Когда молчит совесть - Видади Бабанлы

Говорят, после драки кулаками не машут. Может быть, все, что я пишу вам, уже не имеет для вас никакого значения? Может, у вас не хватит терпения дочитать письмо? Вы не сочтете возможным тратить ваше драгоценное время на подобную чепуху, не вскрывая конверта, разорвете мое письмо и бросите его в мусорный ящик?.. Я вполне могу в это поверить. Потому что таким людям, как вы, готовым во имя славы продать не только ум и талант, но даже совесть, не понять душевных страданий и нравственных потрясений другого человека. Уважение, милосердие, забота - все эти чувства чужды таким людям, как вы. Иначе вы не посмели бы сделать жертвой своих грязных целей любимую (теперь-то я ни на йоту не сомневаюсь в фальшивости этой любви), которую три года обманывали, усыпляя сладкозвучными песнями..."

Вугару не хватало воздуха. Тяжесть ее обвинений непосильным грузом ложилась на его душу. Пододвинув стул, он устало опустился на него. А ведь он не дошел еще и до середины письма. Не хотелось читать дальше, но взгляд словно магнитом тянуло к ровным убористым строчкам.

"... Можете порадоваться. Лишь одно-единственное из сказанного вами правда. Мои нынешние отец и мать действительно не являются моими истинными родителями. Ваши осведомители донесли вам правду, поздравляю!

Но и тут позвольте вам немного насыпать перцу под нос! То, что я "незаконнорожденная" и взята на воспитание из дома младенца, - пустая ложь. Мои настоящие родители живы и здоровы, они живут в Баку. Отца моего вы хорошо знаете, познакомились с ним у нас дома; на семейном торжестве, шестидесятилетии Агаризы-ага, - я говорю о тамаде Шахмалы Клыджеве. Вот этот-то богатырского сложения человек и есть мой родной отец! Я своими глазами видела свидетельство о рождении, ходила в загс, добилась того, что разыскали корешок и сопоставили его с оригиналом.

После ссоры с вами я вернулась домой и рассказала обо всем родителям, на них без слез смотреть было нельзя. Вот тогда я поняла, что означает выражение "живой покойник". От стыда я готова была сквозь землю провалиться. Как я смела раскрыть им все?.. Не прощу себе этого до самой могилы. А ведь все из-за вашей милости!..

Одно меня изумляет - какими путями, какими средствами удалось вам добраться до этой, двадцатидвухлетней давности, семейной тайны, так тщательно скрываемой? Восхищаюсь вашим искусством и завидую вашему таланту. Если бы с самого начала вы избрали своей профессией шпионаж, вы бы уже достигли огромных успехов. Но вы проиграли, жаль, да что поделаешь?!"

Последняя фраза окончательно сразила Вугара, голова у него закружилась. Он и не представлял, что Арзу может быть такой злой. Как она его ненавидит! Откуда такие колкие, ядовитые слова?.. Все ясно, надежды на примирение нет. Он скомкал письмо и швырнул на стол. Дальше можно и не читать. Поднявшись, он долго ходил по комнате, мрачный, расстроенный. Наконец, немного успокоившись, снова взял в руки письмо и разгладил его. А все-таки любопытно, чем она закончила свои насмешки и издевательства?

"...Эх, Вугар, Вугар! Я любила вас больше всех на свете, я так верила в вас. Считала вас чистейшим человеком. Не удержались вы на этой высоте! Ни за что ни про что обозвали меня "гулящей". И как у вас язык повернулся? Как позволило вам ваше сердце?! Или, желая развязаться со мной, не нашли ничего лучшего этой лжи, этой клеветы?! Да понимаете ли вы, какое это оскорбление для девушки, превыше всего дорожащей своей честью? Даже у зла и клеветы есть пределы. А вы не пощадили нашей трехлетней дружбы, наших клятв и обещаний и нанесли моему сердцу незаживающую рану. Разве нельзя было расстаться уважительно, с достоинством? Говорят, первая любовь - всегда разочарование. И я, как другие, вкусив ее горечь, понемногу забыла бы все, боль бы сгладилась и утихла. Но вы сочли меня недостойной даже такой развязки. Вы швырнули меня себе под ноги, надсмеялись над моей юностью, будущим, мечтами. Что я сделала вам плохого, в чем провинилась?

Прощайте, прощайте! О горы, которые я считала чистыми и недоступными, и на вас, оказывается, порой ложится грязь".

Словно прохладный ветер прошел по его разгоряченному сердцу. "Любит, любит..." - еле слышно шептал он. И медленно, вникая в каждое слово, стал перечитывать конец письма.

Мама Джаннат, уже приготовив: еду, накрыла на стол. Услыхав радостный шепот Вугара, она подошла к двери и кротко спросила:

- Такую маленькую бумажку так долго читал, Вугар?..

