее на многих тысячах фотографических негативов. В начале ХХ в. русские историки подошли к пониманию истории страны как истории ее народа, истории людей, а не государей и государства, на десятилетия опередив западноевропейскую историческую науку – и французскую школу «Анналов», и уж тем более современные германскую «Историю повседневности» (Alltagsgeschichte) и итальянскую «Микроисторию». Это новое понимание истории нашло теоретическое выражение в «Философии истории» Л. П. Карсавина, к счастью, высланного большевиками за границу, а не расстрелянного в подвалах Лубянки – иначе бы мы не имели возможности прочесть этот труд. В начале ХХ в. в десятках объемистых книг и многотомных трудов была воссоздана незамутненная идеологическими умозрениями история национального духовного, идейного и художественного наследия, и маститыми учеными вроде А. Н. Пыпина, П. Н. Милюкова, М. О. Гершензона или Д. Н. Овсянико-Куликовского, И. Э. Грабаря и скромными провинциалами вроде И. Евдокимова.

Где же все это? Почему вновь история народа подменяется историей государей и государства, и не важно, как это называется: «История СССР» или «История Отечества», а обыватель вершиной исторической мысли снова, как почти 200 лет назад, считает «Историю государства Российского» Н. М. Карамзина? Потому что «ленинской гвардии» для «строительства нового общества» нужна была не автономная от государства нация, а управляемое население. Вместе с блестящей русской инженерией и агрономией была уничтожена в конце 20-х – начале 30-х гг. и блестящая русская статистика, вместе с кадрами краеведов было уничтожено «буржуазное» краеведение (оно робко начало возрождаться только после войны, и то в форме пионерского движения «в помощь народному хозяйству», и по сеи поры влачит жалкое существование), закрыты и уничтожены вместе с фондами и сотрудниками десятки музеев, а оставшиеся превращены в органы Агитпропа, уничтожены были целые исторические школы, как школа И. М. Гревса или школа С. Ф. Платонова. С корнем, вместе с людьми уничтожены были традиции, на место которых идеологические чиновники требовали создать и внедрить к такой-то или этакой-то годовщине «Великого Октября» новый фольклор(!), новые обряды, новые традиции, социалистические по содержанию.

Так чего же ты хочешь, читатель, вопия о повальном пьянстве и бездуховности? Поблагодари крутолобого мыслителя, покоящегося в Мавзолее на Красной площади, и его сподвижников.

Но вернемся в то прошлое, в котором еще существовала настоящая Россия и