Вугар, весь погруженный в чтение письма, несколько мгновений недоуменно глядел на старую женщину, и вдруг свет счастья хлынул из его глаз, и он произнес вслух то, что шептал про себя:

- Любит, мама. Любит!

- Кто любит, детка?

- Арзу!

Насмешливая улыбка тронула старческие губы.

- Ты это только сейчас понял?

Вугар аккуратно сложил письмо, сунул его обратно в конверт и, пряча во внутренний карман пиджака, спокойно сказал:

- Я давно знал, что она любит меня, мама. Но из этого письма сегодня я понял всю огромность этой любви.

- Поздновато!

Вугар не стал оправдываться.

- Есть одна причина, мама, ты не знаешь об этом. Между нами произошел неприятный разговор... - искренне признался он.

Старая женщина устало глядела в одну точку. Вспомнилась молодость, далекая, скрывшаяся за вереницей длинных годов. Она печально улыбнулась.

- Ссоры между влюбленными, сынок, обычное дело. Вы молоды, стараетесь покрасоваться друг перед другом. А стоит один раз взглянуть в глаза, и все забудется. Ну, садись, чай стынет.

Глава четвертая

Вугар не стал задерживаться дома. Теперь, когда у него появилась надежда на примирение с Арзу, он немного успокоился. Оставалось ждать вечера, чтобы Арзу вернулась из института. А он пока съездит на работу, и если там тоже все будет благополучно, то все беды останутся в прошлом. Он придет на свидание веселый, довольный. А когда идешь мириться с любимой девушкой, хорошее настроение так много значит!

Он быстро позавтракал, привел себя в порядок, почистил туфли и подошел к зеркалу. "Молодой человек должен заботиться о своей внешности, - вспомнил он, как его всегда наставляла старая Джаннат, - стыдно приходить на свидание неряшливым..."

Да и в институте, где, он знал, у него достаточно недоброжелателей, надо появиться подтянутым и аккуратным, чтобы своим внешним видом доказать противникам: неприятности не сломили его, он в прекрасной форме.

Однако в фойе института Вугар никого не встретил. Даже в приемной директора, где обычно всегда толклись сотрудники из общего отдела, сегодня было безлюдно. Казалось, огромное здание опустело. И на верхних этажах не слышалось ни шагов, ни разговоров. Эта необычная тишина в первое мгновение показалась Вугару странной. "Может, сегодня выходной день? - подумал он. Но если так, почему настежь открыты ворота и охранник пропустил меня?"

Вугар дошел до середины фойе и обернулся, хотел что-то спросить у дежурного охранника. Взгляд его упал на часы, прибитые над дверью, и ему сразу все стало ясно. Сейчас в лабораториях самый разгар работы. Как правило, до обеденного перерыва никто оттуда не выходил.

Ему нравился этот ставший уже почти законом порядок. Раньше, когда Вугар дни и ночи проводил в лаборатории, он не замечал этого само собой установившегося правила, не было у него времени обращать внимание на подобные вещи!

Ступая осторожно, чтобы не нарушать тишины, он подошел к доске приказов. Интересно, какие новости, касающиеся его работы, произошли в институте за то время, пока он отсутствовал?

Но как внимательно ни изучал он приказы, не было среди них ни одного, где бы упоминалось имя Вугара или его работа. Даты под приказами были старые. На одном из двух рядом приклеенных объявлений партийная, комсомольская и профсоюзная организации горячо поздравляли институтскую футбольную команду с получением звания чемпиона Академии наук Азербайджанской ССР и желали молодым сотрудникам и в дальнейшем блестяще сочетать спорт с научным творчеством. Другое объявление доводило до сведения всех записавшихся в жилищный кооператив, что не уплатившие вовремя пай будут вычеркнуты из списка.

Вугар уже хотел отойти от доски, как вдруг его остановил чей-то удивленный и вместе с тем начальственный голос:

- Товарищ Шамсизаде?!

Голос был незнакомый. Кто мог разговаривать с ним так властно? Он не успел повернуться, как перед ним возникла высокая полная женщина:

- Слава аллаху! Наконец-то... Неужели мы видим вас?!

Женщину эту, в голосе которой соединились и радость и укор, Вугар знал. Это была заведующая общим отделом института - Бекташева. Точная в работе, предельно аккуратная, Бекташева пользовалась в институте всеобщим уважением. Она была подчеркнуто официальна, неразговорчива, редко улыбалась, даже седовласые профессора и почтенные ученые порой с опаской обращались к ней. Не было в институте такого человека, который посмел бы поднять голос на Бекташеву, вступить в спор, сказать ей что-нибудь наперекор. И сейчас, когда Бекташева так ласково заговорила с Вутаром, он обрадовался: это был добрый знак, значит, его дела в институте обстоят не так уж плохо! Иначе не стала бы Бекташева так шумно приветствовать его, а пожалуй, и не взглянула бы в его сторону.